Зеленый круг - Каста Стефан (библиотека книг txt) 📗
Когда Дина заканчивает, у красного камня появляются два маленьких печальных глаза, довольно широкий нос и улыбка до ушей. Чтобы водрузить голову на деревянного человека, мне приходится залезть на плечи Дэвида. Габриэль с Диной подают мне камень. Я кладу его в углубление между плечами человечка. Камень лежит довольно крепко, как яйцо в гнезде.
— Держится! — кричу я и спрыгиваю с плеч Дэвида.
— Это нужно заснять, — говорит Габриэль и достает видеокамеру.
СЦЕНА 2. НА ВЕРШИНЕ ВАЛА. ДЕНЬ. СЛЫШНЫ КРИКИ БЕЛЫХ ПТИЦ.
ДИНА, ЮДИТ, ДЭВИД, (ГАБРИЭЛЬ).
Юдит, Дина и Дэвид, взявшись за руки, стоят вокруг человечка. Их взгляды устремлены на его голову. Камера переходит от лица к лицу и наезжает на красный камень.
Вдруг изображение начинает дрожать. Мы слышим смех Габриэля.
ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Вы знаете, кого мне он напоминает? Это же вылитый Бендибол!
XVII
Когда мы возвращаемся в лагерь, замечаем, что нас снова навещала свинья. Она потопталась по куче водорослей и погрызла нашу рыбу.
— Прямо посреди белого дня! — возмущается Габриэль. — Должно быть, она совсем отчаялась.
— Ничего, вечером ее поймаем, — говорит Дэвид.
Мы пытаемся выкопать яму-ловушку, но это практически невозможно — земля твердая как камень, а у нас нет ничего острого, чтобы копать. Мы используем плоские камни и куски доски с берега, но все тщетно. Дэвид почти целый час вгрызается острым камнем в затвердевший грунт, но в результате — лишь кучка земли, которая едва заполнит кофейную чашку.
— Проклятье! — со злостью говорит он и отшвыривает инструмент в сторону.
— Может, нам поискать лопаты на ферме? — предлагаю я.
Мы отправляемся на ферму, но решаем не заходить в дом. Держимся от него как можно дальше. То, что происходит там, внутри, — если вообще там что-нибудь происходит, — нас не касается. Это не наше дело. Поэтому мы заходим во двор с другой стороны. Мы идем гуськом через нижнюю часть двора, прямо к красно-белому хлеву. Дэвид идет первым. Вдруг он подает нам знак остановиться.
— В чем дело? — спрашиваю я.
Дэвид замирает. Затем пожимает плечами.
— Мне показалось, что я услышал какой-то звук, — говорит он.
— Из дома? — спрашивает Дина.
Дэвид мотает головой.
— Оттуда, — отвечает Дэвид и показывает на хлев впереди.
— Зайдем и проверим, — говорит Габриэль. На плече у него висит видеокамера.
Дэвид находит здоровенный молоток и вышибает дверь. В нос бьет запах затхлости. Я так отвыкла от запахов, что это меня совершенно огорошивает.
— Чувствуете? — спрашиваю я. — Чем это здесь так воняет?
Мы стоим в дверном проеме и принюхиваемся, как настороженная звериная стая. Я втягиваю ноздрями воздух. Запах меня озадачивает: тяжелый, пряный, кисловатый. Запах старости. Так пахло от бабушки с дедушкой. Хотя здесь есть что-то еще. Нечто более сильное. Этот запах едва не сбивает с ног. «Почти как застарелая моча», — приходит мне в голову, и в памяти всплывает одно воскресенье, когда мне было пять лет и мы с папой ходили на стадион.
Мама осталась у бабушки с дедушкой, потому что утром в понедельник дедушку должны были положить в больницу. Папа во что бы то ни стало хотел посмотреть матч — играли, как я потом поняла, какие-то местные команды. Это было в начале осени. Светило солнце, воздух был совершенно прозрачен. Я чувствовала его свежесть во рту почти как после дедушкиных таблеток от кашля, которыми я лакомилась. Но теперь дедушку должны оперировать. Я не знала, что у него было, но заметила, что мама ходит очень грустная. Мы с папой сидели высоко на трибуне под самой крышей. Я — с колбасой и газировкой, папа — с пивом. Я следила за игрой лишь в самом начале. А потом занялась своими делами. Я ходила туда-сюда по нашему ряду мимо коленей сидевших там людей. По чьим-то коленям я хлопала, чтобы те немного подвинулись. Почти никто этого не замечал, но некоторые бросали на меня сверху вниз торопливый взгляд и улыбались. В перерыве папы спускались пописать, и очередь в мужской туалет была такой же длинной, как у входа на стадион. Папа взял меня с собой. Туалет оказался большой темной комнатой, где папы стоя писали на стены. Перед нами стоял чей-то папа. Наконец подошла наша очередь. Я ждала у папы за спиной, держась за задний карман его брюк. Затем мы вышли на свежий воздух, и я снова могла нормально дышать. Ту вонь внизу, в туалете, я не забуду никогда. Это был самый отвратительный запах в моей жизни!
