Зима, когда я вырос - ван Гестел Петер (читать книги без регистрации .txt) 📗
Чем же эта улица такая особенная?
Я посмотрел на свитер. Он не слишком аккуратно висел на спинке стула. Носовой платок Бет я прижимал к губам.
Понедельник в Амстердаме
В первую ночь у тети Фи я так и не сомкнул глаз. Но, может быть, мне только снилось, что я не сплю.
Рано утром дядя Фред ударил в коридоре в индийский гонг. Эту штуковину я видел на многих его фотонатюрмортах. Но никогда не слышал, как она звучит. Отвратительный звук!
Понедельник. Днем в доме у тети Фи на Теллегенстрат было довольно-таки оживленно. Она давала урок кройки и шитья веселым девушкам по имени Корри, Антье и Сюс — лет восемнадцати. У них еще не мерзнут ноги и не трескаются ногти. Они красят губы ярко-красной помадой, от этого кажется, что они только что полакомились вареньем. Они непрерывно пудрят щеки — если в это время подойти к ним слишком близко, то закашляешься от сладкой пудры.
На полу раскиданы выкройки из кальки и куски ткани. На столе среди всякого барахла — две допотопные швейные машины. Однажды я попробовал сшить вместе Два кусочка материи. Ничего не получилось — ведь это женская работа.
Тетя Фи накинула халат в цветочек, как у уборщиц, на голове у нее была смешная косынка с большим узлом. Она сказала мне:
— Честно сказать, ты мне здесь мешаешь, Томми. Пожалуйста, позавтракай сам — и постарайся не насорить крошками!
Корри, Антье и Сюс болтали о молодых людях и о нейлоновых чулках.
— Девушки, — повышала голос тетя Фи, — успокойтесь, вы создаете нервную обстановку, вы что, не замечаете?
Они сжимали губы и принимались сердито и поспешно резать ножницами большие куски бумаги.
Но долго им было не выдержать.
Они принялись оживленно обсуждать свои носы. То ли завидовали друг другу, оттого что у подруги нос красивее, то ли наоборот — я так и не понял. Я сидел на кресле с твердыми пружинами, а на коленях у меня стояла тарелка с двумя двойными бутербродами. Когда я поднимал бутерброд, джем капал мне на брюки. Пусть эта троица и не надеется, я им ничего не дам.
— К счастью, я хотя бы не такая лопоухая, как наш Крошка.
Они все посмотрели в мою сторону и засмеялись.
Было приятно, что мне уделяют столько внимания. Сюс права, у меня уши со спины всегда холодные, потому что в них застревает ветер, но маме они всегда очень нравились. Время от времени она щелкала по ним ногтем указательного пальца: сначала утыкала кончик указательного пальца в подушечку большого, а потом он выстреливал — так стряхивают какую-нибудь маленькую грязючку.
Немного пошептавшись, все три девушки подошли ко мне поближе. Наклонились, выставив свои носы. Я сидел, откинувшись на спинку, и жевал.
— Скажи, — спросила Антье, — у кого из нас самый красивый нос?
— Да вообще-то все три так себе, — сказал я.
— Ишь развоображался, маленький хвастунишка!
Сюс наклонилась к моему уху. У нее были длинные светлые волосы и веселые зеленые глаза. Как-то раз я встретил ее на улице, рядом с ней шел молодой полицейский в канадском армейском берете, и я решил: когда вырасту, тоже буду полицейским.
Сюс шепнула мне на ухо:
— Если скажешь, что мой нос самый красивый, я поцелую тебя в твое чудное ушко!
— У тебя самый странный нос из всех, — сказал я, потому что совсем не хотел, чтобы она целовала меня в уши.
— Девочки, девочки, не дразните его, — воскликнула тетя Фи, — он мальчик застенчивый, поэтому и хорохорится.
И зачем тетя лезет не в свое дело?
Сюс поцеловала меня в щеку — мы так не договаривались, я поспешно откусил от бутерброда и подавился сладким жидким вареньем.
Они занялись примеркой.
Сюс стояла ко мне спиной. Я увидел, что сзади у нее на чулке спустилась петля.
— У тебя петля, Сюс, — сказал я.
Она посмотрела через плечо на свою ногу и увидела петлю. Медленно начала приподнимать юбку. Петля оказалась бесконечно длинной. Еще чуть-чуть — и я увидел бы самый верх ее чулка и полоску голой кожи, но раздался громкий голос тети Фи, от которого я вздрогнул.
— Давай-ка, Томми, — сказала она, — иди к себе в комнату, доешь бутерброд у себя, девушкам надо спокойно переодеться.
