Друзья - Юмото Кадзуми (читаемые книги читать .txt) 📗
— Готово, — послышался его сдавленный шепот.
Я покрепче сжал шланг и прицелился. Через несколько мгновений оттуда ударил расщепленный насадкой на множество маленьких струек поток воды.
— A-а! Вы чё?! Она же холоднющая! — заорал Кавабэ. — Хватит!
Он пытался увернуться от воды, но боялся наступить на посаженные семена, поэтому крутился на одном месте, стоя на цыпочках, прямо как заправский балерун. Мы с Ямаштой дружно расхохотались, а вслед за нами рассмеялся и дед.
— Ух ты, как красиво! — послышались вдруг из-за забора голоса Томоко и Аяко.
— Чего? — Кавабэ от неожиданности остановился, и веер воды окатил его ягодицы — штаны тут же промокли.
— Очень красивая радуга, — сказала Томоко.
— И правда!
Я немного поменял угол наклона, и теперь с веранды тоже стало видно небольшую яркую радугу — семь солнечных цветов. Достаточно одной небольшой водяной струи — и вот уже в воздухе повисла радуга, увидеть которую в обычной жизни удается не так уж часто. Солнечный свет скрывает в себе целых семь цветов. Да и вообще в мире есть много вещей, которые прячутся он наших глаз, и разглядеть их не так уж просто. Некоторые из них можно увидеть почти сразу, как эту радугу, стоит только поменять угол зрения. Но иногда надо пройти долгий нелегкий путь, и только в самом конце тебе вдруг откроется то, что все это время было от тебя скрыто. И меня тоже, наверно, дожидается в каком-нибудь тайном месте что-нибудь такое… Прячется и ждет, пока я его найду.
В конце концов насадка от лейки не выдержала давления воды и сдалась — оторвалась от шланга, взлетев в воздух. Вода продолжала литься, но как-то рывками, оставляя на земле, в которую мы только что закапывали семена, небольшие вмятины.
— Ну-ка, — дед торопливо выхватил шланг у меня из рук и прижал его конец пальцами. Вода брызнула тонкой, но сильной струей и угодила Кавабэ прямо в лицо.
Он взвыл. Девчонки засмеялись, и их смех, как стайка птиц, вспорхнул и поднялся в небо.
— Виноват! Прости! Ты в порядке? — дед изо всех сил сдерживался, чтоб вновь не засмеяться. Тут наконец Ямашту осенило — он побежал на кухню и закрыл кран.
Я лежу в кровати и считаю вдохи и выдохи. Один, два, три, четыре, пять, шесть… четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… тридцать. Обычно после тридцати я начинаю сползать в сон, который потихоньку окутывает меня со всех сторон. Но иногда, как старый ботинок, который по всем правилам должен быть утонуть, но почему-то всплывает на поверхность, я выныриваю из сна, и тогда снова приходится начинать счет сначала: один, два, три, четыре…
Как-то раз я прочитал в одной книжке, что человек за свою жизнь делает от шестисот до восьмисот миллионов вдохов и выдохов. И я начал все время считать вдохи и выдохи. И никак не мог остановиться. Кажется, это было, когда я учился во втором классе. Чем дольше я считал, тем труднее становилось дышать, потом я начинал задыхаться, и в конце концов у меня начинался нервный кашель. Когда кашель проходил, я снова начинал считать с самого начала. Я считал во время уроков. Я считал во время еды. Довольно часто я начинал дышать ртом, отчего кашлял еще сильнее. Так что мама в отчаянии говорила мне: «Да прекрати же, наконец, кашлять!» Но как прекратить, я не знал.
Почти каждый вечер я плакал и кричал:
— Мамочка! Я не могу дышать. Я разучился. Я сейчас умру!
Поначалу мама не знала, что с этим делать. Она приходила ко мне с чашкой теплого молока, садилась рядом с моей подушкой… Я понемногу успокаивался. Но стоило ей уйти, и все начиналось заново.
— Я не могу дышать! Я сейчас умру!
