Злоключения озорника - Хольц-Баумерт Герхард (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
— Пусть нам Циттербаке про свою гиену расскажет. Он у нас здорово на гиен охотился!
Весь класс хохотал. А я сидел красный-красный.
Завтра нам опять старую бумагу собирать. Интересно, кого я теперь на лестнице встречу?
Как я ездил на трамвае
Недавно я собрался навестить тётю Зи?грид. На остановку трамвая я пришёл первым. Понемногу стал собираться народ. Когда трамвай, заворачивая за угол, зазвенел, собралось уже столько пассажиров, что и не сосчитать. Вагон остановился. Тут и начинается вся история.
Один пассажир сказал другому:
— Нет, ты погляди на этого паренька: крутится-вертится, то впереди станет, то позади. Сам небось не знает, чего ему надо.
Я испугался. И чего только взрослые про тебя не наговорят! А ведь я первый сюда пришёл. Я попятился и наступил какой-то женщине на ногу. Как она начнёт ругаться! Я бочком-бочком и стал последним. Докажу им, думаю, какой я вежливый, раз они сами ничего не понимают.
Наконец и я подошёл к двери вагона, уже хотел было вскочить, а кондуктор как цыкнет на меня:
— Нечего тебе тут хулиганить! Прибежал последним и на ходу вскакивает! Без ног остаться хочешь?
Так и ушёл трамвай без меня.
Следующий подъехал битком набитый. Но я был начеку и втиснулся в вагон.
Тут опять началось.
— Нет, вы подумайте! Этот мальчик с веснушками толкается невыносимо!
Я тихонько буркнул:
— Не толкаешься — ругаются, начнёшь толкаться — опять не так!
Хоть я и пробормотал это очень тихо, но всё же какая-то толстая тётя в чёрной шляпе, похожей на воронье гнездо, разобрала и визгливо крикнула:
— Какой наглец!
Хорошо, что я вспомнил, чему меня всегда мама учила: «Альфонс, даже если ты прав, не дерзи, сиди я помалкивай! Слово — серебро, а молчание — золото». Вот я и молчал, как золото. Однако тётке с вороньим гнездом на голове и это не понравилось.
— Ишь упрямый какой! — сказала она.
Дяденька вынул трубку изо рта и сказал:
— Да ведь и мы не ангелы!
И тут пассажир, вскочивший последним, так сильно толкнул его, что он чуть не упал.
До тёти Зигрид было шесть остановок. Из-за тесноты я едва не проехал свою. Пришлось хорошенько поработать локтями. И чего только взрослые не кричали мне вслед! Но я и правда здорово толкался.
Вот я и думаю: как же садиться в трамвай? Толкаешься — нехорошо, встанешь сзади — говорят: «Чего ты зря вертишься?» Одни неприятности.
А правда обидно, когда тебе уже десять лет исполнилось, а никто тебя за человека не считает. Иногда по ночам мне снится, будто я водитель трамвая. Еду быстро-быстро. Пассажирам даже плохо делается. Сидят на скамейках, съёжились, маленькие такие и молчат. И всё меньше и меньше становятся. А я — всё больше и такой уж большой вырос, что мне даже смешно на них глядеть. И я несусь с ними по тёмным и тихим улицам…
Вам никогда ничего такого не снится?
Что со мною было в новогоднюю ночь
Всё началось с того, что под Новый год мне разрешили навестить дедушку и бабушку. Они живут в маленьком городке. Я очень обрадовался. Конечно, не из-за города, а потому, что у дедушки с бабушкой я могу делать что хочу. Но всё вышло по-другому.
Как-то вечером за столом собралось сразу трое дедушек. Первый дедушка был мой дедушка, а ещё два дедушки не были моими дедушками, но я их так давно знаю, что они для меня тоже дедушки: дедушка По?лих и дедушка Мю?ркельмейер. В тот вечер они почему-то были страшно злые и так громко кричали, что я подумал, уж не поругались ли они.
Дедушка Полих сказал:
— Послушай, Пауль (так зовут моего настоящего дедушку), что люди-то про нас скажут? Ты уж давай хоть через силу, а пойдём с нами!
Мой собственный дедушка ответил ему:
— Да пойми ты меня, Фридрих! Неужто я не пошёл бы, если бы мог! Ты что, не видишь? Из носу у меня течёт, и горло всё заложило.
Тогда дедушка Мюркельмейер сказал:
— Пауль, не можешь ты нас бросить! Двадцать лет мы играем вместе. Что город о нас скажет?
