Под уральскими звездами - Гравишкис Владислав Ромуальдович (книги txt) 📗
— И то. Тебя разве уговоришь? Каменный.
— Каменный, — радостно согласился Юрка. — Сам знаешь, меня мама уговорить не может. А ты захотел...
И вот, когда дело совсем налаживалось, дед неожиданно решил:
— Никуда я не пойду сегодня. Так-то вот, внучек.
— А я тебя и завтра укараулю, — пригрозил Юрка. — Мне это нипочем.
— Где тебе! Проспишь, я так полагаю, — равнодушно сказал дед, поднялся с пенька и, погрохатывая чайником, пошел обратно на прииск.
Юрка постоял, попинал ногой какой-то камушек и поплелся за ним.
Дома Роман Егорыч прошел в свою комнату и долго что-то бубнил себе под нос, снимая походное снаряжение. Потом заскрипела кровать, а скоро донеслось и похрапывание. Юрка послушал эти странные звуки, которые неизвестно почему издает человеческое горло, и убежал на улицу к ребятам.
Вечером старик не вышел ужинать.
— Батю-то что не зовешь? — спросил жену Владимир Романыч.
— Его нет. Он в горы ушел, — ответила Антонина.
Юрка опрометью бросился в дедову комнату. Она была пуста. От досады Юрка заревел и затопал ногами.
— Чего ты? — удивился отец. — Кто тебя?
— Жулик! — завопил Юрка. — Жулик ваш дед! Обманул меня!..
3
И только через год Юрке удалось проникнуть в тайну летних путешествий деда Романа Егорыча.
Кажется, перемена произошла в тот вечер, когда Юрка явился домой в несколько поврежденном виде. Дед сидел на лавочке у ворот. Хоть и одним глазом, а разглядел Юрка: поднял дед руки к бровям и всматривается, будто понять не может, кто это ковыляет серединой улицы, вроде бы и внук Юрка, вроде бы и не он.
— Эк тебя угораздило! — удивился дед, ощупывая и осматривая поврежденного внука. — Дрался, что ли?
— Уж я ему дал, так дал! Больше не полезет! — похвалился внук.
— Так-то оно так, — согласился Роман Егорыч. — Да ведь и тебе наложили сверх положенного. Рубаха-то! Рукава, считай, начисто отодраны. Пошли в избу, чиниться будем. С кем дрался-то?
— С директорским Славкой. Как я ему дам, как он перевернется! — толмачил Юрка. Губы у него опухли и были такие толстые, что он с трудом их раздвигал.
Дед достал старинную коробку, где хранились иголки, нитки, дратва и прочая сацожно-швейная снасть.
— Чего не поделили-то?
— А чего он обзывается?
— Тебя обозвал, что ли?
— Меня обзовешь! Тебя он жадобой обозвал. Я ему как дам!
Тут дед внезапно привлек Юрку к себе:
— За меня, значит, пострадал? — медленно проговорил он, и прежде чем Юрка успел отстраниться, сухие дедовы губы коснулись разгоряченного Юркиного лба. — Милый ты мой! Заступа ты моя!
Юрка подозрительно покосился на деда: чего это он вдруг заласкался?
— Деда! А чего это Славка тебя жадобой обозвал?
Дед укололся иголкой, зашипел, обсосал палец и сказал:
— Болтает твой Славка сам не знает чего. Ну, сам посуди: был бы я жадобой, разве у меня столько добра было? Видишь: настоящий я пролетарьят, и больше никто!
Юрка осмотрел дедову комнату. Кровать, стол, два стула, сундучок в углу — только и всего имущества. В сундучке тоже небогато: белье, с которым в баню ходят, шахтерский мундир с золочеными пуговицами, полушубок для зимы, шапка и фуражка с гербом. Как-то Юрка выпросил мундир померить... Ну и начихался же от крепкого табачного духа! Атак ничего, мундир оказался впору, если, конечно, носить его вместо пальто.
Врет Славка! Не жадоба дед! Разве жадобы такие? Обыкновенный дед, каких на прииске Пудовом много. Правильно бил Славку! Надо было еще добавить!
Над шахтными копрами, что виднелись в окне, возник протяжный рев гудка и раскатился по окрестным горам, возвещая конец смены. Роман Егорыч озабоченно осмотрел внука: рукава пришиты на положенные места, прореха на трусах стянута нитками. Остались так называемые телесные повреждения, но уж тут ничего нельзя поделать...