Теперь я не зову маму, но перед сном обязательно считаю вдохи и выдохи. Интересно, сколько их я уже сделал с тех пор как родился? Если восемьдесят лет — это восемьсот миллионов, то двенадцать — это получается сто двадцать миллионов. Значит, сквозь меня прошло шестьдесят миллионов глотков — ма-аленьких таких глоточков — воздуха. Но вообще-то, конечно, никто не может знать, сколько раз он успеет вдохнуть и выдохнуть за всю свою жизнь. В какой-то момент все закончится — просто возьмет и прервется после пятисот миллионов вдохов и выдохов. Или после восьмиста миллионов вдохов. Или после девятисот миллионов. А может статься, всего лишь после трехсот. А после этого… Наверное, я перейду в другой мир. А может быть…
Я задерживаю дыхание. Закапываюсь лицом в подушку. Считаю секунды: один, два, три… тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… тридцать один, тридцать два, тридцать три, тридцать четыре… Глаза у меня крепко закрыты. Я вижу, как в темноте начинает мерцать и разгораться желтый свет. Свет приближается и превращается в большое поле, сплошь заросшее желтыми цветами. Я взмываю вверх, как птица, и пролетаю над этим полем. Или нет. Это не поле. Это огонь. Желтые цветы превращаются в желтые горячие языки пламени. Теперь вокруг меня бушует море огня. Вижу кого-то — он стоит посреди пламени, машет мне рукой. Кто же это?.. Но все, сон закончился. Мне снова трудно дышать, я ловлю воздух ртом.
Когда-то давно, когда я был совсем маленьким, один дяденька объяснил мне, что умереть — это значить перестать дышать. И я очень долго именно так и думал. Но на самом-то деле это не так. Ведь жить — не значит только лишь дышать. Я уверен, что дяденька ошибся.
На следующий день мы начали приводить в порядок дедушкин дом. Мы прибили гвоздями отошедшую обшивку на внешних стенах дома. Позвали стекольщика, и он заменил все разбитые и треснувшие стекла. Потом мы зачистили напильником оконные рамы и покрасили их купленной в хозяйственном магазине краской. Ямашта притащил из дома дощатый ящик, в котором его папа хранил лососей, мы разобрали его на части, распилили доски и смастерили недостающие рейки для раздвижных ставней.
Дедушка научил нас пользоваться напильником, разводить краску, показал, как правильно держать кисточку и как пилить. Поначалу мы то и дело попадали молотком по пальцам, пару раз перевернули банку с краской, да и с пилой дело шло не очень гладко — она как будто назло все время застревала в досках.
В какой-то момент у забора появились Сугита и Мацушта — пришли посмотреть, что это мы такое делаем.
Я увидел их с лестницы, на которую как раз забрался.
— Приветик, — сказал я, — подайте-ка мне банку с краской, а то она внизу осталась.
Очень удачно они подошли, потому что Кавабэ в этот момент отчаянно сражался с уже покрашенной и высохшей оконной рамой, пытаясь вставить ее на место. А Ямашта, зажав в своих пухлых пальцах иголку, заделывал дырки на сетке от комаров.
Мацушта Неуверенно посмотрел на Сугиту, словно спрашивая разрешения. Сугита мельком глянул на банку с бежевой краской, потом с любопытством уставился на меня.
— А с футболом что? — вдруг спросил он.
— Чего? — не понял я.
— На футбол ты не пойдешь, что ли?
Точно! Сегодня же первая с начала летних каникул тренировка в футбольной секции.
— Я забыл.
— И что теперь? — не отставал Сугита.
Вот привязался!
— Ничего. Я, как видишь, занят. На тренировку не пойду. Предупреди тренера, ладно?
У Мацушты глаза на лоб полезли.
— А эти тоже не пойдут? — Сугита показал подбородком в сторону Кавабэ и Ямашты.
— Эй! — крикнул я во весь голос, чтобы Кавабэ и Ямашта меня услышали. — Сегодня футбольная секция. Вы пойдете?
— Не, куда мы пойдем. Смотри, сколько тут еще работы, — сказал Кавабэ, который, кстати, очень неплохо играл в футбол. Но сегодня он явно на тренировку не собирался.
— Ох ты. Я и забыл совсем. Плохо дело. Мама мне тоже ничего не сказала. — Но, судя по голосу, Ямашта был не особо расстроен этим обстоятельством.
— Ну вот. Они тоже не пойдут. Банку с краской дайте мне сюда. Поскорее, если можно.
Сугита попятился, а потом вдруг куда-то побежал. Мацушта припустил вслед за ним.
— Что ж вы убегаете-то, а?!
— Вот твоя банка, — сказал дед, протягивая мне наверх банку с краской.
