В Древнем Киеве - Прилежаева-Барская Бэла Моисеевна (полная версия книги TXT) 📗
— Не унывай, брат! Все у тебя еще впереди! Молод ты, а потому глуп. Дай бог вырасти тебе поскорее — будешь мастером почище меня.
Ждан не знал, как благодарить судьбу, что она послала ему такого мастера, как Онцифор. Знакомые ребята рассказывают, что им порой попадает от мастеров: и пинки, и колотушки, но приходится сносить и все терпеть молча. Да уж они с Глебкой счастливцы. Миронег Глебу все равно, что отец родной… И тут пришло Ждану на мысль, что его-то родимый не сегодня — завтра отъедет из Киева. Надо честь по чести проводить отца! Петрило был теперь частым гостем в доме Онцифора, а Жданко чувствовал себя у своего мастера совсем как дома.
Онцифор был холост, не было у него ни жены, ни детей. Жданко, доходчивый до всякого ручного дела, быстро освоился с хозяйством мастера и был ему первым помощником не только в его работах на заказ, но и в домашних делах.
Солнце еще не показалось за Днепром, только выслало вперед желто-розовые лучи, а Жданко вскочил уже с лавки и тотчас же принялся растирать зерна ручными жерновами. Еще в пятницу с большого торга он притащил мешок жита.
— Зачем ты зерна трешь? Разве у нас в закромах не осталось муки? — говорит Онцифор, зевая и потягиваясь. — Ишь ты; какой неугомонный; ведь праздник сегодня — воскресенье!
— Каравай надобно испечь! Разве ты забыл, что гостей назвал?
— А что же ты будешь печь? — продолжал говорить Онцифор, не вставая с лавки.
— Два каравая испеку: первый — с маком на меду, а потом еще с осетровым хрящом.
— А может быть, сделаешь с репой?
— Можно и с репой, — согласился Ждан.
Он принес из клети большой куль муки и опрокинул его на деревянную доску, налил подогретой воды, кваску, потом посолил и, засучив рукава, принялся месить тесто. Он месил с таким усердием, что на подбородке и под носом выступили капли пота.
— Ну, уж ничего не поделаешь, не отставать же мастеру от своего подмастерья.
Онцифор еще раз сладко зевнул и теперь уже решительно поднялся с лавки, подошел к дверям, нагнул водолей, вымыл лицо холодной водой, затем вытерся сухим чистым полотенцем, что висело на гвозде рядом с умывальником. Взяв в руки топор, Онцифор поднялся по ступенькам, вышел во двор, где в холодку висели «полоти» (половина мясной туши). Отрубив заднюю ногу у одной туши, он вернулся в дом.
Подавая ее Ждану, сказал:
— На вот говядину! испеки на углях и приготовь еще, чего хочешь, а я пойду к Тудору — поучиться у него искусству черни. Видал, какой меч мне заказал княжеский дружинник? Требует, чтоб рукоять была с черненым узором. Серебряная пластина уже у златокузнеца. Он ее подготовил под чернь — вытиснил узор, а черневая масса у меня здесь, — и он показал на закрытый горшочек.
— А как ты ее сделал? — спросил Жданко, любопытный до всего, что касалось мастерства. Он прекратил месить тесто и уставился в лицо Онцифора.
Тот объяснил ему, что надо приготовить порошок из мелко истолченного серебра, красной меди, свинца, серы, буры и соли; затем залить порошок водой и этой смесью наполнить все те места, которые по рисунку должны быть черными, а затем поставить свое изделие на огонь, чтоб чернь плотно слилась с серебром.
Выслушав внимательно Онцифора, Ждан снова принялся за тесто и, прощаясь с мастером, только напомнил ему, чтоб тот зашел еще раз к Миронегу и позвал прийти с Глебкой к обеду:
— Скажи, мол, готовится Жданко, усердствует.
Когда Онцифор ушел со двора, Ждан продолжал свою работу по дому: поставил в печку три каравая, испек на углях говядину, сварил кашу из пшеничных зерен, затем почистил и вымыл хату.
Прибравшись, он вышел за дверь, поднялся по ступенькам и, присев у порога, стал ждать отца своего Петрилу, Миронега с Глебкой и старого отцова друга Тудора.