После школы мы со Званом стояли у канала Принсен, на мосту через канал Регюлир.
— Меня сегодня поцеловали, — сказал я. — Блондиночка.
— Меня это не очень волнует, — сказал Зван.
— Ее зовут Сюс, ей лет, наверное, восемнадцать.
— Она поцеловала тебя в губы?
— Конечно, куда еще? — сказал я.
Зван задумался. Во всяком случае, какое-то время ничего не говорил.
— Ты часто целуешься? — спросил я безразличным тоном.
— У меня голова занята другим, — сказал он.
— У нее на чулке спустилась петля.
— У девушек на чулках часто спускаются петли, — сказал Зван.
— Она хотела посмотреть, какой длины эта петля. Поэтому подняла юбку. Я увидел кусочек ее ноги над чулком.
— Ну и?
— Ну и ничего.
— Кто такая эта Сюс?
— Одна из девушек, которых тетя Фи учит кройке и шитью. Хороший приработок для тети Фи, и очень кстати, потому что фотопринадлежности дяди Фреда стоят уйму денег.
— Можно я тоже приду — когда у вас будут девушки?
— Конечно, — сказал я. — Иногда они стоят в нижних рубашках. Забывают, что я в комнате.
— Все-все в нижних рубашках?
— Розовых и блестящих.
Зван присвистнул.
— Я смущаюсь при девушках в нижних рубашках, — сказал я. — Смотрю в пол. Ты бы тоже смотрел в пол?
— Нет, я бы смотрел на девушек, — сказал Зван.
Мы облокотились на перила и ждали, хотя сами не знали, чего мы ждем. Нам повезло. Из-под моста у канала Кейзер показался старьевщик со своей тележкой. Чудесная картинка — как он толкает свою тележку по льду замерзшего канала. Он кричал хриплым голосом, ничего не разобрать. Его могли услышать люди и с левой, и с правой стороны канала. Но ни одно окно не приоткрылось и никто не позвал его: «Эй, старьевщик, сюда!»
— Когда я вырасту, хочу быть старьевщиком, — сказал я. — А ты, Зван?
— Хм, — сказал Зван, — пока не знаю.
— Почему ты пока не знаешь?
— Говорят, человек всегда становится не тем, кем хотел.
— Так что ты думаешь, я не стану старьевщиком?
Он кивнул.
— Вообще-то я хочу быть пекарем. И каждый день есть свежий теплый хлеб.
— Пекари не едят свой собственный хлеб.
— Откуда ты знаешь?
— Ты когда-нибудь видел портного в дорогом костюме, сшитом по мерке?
Я задумался.
— К чему ты клонишь, Зван? — спросил я.
Зван усмехнулся. Я увидел, что он щурится.
— Если прищуриться, — сказал он, — то кажется, будто ты попал в другой город.
— В какой?
— Понятия не имею. В незнакомый город. В какой-то далекий город.
Я прищурился.
— Ни черта не вижу, и никакого другого города тоже.
Мы посмотрели друг на друга. Я засмеялся. Зван — нет.
— К чему же это я клоню… — начал было он.
И убежал. Может, ему захотелось побыть одному, а может, и нет. Я побежал за ним, от волнения чуть не упал мордой в снег. Мы прибежали на Амстелвелд, там шла торговля, как всегда по понедельникам.
Торговцы хлопали себя по плечам руками, чтобы согреться. Мы прошли вдоль прилавков с книгами, пощебетали по-птичьи вместе с бедными птичками в клетках, погладили дрожащих собачек, которых никто не покупал.
В окружении небольшой группы людей стоял продавец-крикун и во всю глотку нахваливал свой товар.
— Надеюсь, что-нибудь интересное, — сказал Зван.
Нам повезло — у этого продавца-крикуна был отлично подвешен язык. Он показывал людям какой-то маленький предмет.
— Что это такое? — спросил я у Звана.
— Не знаю, — сказал он, — напоминает отжималку для белья в уменьшенном масштабе.
— Все мы бедняки, — кричал продавец, — и я такой Же бедняк, как вы. Недавно моя жена спрашивает: что Это звенит у тебя в кармане, наверное, денежки? Нет, говорю я, это железные пуговицы, которые прихожане бросили в мою шляпу вместо милостыни. Но нам они пригодятся! Дайте мне любую бумажку, дайте расчетный листок за последнюю получку, вам он уже не нужен, дайте любовную записку, которую вы нашли на туалетном столике у своей жены, дайте счет от врача или текст псалма с ангелочками — и глядите в оба, сейчас у вас на глазах произойдет чудо из чудес!
