На Двине-Даугаве - Кононов Александр Терентьевич (читать онлайн полную книгу txt) 📗
— Не плачь, — попросил тихонько Гриша.
— Я не плачу… Отца убили не здесь — в уезде. Мы потом уж узнали, через неделю. Мама сперва все молилась… все молилась в костеле, потом перестала… В училище обо всем этом никто не знает, я только тебе…
Когда Гриша распрощался наконец с Вячеславом и остался один, ему снова вспомнился вечер того дня, когда он впервые приехал с отцом в город. Перед глазами возник свинцово-кровавый блеск на реке, тяжкий мрак кругом, слезы бородатого коваля: Савку, его сына, искалечил Альфред Тизенгаузен безнаказанно… Кто мог наказать барона?
…Снова открывался перед Григорием Шумовым зловещий мир, темный, жестокий.
Но он уже знал: есть на земле смелые люди — они бьются с этим черным миром, не щадят своей жизни!
12
После прогулки на дамбе Сергей Лехович, видно, всерьез обиделся на Гришу. Дома он разговаривал теперь только с Зыбиным, по часу толкуя о верховых лошадях в имении своих родных. Что ж, пусть хвалится, коли есть чем. Но при этом Лехович почему-то глядел не на Зыбина, а на Гришу — в упор. Значит, сердится.
Скрытая эта вражда продолжалась долго — до самого ноября.
В ноябре ударили заморозки, выпал снежок. Он только-только прикрыл землю, а в унылую комнату белковских квартирантов уже проникла непривычная белизна. Стало светло, и даже розовые цветочки на рваных обоях будто исчезли, стены казались выбеленными — с таким праздничным ликованием вошел сюда первый зимний день.
По случаю воскресенья Зыбин еще валялся в постели, маленький Жмиль занимался любимым своим делом, жуя что-то, сидел у окна и сосредоточенно разглядывал прохожих, а Лехович примерял перед обломком зеркала новую фуражку. Он сшил ее на заказ, после того как старая была попорчена на пожаре. Сшитая на заказ фуражка, конечно, была признаком богатства: с нарочито маленьким гербом, отдаленно похожим на офицерскую кокарду, с маленькими полями, пухлыми, как пшеничный пирог. Самая модная в те времена. Не все, конечно, могли этой моде следовать. Большинство реалистов носили фуражки обыкновенные — с большими острыми полями, с неуклюжим разлатым гербом; лавровые ветки в нем торчали, как растопыренная пятерня. Эти заурядные головные уборы горами лежали на прилавках магазинов, даже картонок для них не полагалось. Такая фуражка была и у Гриши Шумова. Но он не завидовал Леховичу, нет. Он даже отвернулся от третьеклассника, не хотел глядеть, как любовно тот выправляет красивый локон из-под лакового козырька: высший тон у старшеклассников, которым Лехович подражал.
В это время под окном раздался бойкий стук копыт, заливисто — по-деревенски — заржала лошадь. Маленький Жмиль испуганно отскочил в сторону.
— Что это ты, мальчик, лошадок боишься? — спросил насмешливо Лехович.
Жмиль молча глядел перед собой остановившимися глазами.
В дверь громко постучали. Лехович снял новую фуражку, кинул ее на стол и крикнул протяжно:
— Ан-тре!
В комнату вошел багровый толстяк с большими, закрученными кверху усами, в шершавой верблюжьей куртке, обшитой по швам кожаным кантом, и в охотничьих сапогах с голенищами до самого живота.
Маленький Жмиль торопливо подбежал к нему и поцеловал его красную руку.
Толстяк вопросительно посмотрел на лежавшего в постели Зыбина и пророкотал учтиво:
— Прошу прощения: слишком ранний визит… Я имею удовольствие видеть пана Леховича?
Зыбин молча затряс головой.
— Это я — Лехович, — отозвался Сергей.
Усач щелкнул каблуками:
— Юзеф Жмиль, рушонский помещик. Я о вас наслышан, пан Лехович. Но я не думал, что вы столь молоды.
Он огляделся по сторонам, пыхтя и вытирая лицо платком.
Лехович подставил ему дырявый стул. Гость уселся — и стул заскрипел жалобно.
— Да, я не полагал, что вы столь юны. Но все равно. У меня до вас дело.
Он грозно поглядел на Жмиля-младшего, и тот виновато потупился.
— Видите мухолова? Займитесь с ним, прошу как благородного человека. По всем предметам. Обратите благосклонное внимание: не вылезает из двоек.