На улице и по переулку то и дело сновал народ, то взад, то вперед. За воротами по одну сторону направо начинался Копырев конец. Жили там киевляне-огородники и чужеземцы, что ходили в длинных полосатых халатах и разговаривали гортанными голосами, а налево, за стеной, находился «Кудрявец» — он тоже заполнен иноземцами; не редкость встретить здесь и кочевника-степняка.
Как только Жданко оставался один и руки его не были заняты работой, им овладевала все та же неотступная мысль о грозной опасности, которая ежедневно, ежечасно может обрушиться на Русь.
Глубоко задумавшись, сидел Ждан у порога Онцифоровой хаты, когда чей-то голос окликнул его:
— Вот, малый, где я тебя повстречал!
Ждан признал в говорившем мастера по бронзе, с которым он познакомился когда-то на торговище.
— А я думал, что ты уже давно уехал к себе домой!
— Эге, малый, я уже с тех пор и домой съездил и в степи побывал и вот вернулся с нехорошими вестями… Худые вести привез!
Странник.
— Какие вести? — переспросил Ждан и почувствовал, как от лица отхлынула кровь и прилила к сердцу. — Я видал, — ты все со степняками знаешься. С кем ты на торговище разговаривал? С половцами?
— Да это не половцы, только сильно на них смахивают, а враги злейшие половцам; они другого племени — торкского, а половцы с торками враждуют, теснят их, сгоняют с кочевьев. Вот торки из мести нам передались. Киевский князь отвел им земли по реке Роси, — зовем мы их: «черные клобуки», потому что шапки черные носят. «Живите, мол, пользуйтесь! — сказал князь. — От половцев вести переимайте, все узнавайте, нам сообщайте. Защищайте нашу землю, как свою собственную!»
Жданко слушал внимательно все то, что говорил мастер из Канева.
— А я им не верю! — сказал Ждан.
— Верь не верь, а помощь они нам дают! Язык половецкий знают, лицом схожи — не таятся от них половцы, за своих принимают. Вот и привезли они нам вести, что неспокойно в степи. Я сам был в половецких становищах, товар — зеркала бронзовые — возил, ну и увидел, — правы «черные клобуки»: собираются снова в поход половцы!
— Не верю им, — еще раз упрямо повторил Ждан. — Лицами схожи с половцами, язык их понимают, не может быть того, чтоб свои со своими ссорились.
— Эге, малый, не смыслишь ты многого! Князья наши все ведь русские, а промеж себя свары и споры затевают, друг от друга города отнимают. Вздумает сильнейший князь город отнять у слабейшего — захватывает силой; князя неугодного убьют или засадят в тюрьму и тех же половцев на помощь себе зовут, а половцы и рады, хотят на Руси распоряжаться, как в своих становищах. Подчас наши князья и женятся на половчанках, роднятся со степняками.
Жданко только громко вздохнул, ничего не ответил.
Каневский мастер продолжал:
— А что со Всеславом, князем полоцким, сделали?!
— А что с ним сделали? — переспросил Жданко.
— А то, что Изяслав киевский с братьями заманил его обманом, а теперь сидит он в порубе — тюрьме.
Жданко глядел на говорившего и не отвечал. А тот неожиданно прервал свою речь и сказал:
— Я вижу, ты еще глуп — мало смыслишь; а вот подумай о моих словах и упреди своих, что шумно стало в степи…
Сказав это, мастер простился со Жданом и быстро ушел.
Жданко не успел поразмыслить о словах мастера по бронзе, как увидел подходившего к крыльцу отца своего, Петрилу.
— Батя! Родимый! — закричал Ждан; под впечатлением только что слышанного рассказа ему захотелось поделиться с отцом грозной новостью.
Но тут вслед за Петрилой подошли к дому Тудор и Миронег с Глебом.
«Ну что пугать раньше времени!» — подумал Ждан и замолчал.
— Что, сыночек, что ты хотел мне сказать?
— Да нет, ничего, опечалился я, — уезжаешь ты, батя; может быть, долго не свидимся!
— Ну что же делать, Жданко!
Петрило потупил голову, и Ждану стало стыдно, что он печалит и без того грустного отца, а Онцифор, прищурив глаза, сказал:
— Полно! Не с чужими остаешься. Тут все свои, будешь ты именитым мастером со временем. Василёв не за горами, не в чужом княжестве.