— Пахнет застарелой мочой, — говорю я, подыскивая слова.
— Может, там внутри есть какие-то животные? — предполагает Дина. Я замечаю, что она говорит шепотом.
Мы осторожно входим в хлев. Внутри темно, дневной свет едва пробивается сквозь грязные стекла. На стенах и потолке, словно старые занавески, висит паутина. Мы видим стойло. Похоже, когда-то тут жили лошади. Я иду вдоль стойл, вижу таблички на дверях. Стираю пыль с первой таблички и читаю: «Леди».
Открываю дверь и заглядываю в стойло. Пусто. Не осталось ни следа от Леди, ни кормушки с овсом или морковью, ни соломы на полу, ни кучек навоза. Лишь еще больше занавесок из старой паутины. Я не думаю, что запах идет отсюда, — тут, наоборот, пахнет гораздо слабее.
Не считая пыли и паутины, хлев выглядит пустым. Здесь нет ни души — ни животных, ни людей, ни инструментов — машин или лопат. Нет и водопроводного крана.
Дэвид кивает на лестницу-стремянку в дальнем углу хлева. Мы направляемся туда. Лестница ведет прямо к потолку, и я догадываюсь, что там есть дверца. Может быть, там, наверху, сеновал. Оттуда доносится какой-то слабый звук. Я останавливаюсь внизу лестницы и, пока Дэвид лезет наверх, прислушиваюсь. Я мотаю головой: не понимаю, что это за звук. Дэвид добирается до дверцы и нащупывает ручку. Он нажимает на нее и медленно открывает дверцу. В то же мгновение весь хлев наполняется резкими криками и писком. «Птицы», — первое, что приходит мне в голову. Там, наверху, полно птиц. Но, увидев побледневшее лицо Дэвида, понимаю, что ошибаюсь. Он стоит неподвижно, словно околдованный шумом. Вдруг пригибается и с грохотом захлопывает дверцу.
— Фу, черт! — кричит он. — Там полно крыс! Их тысячи!
XVIII
Дэвид слезает по лестнице и пятится к входной двери. Он ни на секунду не сводит взгляда от потолка. Мы отступаем, но смотрим не на закрытую дверцу, а на него. Я никогда не видела его таким. Он не просто напуган. Чувство, которое владеет им, гораздо сильнее страха. Когда Дэвид пятится к двери в хлев, он кажется околдованным тем, что увидел. Словно его загипнотизировали.
Очутившись на улице, он останавливается, оборачивается и смотрит на меня. Его взгляд пустой, холодный пот градом катится со лба. Я боюсь, что он спятил.
— Фу, черт! — снова произносит он. — Какая мерзость! Их там миллионы, Юдит.
— Это правда крысы? — спрашивает Габриэль. Он выглядит возбужденным и восхищенно смотрит на Дэвида.
Тот кивает.
— Здоровые, как кошки, — говорит он и показывает их величину. — Хвосты толстые, как веревки. Увидев меня, они принялись кричать и скалиться. Потом бросились ко мне — видимо, хотели напасть.
— Интересно, чем они питаются? — спрашивает Дина.
— Точно, чем? — говорю я. — Если там кишмя кишат крысы, стало быть, где-то есть и пища для них.
— Разве крысы не питаются трупами и всем таким? — говорит Габриэль. — Я смотрел по телевизору: они живут в канализации и жрут всякую дрянь.
— Думаю, они едят все, что попало, — говорю я. — Но наверняка их было бы гораздо меньше, если бы еды не хватало.
— А вдруг остались только крысы? — предполагает Дэвид. — Они живучие твари.
— Не забудь про свинью, — напоминаю ему я.
— Скоро они и до нее доберутся, — говорит Дэвид.
Мы молча стоим и думаем о том, что видел Дэвид, размышляем, что бы это значило. Неужели крысы всех пережили? Неужели Земля вот-вот станет планетой крыс?
— Хотя странно, почему они только там наверху… — размышляю я вслух. — Если то, что ты говоришь, правда, они должны быть повсюду. Ведь в других частях хлева их нет и в доме тоже.