Мой дедушка чуть не захныкал:
— Как ты не поймёшь, Эвальд? Ну разве я могу в таком виде…
Тут они заметили меня и давай мне выговаривать: с какой это стати я в такую хорошую погоду в комнате торчу? Я что-то пробормотал в ответ и отошёл к окошку. А сам слушаю, о чём это дедушки дальше будут разговаривать. Может, я какой секрет узнаю. И вправду узнал! Оказывается, мой дедушка не хотел играть на тромбоне. Каждый Новый год все трое дедушек поднимаются на башню ратуши и играют там разные песни. Мой дедушка играет на тромбоне. У дедушки Мюркельмейера труба поменьше. А дедушка Полих играет на рожке. Но в этот раз мой дедушка так простудился, что не мог играть. Вот все трое дедушек, разозлившись друг на друга, и стали ко мне придираться, будто я во всём виноват.
— Нет, Пауль, тебе надо играть! — уговаривали те двое моего дедушку.
Под конец мой дедушка покачал головой и прохрипел еле слышно:
— Да я… я уж и говорить-то почти не могу!
Вдруг дедушка Полих весело рассмеялся (он у них главный выдумщик) и говорит:
— А что, если мы твоего Альфонса возьмём? Пусть он вместо тебя с нами на башню полезет!
Мой дедушка строго посмотрел через очки на дедушку Полиха:
— Фридрих, мне не до шуток! Альфонс не умеет играть на тромбоне!
Тут опять вмешался дедушка Мюркельмейер:
— Но мы же должны сыграть! Мы перед всем городом опозоримся, если не сыграем.
Дедушке Полиху, видно, очень хотелось, чтобы его предложение приняли.
— А правда, почему нам не попробовать? — повторял он. — Ростом он почти с тебя. Оденем его в твою шубу и меховую шапку и пусть там, на башне, стоит рядом с нами. А мы вдвоём будем играть за троих. Снизу-то люди и не разглядят, кто там наверху торчит.
Все трое дедушек переглянулись.
— А как я на башню залезу? — спросил я. Я уж не сказал им, что у меня наверху всегда голова кружится.
— «Как, как»! По деревянной лестнице! — ответил мой дедушка и опять почему-то разозлился на меня. — Этот парень замучить может своими вопросами. — И он тут же отпил полстакана грога.
Всё же предложение дедушки Полиха понравилось всем троим.
— А ну подойди сюда! — сказал мой дедушка, поднялся с кресла и велел мне стать рядом.
Мне и правда оставалось подрасти совсем немного, чтобы его обогнать. Вот бабушку я не скоро догоню — она гораздо выше дедушки.
Дедушка Мюркельмейер сказал:
— Сдаётся мне, дело у нас выгорит. Альфонса с тромбоном мы поставим рядом, а сами будем играть погромче. Три вещи отыграем — вот уже и без десяти двенадцать, и людям будет не до нас.
Меня они даже не спросили, согласен я или нет. А я так и не решился им сказать, что у меня наверху всегда голова кружится.
Наступила новогодняя ночь. Бабушка весь день перед этим ворчала на дедушек:
— Ну как малые дети! Хоть бы раз пропустили эту игру… Альфонс, что с тобой? Ты такой бледненький нынче!
Я стоял как болван, покуда на меня напяливали дедушкину шубу и меховую шапку. Я уже едва ворочался. Затем дедушка Мюркельмейер и дедушка Полих повели меня к ратуше. А мой собственный дедушка закутался в огромную бабушкину шаль и смотрел из окна нам вслед.
Когда мы внутри башни стали подниматься по лестнице, дедушка Полих взял у меня большой тромбон, а мне дал рожок. Но я и рожком задел за перила и чуть-чуть погнул его. Но это было ещё полбеды. Настоящая беда была впереди.
Наверху, едва только захлопнулась за мной старая деревянная дверь, у меня сразу в глазах пожелтело. (Я хотел сказать потемнело, но ведь и без того уже темно было.) Далеко-далеко внизу мельтешились люди, похожие на жуков. Постепенно их делалось всё больше. Значит, они знали: скоро начнётся концерт.
Дедушки ещё раз напомнили мне:
— Не вздумай трубить в тромбон! Стой спокойно и только держи его. А когда мы кончим играть и снимем шапки, ты тоже сними свою и махай!
Я кивнул и покрепче прижал к себе трубу.
