Порог открытой двери - Гуссаковская Ольга Николаевна (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Шурик, ко мне! — позвал из-за кустов низкий мужской голос, и пса как не бывало на тропинке, — Какого это гостя нам бог послал, покажись!
Раджа сделал несколько шагов вперед, все еще не видя, кто отозвал собаку.
— Э… да это, никак, сынок малопочтенной Ханифы Бекбулатовны? Так, что ли?
Кусты раздвинулись, и перед мальчиком оказался мужчина вполне под стать своему псу. Раджа не зря мечтал о боксе, он понимал, что такое сила, и мог ее рассмотреть в человеке с первого взгляда. Он втайне преклонялся перед спортивным разрядом Ивана Васильевича, уважал его. Но этот человек, подумалось, мог бы, наверное, сшибить их командира одним движением руки. Невысокий, кряжистый, весь какой-то дремучий, словно вековая лиственница, выросшая на ветру.
— Идем уж в дом, коли пожаловал, — не слишком-то дружелюбно пригласил он Раджу. — Собак не бойся, при мне не тронут.
Они нырнули в низкую, обитую нерпичьей шкурой дверь и оказались в чистой и довольно просторной горнице. Половину горницы занимала огромная беленая печь, а на лавках лежали мохнатые волчьи шкуры. Солнце отражалось в медном боку самовара, стоявшего на столе.
— Агафья, где ты там? — тем же недовольным тоном позвал хозяин. — К тебе, что ли, гость-то пришел? Встречай…
Из-за печи спокойно вышла Люба, улыбнулась Радже, и ему стало легче — в обиду не даст.
— Ну, чего ты, отец, пугаешь его? Вот глупый… — сказала Люба, — Сегодня ведь и не пил ты ничего. Принеси-ка лучше икры и балыка с погреба, я гостя чаем угощу.
— Не надо мне чая, я ненадолго! — заторопился Раджа, — Мне только письмо передать.
Он вынул все ту же скомканную записку я отдал ее Любиному отцу. Тот посмотрел, усмехнулся в бороду:
— Одын-пят, значит? Добрая цена! Погреет руки Ханифа Бекбулатовна! Ты как считаешь? Небось и тебе с того барыша перепадет малая толика?
— Ничего мне не перепадет! И вот что… вы не говорите так о матери, понятно? — достаточно твердо потребовал Раджа. — Нас ведь у нее шестеро, а она — одна. От батьки два года и писем нет, не то чтобы денег. А вы… «погреет руки»!
Раджа и сам не знал, откуда у него вдруг смелость взялась? Может, помогло молчаливое сочувствие Любы?
А отец ее вдруг громко расхохотался:
— Ох-хо-хо! Вот за это люблю! Вот это по-мужски! Нет… за такое дело и выпить не грех! Любаша, собери-ка там чего ни того, а я на погреб слазаю.
Люба тихо и сноровисто заходила по комнате, и Раджа оглянуться не успел, как стол был уже накрыт. Оказалась на нем рубленая морская капуста с луком, вареная оленина, копченая медвежатина. А потом еще янтарная кетовая икра и балык. Среди всего этого — вполне городская бутылка со спиртом. Ведерный самовар поставил Любин отец — не дал дочке и с места его стронуть.
— Однако хоть ты и мужик что надо, спирта я тебе не дам. Рано, — сказал Любин отец и налил полстакана одному себе. — Возьми-ка вот лучше на конфеты. Бери, бери! Я не обеднею.
Он неловко протянул Радже пятерку. Но напрасно волновался, что тот не возьмет, — Раджа и не представлял, как это можно отказаться от денег, да еще таких больших.
— Спасибо, — сказал Раджа и поскорее убрал деньги подальше: не передумал бы этот странный человек.
Бородач посмотрел на него пристально и чуть принахмурился, но тут же поднял стакан и выпил, не поморщившись, все до дна.
Самовар вскипел, Люба налила Радже чаю и сама уселась рядом с ним. Она совсем не стеснялась присутствия чужого мальчика. Радже вначале было неловко от такого соседства, но кетовая икра оказалась такой вкусной, что он забыл про все и только успевал намазывать ее на хлеб.
Между тем Любин отец добавил еще раза два по полстакана и вдруг загоревал:
— Любонька моя, доченька родная, сердишься на меня, да? Не сердись, золотко! Я же не с радости пью… А что на базар с рыбой езжу — так и это ведь все для тебя! Чтобы не говорили люди, что ты сирота бедная. Не нравится это Данилу? Да и леший с ним! Нужен он мне…
— Отец, — попросила Люба, — не надо сейчас! У нас гость, ты забыл? И все это ты говорил уже тысячу раз, И столько же раз я тебе отвечала, что деньги мне ни к чему. Лучше бы жили мы, как все люди в нашем поселке. Да что с тобой толковать? Ничего ты понять не хочешь!