— Плохо твое дело, Юрок! Задаст тебе Антонина, никуда не денешься... — посочувствовал Роман Егорыч.
— Ничего не задаст. Я ей такого наговорю...
Антонина Матвеевна вошла в дом стремительной походкой привыкшего к ходьбе геолога-разведчика. Трухнувший в последнюю минуту и собиравшийся исчезнуть Юрка не успел этого сделать. Его подбородок оказался в цепких руках матери. Синяки не укрылись от всевидящего материнского глаза.
— Вот какой ты у меня расписанный красавец! — сухо сказала она. — Болит? И пускай болит! Не будешь драться.
— Вовсе не болит. Кто тебе сказал? — вяло возразил Юрка. Но мать даже не ответила, ушла на кухню, так и не услышав превосходную «басню», объяснявшую происхождение синяков и ссадин.
Юрка был тут же послан на двор за дровами, потом пришлось идти за водой, лезть в погреб за продуктами.
От тишины, весь день царившей в доме Корсаковых, не осталось и помину: гремели сковородки и чугуны, в плите весело трещал и сыпал искры огонь, в мусорное ведро шлепались спиральные очистки с картошки. Невесть откуда появился кот Васька, выгнул спину, замурлыкал и стал всем без разбору смахивать пыль с ног своими боками. А когда котлеты не сковородке начали источать аромат и Юрка еле успевал глотать слюну, глаза у кота стали совсем безумными.
— Ты, мам, Ваське ничего не давай, — ревниво отпихнул кота Юрка. — Он у меня весь завтрак спер, мне ни крошки не оставил.
— Вот как! Все хвастаешь — я такой, я сякой, а глупый кот тебя обдурил. Как же ты прозевал, друг ситный?
— Прозеваешь. Он вон какой ловкий...
— И ты ничего не ел? Бедный мой! Ну, подожди немного, сейчас поджарятся... — Она притянула сына к себе, прижала к бедру и неожиданно спросила: — С кем подрался-то, петух?
Котлеты без умолку трещали на сковородке, словно не могли переспорить одна другую, а Юрка рассказывал, как было дело.
— Жадоба — это, конечно, грубо, — сказала Антонина Матвеевна. — Но кое-какие пережитки у нашего дедки есть, возражать не приходится. Тайны развел, сторонится всех, даже родному сыну не доверяет — куда годится?
— Мам! А в этом году дед в Темное царство пойдет? — спросил Юрка.
— Откуда мне знать? Вероятно, пойдет.
4
Поворчали, поворчали котлеты на сковородке, да и утихли. Часть их исчезла, другая, оставленная на завтра, остыла и умолкла сама собой. Сковородку сменил злобно клокочущий самовар. Чаепитие в семье Корсаковых было любимым занятием, и к нему готовились основательно: отец расстегнул воротник рубашки на своей крепкой и толстой шее и закатал рукава выше локтей, мать расставляла на столе печенье и варенье, протирала стаканы, а дед Роман Егорыч принес из своей комнаты фарфоровую кружку с полустершейся золотой росписью, объемом никак не меньше полулитра.
Юрка предпочитал управляться с вареньем, не разбавляя чаем. Поэтому он быстро уничтожил клубничное варенье и добросовестно вылизал красную пластмассовую розетку. В ожидании счастливого случая, когда можно будет поживиться еще чем-нибудь вкусненьким, он занимался тем, что разглядывал свое отражение в самоваре. Занятие было увлекательное, но Юрка не забывал прислушиваться и к застольным разговорам.
Не глядя на деда и вроде ни к кому даже не обращаясь, отец сообщил, что в приисковом управлении ходит слух, будто Темниковская контора в Темном царстве установила новую драгу.
— Даже не драгу, а дражонку, — сказал отец. — Какая-то самоделка. Но золото берет, говорят, подходяще. Надо бы съездить взглянуть, что у них там за механика...
Юрка посмотрел на деда. Уже давно заметил он, что тот, как только помянут при нем Темное царство, настораживается и особенно внимательно прислушивается. На этот раз ничего такого увидеть не удалось. Дед, уткнув тонкий хрящеватый нос в широкое устье кружки, даже не взглянул на отца. Только спросил:
— Ну-к что ж?
Юрке показалось, что отца смутило такое каменное равнодушие деда. Он спешно и усердно начал вытирать лицо и шею полотенцем.
— Да я так, ничего. Думал, тебе интересно будет.