Он передохнул после долгой речи. Потом снова начал:
— Я, пан Лехович, имел честь когда-то учиться в том же учебном заведении, в котором вы… эк-хм… преуспеваете с таким блеском. Но я, правду скажу, я не преуспел. Дроби! Дроби, будь они прокляты! По совести: зачем они Жмилям? С меня довольно той дроби, что я забиваю на охоте в дуло своего ружья. Хы-хы-хы! Ты что?! — заорал он вдруг сыну, на лице которого появилось подобие несмелой улыбки. — Стань ровно! Голову выше! Мухолов… Если ты приедешь домой второгодником, другого довольствия, кроме березовой каши, тебе не будет, слышишь?
Лехович стоял вольно, прислонившись спиной к косяку двери; красивый локон спускался у него на левую бровь. Он даже посмеивался слегка, глядя поочередно на обоих Жмилей.
Но тут Жмиль-отец повернулся к нему всем своим грузным туловищем и принялся рассматривать его бесцеремонно; это не вязалось с недавней галантностью помещика.
— Пан — дворянин? — спросил он неожиданно.
Лехович вдруг страшно покраснел. И выговорил с трудом:
— Это разве откосится к делу, которое вы имеете «до меня»?
— Я дворянина узнаю сразу. Дворянин имеет гонор, честь. Как благородному человеку признаюсь: я бы и не нанимал моему лодырю репетитора. Я бы и в гимназию его не отдавал. Э, Жмили от гимназий мало добра видали. Но — жена! Супруга моя — поимейте в виду — окончила институт для благородных девиц. «Ах, боже! — кричит мне. — Оставить сына без достойного дворянину образования!» — «Хорошо, — говорю. — Оставьте, мадам, вашу визготню. Дадим мухолову образование». — Помещик с размаху ударил своими ручищами по голенищам сапог: — Эт-ть! Так не лезет же в него это образование. Ну, не лезет! А там пойдут дроби, будь они прокляты? Я уж его в частную гимназию… в реальное и не думал отдавать, знаю, какими там пряниками кормят, — там с шестого класса анализ бесконечно малых проходят. — Толстяк поднял палец и с ужасом выпучил глаза: — Бесконечно!
Лехович опять усмехнулся. Жмиль-отец угрожающе налился сизой кровью:
— По рублю! Предлагаю по рублю за урок. Попробуете?
Сергей поправил на лбу локон и ответил не сразу:
— Ну, разве что попробовать. Попробовать можно.
Рушонский помещик вскочил и, сжав обеими ладонями руку Леховича, начал трясти ее так, как будто обрадован был необычайно:
— Главное, лодырь мой будет у вас все время на глазах! Потому и кладу по рублю за урок! — Он устремил на сына бычий взгляд: — Слушайся этого молодого человека, пана Леховича, как меня самого! Как отца родного, понял?
Малыш испуганно кивнул головой.
— Проводишь меня до экипажа.
Помещик щелкнул каблуками, раскланялся с Леховичем, задумчиво посмотрел на Гришу, на Зыбина и, решив после раздумья, что прощаться с ними незачем, ушел в сопровождении сына.
Лехович повалился на свою койку:
— Видали чучело?
Гриша глядел на него с неприязнью: ну и жадный, видно! «Папахен» ему деньги каждый месяц шлет, так нет, все мало… Недолго Жмилю пришлось его уговаривать. Богатый-богатый, а на рубль польстился?
Гриша подошел к окну. Кухарка Настя выгружала из плетеной повозки бочонки и мешки — видно, с картошкой.
— А зачем тебе деньги? — раздался хрипловатый бас с зыбинской койки.
— Пригодятся, — коротко ответил Лехович.
— Имение — полная чаша… Лошади, и скаковые и какие там еще, а тебе, видишь ли, надо уроками заниматься, нервы себе портить!
— Это уж мое дело!
Гриша продолжал глядеть в окно. Помещик уселся наконец в пустую повозку-плетенку; маленький Жмиль подбежал к нему и снова чмокнул его руку. Лошадь призывно заржала, и повозка покатила колесами по снежному первопутку, оставляя за собой черные колеи.
После этого Сергей Лехович и с Зыбиным перестал разговаривать.
Уж так, видно, повелось: когда люди живут бок о бок, то либо начинают дружить, либо надоедят друг другу.
Придя из училища и наскоро пообедав, Лехович, ни на кого не глядя, садился за какую-то книжку, которую читал со вниманием необычайным.
