Динка (ил. А.Ермолаева) - Осеева Валентина Александровна (мир бесплатных книг .TXT) 📗
Уложив плачущую Динку, мать долго сидит у постели девочки, пытаясь разгадать причину ее слез.
— Просто нужно было вовремя уложить ее спать, — говорит Катя, чувствуя себя виноватой в том, что не подумала об этом раньше.
— Может быть, я как-то неосторожно напомнил ей об отце? — предполагает Олег, тоже чувствуя себя виноватым в Динкиных слезах.
— Нет… нет… — качает головой мать; — скорее, просто музыка… Ложитесь спать, дети! Попрощайтесь с дядей Лекой и ложитесь, — говорит она.
Мышка и Алина по очереди виснут у дяди Леки на шее. Завтра они уже не увидят его: он всегда уезжает с самым ранним пароходом.
— Идите, идите уже! — торопит их Катя. Ей хочется скорее уложить детей, чтобы успеть наговориться с братом. Они всегда очень долго сидят втроем, а сегодня сестрам необходимо рассказать Олегу о ночном приезде дворника с городской квартиры и о многом другом.
— А! — грозит пальчиком Алина. — Вы будете разговаривать без меня! Вы, может быть, разные секреты будете говорить!
— Ну мало ли о чем мы должны поговорить! Иди скорей и ложись… Мышка, не разбуди Динку! — на всякий случай говорит мать, хотя разбудить Динку — это обычно совсем не легкое дело.
Дети уходят. В комнате Марины до рассвета горит лампа. Олег слушает сестер и рассказывает им всякие новости сам. История с неизвестным человеком, который расспрашивал о том, куда уехала госпожа Арсеньева с детьми, очень не нравится ему. Он хмурит брови, задумывается. Потом вдруг, хлопнув себя ладонью по лбу, весело говорит:
— Догадался! Знаете, кто это? Один из Лининых поклонников! Вы помните, как уже один раз она всех напугала? Помните?
Глава двенадцатая
ЛИНА
Лина поступила к Арсеньевым, когда у них только что родилась Динка. Взяли ее прямо из деревни, куда ездила Марина с детьми на летние месяцы. Родных у Лины не было, старшего брата Силантия забрили в солдаты, вести от него приходили редко. Первые дни Лина дичилась, по комнатам ходила на цыпочках и отвечала на вопросы шепотом. Чернобровая, румяная, с золотисто-карими глазами, в длинном деревенском сарафане и с толстой русой косой, Лина была настоящей русской красавицей, и знакомые Арсеньевых удивлялись:
«Где вы такую красоту выкопали?»
«Это я нашла! — с гордостью отвечала Марина, — Она не только красивая — у нее душа замечательная!»
«Барыня, миленькая…» — говорила Лина.
«Я не барыня! — обижалась Марина. — Не называй меня так, Линочка. Зови меня, как все, Марина Леонидовна».
Лина мялась, путалась, не в силах запомнить такое длинное имя, и, не называя свою хозяйку никак, в случае надобности дергала ее за подол и объяснялась с ней по-своему:
«Иди… как тебя звать-то… запамятовала я опять».
Лина приучалась к работе медленно. «Сронив» на пол чашку, она сильно пугалась и начинала плакать.
«Линочка, здесь нет злых людей, не бойся же так! Никто не обидит тебя, — с огорчением говорила ей Марина. — Ну, разбила и разбила! Так же и я могла разбить! Ведь не нарочно же!»
Через неделю после поступления Лины к Арсеньевым в семье случились два события: рассчиталась и уехала к сыну старенькая кухарка Агафья и заболела воспалением легких Мышка. Слабенькая Мышка болела очень тяжело, воспаление легких повторялось у нее четвертый раз. Мать и молоденькая тетка сбились с ног, отец вместе с ними просиживал ночи около постели девочки… Малайка бегал то за доктором, то в аптеку… На Лининых руках осталась заброшенная Динка и пустая, холодная кухня, в которой некому было истопить плиту и сварить обед. Видя всеобщее отчаяние и слезы, Лина вдруг почувствовала себя необходимой и, никого уже не спрашивая, как и что делать, вставала чуть свет, топила плиту, наваривала по-деревенски «пишшу» на целый день, купала и укачивала Динку, носила ее к матери кормить и, находя, что малышка орет с голоду, подкармливала ее манной кашей. Когда кризис миновал и Мышка начала поправляться, голоса в доме зазвучали громче и веселее, все вспомнили о маленькой Динке, отданной всецело на руки Лине.