— Агафья, цыц! — вдруг стукнул кулаком по столу бородач. — Как с отцом разговариваешь?!
Лицо у него потемнело, стало гневным.
Раджа тихонько поднялся из-за стола. Бежать бы отсюда, но как? На дворе собаки… Но Люба не испугалась нисколько, и это успокоило его. Больше того, она спокойно взяла со стола и унесла куда-то бутылку с оставшимся спиртом. Вернувшись, ласково погладила отца по кудлатой голове.
— Уже и развоевался… Ложись-ка спать! А я гостя провожу. Идем, — кивнула она Радже.
Он повиновался с радостью.
За порогом их окружила целая собачья стая, но огромного пса Шурика среди дворняг не было. Словно поняв мысли Раджи, Люба сказала:
— Шурика ищешь? Он не придет, пока эти здесь… Он их презирает. Это — ездовые собаки, отец на них зимой в город ездит. А Шурик — медвежатник, эвен. Очень редкая порода. Он гордый, живет один. Но ты не беспокойся, я тебя до верха оврага провожу, а там собачьи владения кончаются.
Они пошли по той же крутой тропинке, и верно — даже на полдороге собаки уже отстали. Шурик так и не появился. Люба остановилась, по привычке перекинув косу за спину.
— До свидания, Рахим. Желаю тебе всего доброго!
Раджа удивился — откуда она узнала и запомнила его имя?
— Мне Наташа сказала, как тебя зовут, — опять ответила на его мысли Люба, — я не люблю, когда людей кличут, они же не собаки! У тебя хорошее имя, Рахим.
Раджа постоял на тропинке немного, жалея, что Люба так быстро ушла. Потом махнул рукой и пошел своей дорогой. Лучше все-таки держаться подальше от здешних непонятных людей.
Ян сидел на завалинке и злился. Не хватало того, чтобы и отец начал плясать под маменькину дудку! Ясно, что вся эта дурацкая затея с машиной, дело ее рук. Но послать-то машину мог только отец! А вдруг и та история открылась? Что тогда? Матери Ян не боялся, но вот с отцом говорить о таких вещах вовсе не хотелось.
В бурю Ян не верил. С утра ворочается на горизонте туча, что из этого? Там и до завтра останется. Ветра нет. Зачем же устраивать аврал?
Он представил себе начальственное лицо отца, где каждая складка подчеркивала властность натуры, а рядом свою мать с лицом девчонки, которая шагнула в старость прямо из юности. Никогда Ян не мог понять, что связывает его родителей, кроме него самого? И вообще, что в жизни их семьи подлинно?
Испокон века в кабинете отца на тонконогом столике стояла огромная фигура шахматного коня, память о юношеской победе на турнире. Она каждому вошедшему лезла в глаза первой и заслоняла собой все: дорогой ковер, изысканные японские акварели и три действительно великолепных ружья. С годами дурацкий конь стал казаться Яну символом их семьи.
…На штакетник возле клумбы неловко уселся большой черный ворон. Долго хлопал крыльями, устраиваясь. Потом вытянул шею и закаркал на Яна, точно дразнясь. Ян швырнул в птицу мелкой галькой, не попал, а ворон и не подумал взлететь. Толяна бы сюда.
Но остальная компания пошла к морю, а Иван Васильевич о чем-то толкует с Данилой Ерофеевичем возле крыльца. Их видно, но не слышно.
Неуловимо тянется заблудившееся время, не понять, минута проскочила или час прошел? Яну ничего не хочется делать, но и невыносимо скучно. Мир вокруг растерял все краски, кроме черной и белой. Черные сопки смотрятся в серую воду, белые хатки сбегают к бухте. И все та же давящая тишина словно прижимает к завалинке, не дает шевельнуться.
Из-за угла вдруг выставилась рука и поманила Яна заговорщицким крючком пальца. Ян встрепенулся: это еще что за диво? Рука исчезла на миг, но тут же появилась вновь, и палец заработал еще энергичнее. Потом мелькнули черные встрепанные волосы. Ян понял: там Раджа и он не хочет, чтобы его маневры заметил от крыльца Иван Васильевич. Ян встал и тоже нырнул за угол.
