Пять Колодезей - Азбукин Борис Павлович (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Только теперь Степа догадался, куда он попал. По рассказам отца он знал, что где-то здесь или неподалеку, в самом узком месте Керченского перешейка, проходили знаменитые позиции, на которых почти два года держался фронт. Ему вспомнился разговор с отцом накануне его отъезда из города. Тогда он все время приставал к отцу с расспросами, допытываясь, куда они поедут, что за эмтээс, в которую тот получил назначение бригадиром, и где то село, в котором они будут жить. Отец положил ему руку на плечо, улыбнулся и сказал:
— Поедем, сынок, в те места, где пришлось воевать, где ранен был. Там будем жить, землю пахать, хлеб сеять.
Так вот они, эти места. Отец обещал показать их, но так и не выкроил время в горячую пору полевых работ. Если бы Степа знал, что это так близко, то давно бы уже сам или с Пашкой пришел сюда.
Взволнованный этим открытием, Степа всматривался в даль, где распростерлась мирная, залитая солнцем степь. Морской ветерок волной бежит по хлебам, клонит колосья и, будто резвясь и играя, несется дальше и дальше, до самого края земли.
— Ну, пойдем, что ль? — потянул за рукав Пашка.
У братской могилы их поджидала Любаша. Пряные ароматы шалфея, крымской полыни перемешивались здесь с солеными запахами моря и свежих, выброшенных волной водорослей.
Степа с любопытством рассматривал обелиск, высеченный из глыбы белого крымского известняка — памятник, каких немало встречается в керченских степях, — посеревший от пыли, дождей и времени. Под ним неумолчно шумели и бились о берег волны.
— Говорят, что и Митин отец тут лежит, — тихо промолвила Любаша и чуть слышно вздохнула.
— Известно, что тут, — так же тихо отозвался Пашка. — Отец рассказывал, как он ночью на катере перебрасывал сюда с Тамани Митькиного отца вместе с другими десантниками. Это было, когда наши Керчь брали. Только… только никто уж из них не вернулся. Тут и полегли…
Все трое притихли. То ли они прислушивались к неугомонному пению цикад? То ли к извечному шуму и плеску морской волны? Или, быть может, именно в эту минуту их юных сердец коснулась мрачная тень минувшей войны?..
А солнце, как и раньше, обливало палящим жаром и степь и море, и небо было все такое же безмятежно голубое, бездонное, с неподвижно висящими в синеве белыми перистыми волокнами.
Пашка натянул козырек на лоб и, как Степе показалось, испытующе и строго покосился на него.
— Вот Митькин погиб… А твой-то воевал иль нет? — вдруг спросил он.
— Воевал! — Степа рассказал Пашке обо всем, о чем думал сам несколько минут назад, и почему именно его отец, когда его партия послала на работу в деревню, решил жить и работать в Пяти Колодезях.
Пашка удовлетворенно хмыкнул, одобрительно поглядел на Степу и протянул руку.
— Значит, наши батьки — боевые друзья, все воевали тута. И мы должны быть друзьями и во всем стоять друг за друга.
Степа взял руку товарища.
Это было крепкое мужское пожатие — сдержанное и строгое. Степа понимал, что дело тут не только в отце, а и в том, что отныне Пашка признавал в нем равного себе и достойного члена беспокойной и дружной семьи мальчишек приморского степного колхоза. И это радовало его.
Дальше двигались быстрее. Теперь Пашка пылил на дороге тележкой, а Степа с Любашей шагали по стежке, проложенной сбоку, возле самой пшеницы.
Когда отошли уже далеко, Степа оглянулся. Обелиск одиноко возвышался на берегу. Он стоял, как солдат на посту, и, казалось, охранял тишину и покой этой солнечной, мирной и щедрой земли.
Степа все ждал, что вот-вот появятся каменные карьеры, расположенные либо в балке, либо в холмистой гряде. Но сколько он ни оглядывался, справа по-прежнему ослепительно искрилось море, а слева тянулась степь. Изредка в траве мелькали какие-то трещины, иногда очень тонкие, извилистые, еле приметные, иногда же шириною с ладонь.
— Пойдем к морю, там прохладней, — предложила Любаша и свернула к берегу.