«Надо бы подкармливать ее кашей», — сказала мать.
«Ишь когда надумалась! — засмеялась Лина. — Уж без тебя подкармливаю! Разве она так орала бы? Она бы вам ни днем ни ночью спокоя не дала!»
Так Лина сделалась хозяйкой, перестала дичиться людей и, встречая на базаре кухарок из богатых домов, скромно выспрашивала у них рецепты городских кушаний. Марину она называла теперь милушкой, а Динку считала своим выкормышем и любила ее больше остальных детей. Нового человека Арсеньевы не брали, помогал по хозяйству Малайка, которым Лина командовала как хотела. Новый человек в доме был опасен: тревоги и волнения, связанные с революционной работой Арсеньевых, трудно было бы скрыть от чужих глаз и ушей. Лина многое видела, многое слышала, многое поняла и многого не поняла. Всех жандармов она называла «приставами» и больше всего боялась сыщиков. Сыщики мерещились ей везде и всюду. Случай, который вспомнил Олег, был такой: однажды молодой парень, заглядевшись на красивое, румяное лицо Лины, пожелал с ней познакомиться и начал частенько похаживать около дома Арсеньевых. Лина прибегала вся в слезах.
«Сыщик! Выглядывает чегой-то! Господи! Так бы и своротила ему скулы на сторону… Ведь заарестуют нас всех тута… урод неслыханный!»
Это было после арестов и обысков девятьсот седьмого года. В то время жандармское управление еще не имело сведений об отъезде Арсеньева и пыталось найти его след. Около дома Арсеньевых нередко появлялся сыщик.
«Ходит урод… ходит!» — жаловалась Лина, прибегая под вечер из булочной…
Однажды Катя решилась выйти. У ворот действительно прохаживался какой-то парень. Катя была сама еще очень молодой, но характер у нее был решительный и уже закаленный в постоянных опасностях. Она подошла вплотную к чужому человеку и строго спросила, что нужно ему около их дома. «Урод» оказался красивым парнем с кудрявой шевелюрой. Он смущенно снял картуз и молча стоял перед Катей, подавленный суровостью ее взгляда. Потом оказалось, что он мастеровой и что ему понравилась «куфарочка» из этого дома, но познакомиться с ней не решается — вот и ходит в пустой надежде около дома.
«Вы не подумайте чего-нибудь плохого…» умоляюще повторял парень.
Подозрительная Катя, не зная, чем кончить этот разговор, придумала выход:
«Пусть придет к нам ваша мать», — сказала она. Парень обрадовался, и на другой день чинная старушка в кашемировой шали робко кланялась у порога. Семья оказалась хорошая, рабочая…
Лина расчувствовалась, поила старушку чаем, а под конец обратилась к ней с «покорнейшей и нижайшей» просьбой, чтобы парень не ходил у ворот: «Замуж я не пойду, а время провожать зря нечего».
Всем было жаль красивого парня, но Арсеньевым Лина объяснила свой отказ тем, что раз уж померещился; ей в парне сыщик, то так и будет всегда мерещиться.
«Не смогу я его личность переносить».
Парень долго писал слезные письма, получая всегда один и тот же ответ:
«Покорнейше и нижайше прошу: оставьте меня, девицу, в покое».
Напомнив сестрам этот случай, Олег весело сказал:
— Конечно, это опять какой-нибудь из Лининых поклонников, поэтому он и не пришел к тебе на службу! А что ж, Малайка по-прежнему любит нашу недоступную красавицу? — спросил он.
— Любит, бедный, — вздохнула Марина.
Олег вдруг посмотрел на Катю и начал поспешно рыться в боковом кармане.
— Ой-ой-ой! Чуть я не забыл! Хорош друг! — Он вытащил сложенный вдвое конверт. — Вот, Катя, тебе письмо от Виктора. Я подозреваю, о чем он пишет. И, несмотря на нашу дружбу, отклонить его предложение сам я не решился. Напиши ему мягко, но окончательно, не оставляя никаких надежд. Он очень хороший человек — пожалуйста, не допускай никаких резкостей. Откажи мягко, но решительно, — повторил старший брат.
Катя вспыхнула, рассердилась:
— Почему я должна отвечать? Отвечайте сами!
— Кто — сами?
— Ты и Марина! — дернув плечом, сказала Катя.