И в самом деле, на краю обрыва подувал свежий ветерок. Берег гудел от прибоя. Степа сбежал за Любашей к морю, плеснул несколько пригоршней воды в лицо, смочил разгоряченную голову.
Услышав Пашкин свист, ребята вскарабкались по крутой тропе на береговую стену. Пашка пылил уже далеко от них.
— Бежим к нему наперегонки! — предложила Любаша и бросилась вперед, сразу опередив Степу.
Он бежал за ней, то и дело перепрыгивая через мелькавшие под ногами кусты колючек и трещины. Еще несколько таких прыжков, и он настигнет и перегонит ее. Степа поднатужился, сделал большой скачок и вдруг почувствовал, что земля уходит из-под ног. Потеряв равновесие, он растянулся на животе и… повис. В тот же миг он услышал под собой гул падающей земли, будто рухнувшей в глубокий колодец.
Все случилось так быстро, что он даже не успел сообразить, что же именно произошло, и как-то инстинктивно уцепился за жесткие стебли курая, подвернувшиеся под руку. Степа повис, упершись грудью и животом в землю, а ноги его болтались в воздухе. Неосторожное движение — и он сорвется и рухнет вниз.
Любаша, почувствовав, что Степа отстал, оглянулась и отчаянно закричала:
— Ой, ой, Степа!.. Пашка, скорей сюда!
Пашка поджидал их на дороге и отдыхал. Услышав гул обвала и крики Любаши, он сразу сообразил, в чем дело.
— Держись, Степ! Держись, я сейчас! — крикнул он и схватил с тележки канат.
Однако подбежать близко к месту обвала он не мог. Вокруг зияли щели, и земля в этих местах тоже могла обрушиться в любую минуту. Пашка остановился метрах в десяти и размотал веревку. Степа тем временем пришел в себя и сумел нащупать ногами выступавший в стене камень. Он осторожно оперся на него ногой и попробовал подтянуться. Но камень не выдержал тяжести, выскользнул и полетел вниз. Степа едва удержался.
— Лови, лови конец! — крикнул Пашка.
Веревка упала рядом со Степой.
— Ну, цепляйся же, цепляйся скорей, — горячилась побледневшая Любаша.
Степа, держась одной рукой за куст травы, другой схватил конец веревки и намотал ее на кисть.
— Ну, держись крепче, — предупредил Пашка и вместе с Любашей потянул канат.
Осторожно, чтобы не вызвать нового обвала, Степа выполз на поверхность и встал на ноги. Только теперь он оглянулся назад и увидел в зиявшей дыре высокую желтую стену. Ноги его дрожали, сердце бешено колотилось. Боясь свалиться вниз, он сел на краю обвала.
— Тю, ты что, опупел? Уходи оттуда скорей! А то грохнешься в эту штольню. — Пашка решительно потянул веревку к себе.
Через несколько минут все трое шли по дороге.
— Это я виноват, забыл вам сказать, — признавался Пашка. — Тут всюду по берегу эти чертовы «волчьи» штольни, целый подземный город.
— А почему они «волчьи»? — поинтересовался Степа.
— Камнерезы так заброшенные штольни называют.
— А где же в них ход? С моря, что ли?
Степа недоумевал. Всюду ровное место, нигде не видно вскопанной или насыпанной земли. Только впереди, почти у самой дороги, возвышались три небольших штабеля желтого камня. И вдруг Степа увидел, как рядом со штабелями из-под земли высунулись рога, затем показались головы и спины двух рыжих волов. Они тащили за собой двуколку, нагруженную большими кирпичами ракушечника. Вслед за ними вышла на поверхность женщина. Несмотря на жару, на ней была вязаная кофта, а голова укутана платком так, что виднелись только смешливые карие глаза.
— Тетя Маша! А мы к вам! — обрадовался Пашка и так быстро покатил тележку, что бидоны в ней запрыгали и загремели.
Пока Пашка разговаривал с тетей Машей, а та складывала привезенный кирпич, Степа успел осмотреться. До моря недалеко, хорошо слышно, как за обрывом грохочет прибой. Ход в шахту рядом с дорогой, но он совсем незаметен, так как вокруг все поросло травой. Степа подошел поближе. Спуск оказался открытым, наклонным и тянулся прямо вниз метров на восемь, а затем круто, под прямым углом сворачивал и уходил под землю к морю.
