Цветущий репейник (сборник) - Дегтярева Ирина Владимировна (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
Тропа из леса выныривала в дворики пустынные, огороженные каменными стенами старинных домов и чугунными решётками с изображением якорей и кораблей. Решётки были обвиты сухими стеблями серо-коричневого плюща, который то ли вымерз за зиму, суровую и ветреную, то ли ещё не пустился в рост, по-стариковски размышляя, достаточно ли тёплая для него погода.
В таких двориках глянцевые, свежеокрашенные детские качели, лесенки, лабиринты, опутанные у основания клубками пыли и тополиного пуха, поблёскивали на солнце.
Город стал для Милана пустым, когда все ровесники разъехались по лагерям, дачам и санаториям, измученные школой, долгой стылой зимой и переменчивым климатом. Город стал пустым, но не скучным.
Мальчику наскучил компьютер, тем более что отец не покупал к нему новых игр. Наскучило кутаться в шарф и мазать маминым цветочным кремом обмороженные, исхлёстанные ветром щёки. Но в начале каникул, когда впереди ещё целый летний век, кажущийся взрослым таким коротким, город не был скучным.
Несмотря на шум множества машин и туристических автобусов, нагонявших запах гари бензиновыми выхлопами, всё-таки пробивался запах травы, листвы, земли, разогретой на солнце. Жизнью пахло и морем, хоть и с примесью мазута.
Милан шёл всё вниз по тропинке. Вот уже и знакомое дерево. Оно на полпути. Его шишковатый ствол был надут эдакими волдырями или от важности, или от старости, или от того и другого вместе.
За деревом несколько южных каштанов в ряд. Жалкое, обмороженное зрелище: их почки и почками-то сложно назвать: бежево-белые шишки, которые вдруг прорывает стебель цветоноса, жирный, мощный. Он в своё время вдруг распухнет неожиданно пышной, легковесно-ажурной этажеркой белого цветка.
После каштановой аллейки Милан увидел первых сегодня горожан. Женщину и двухлетнюю девочку. Пластмассовая стрекоза катилась за девчонкой и хлопала прозрачными крыльями, блестевшими на солнце.
Через дорогу на углу торчало огромное старое здание. Мрачное, тянувшееся до самой набережной. Кирпичи в здании были от старости бордово-чёрными, а в некоторых местах поседели, наверное, от соли. Перед зданием стояло несколько старинных здоровенных пушек на деревянных лафетах. И вот в одной из них…
Почему Милану взбрело в голову сунуть руку в ствол одной из пушек? Той, что на углу.
Вчера он сидел на лафете этой пушки, продрогший от ветра и колючего дождика, то и дело принимавшегося моросить. Милан злился, мёрз, но сидел. Они с отцом договорились тут встретиться.
Отец должен был вернуться с испытаний, проходивших в заливе. Инженер-кораблестроитель — работа совсем не пыльно-чертёжная, надо же иногда смотреть, как работают твои чертежи на практике. Вот отец и смотрел. И задерживался на полтора часа. Или в испытаниях что-то не заладилось, или возвращению мешала погода. Ветер и волны оттаскивали корабль в море с упорством и жестокостью так, что движки работали на пределе и корабль лихорадочно дрожал.
Милан поёжился, представив себе дрожащий корабль, и перестал злиться на отца. Встал, походил вокруг пушки, попрыгал, чтобы согреться. В пасмурный день поверхность пушки была ледяная, а в жаркий раскалялась и обжигала ладони любопытных. Милан в поисках тепла решил попробовать, не сохраняется ли тепло в стволе пушки. Он сунул руку по локоть, и тут же в ладонь ему скользнула бумажка. Милан выдернул руку (в стволе было ещё холоднее, чем на улице), а бумажку он швырнул на землю. Он решил, что какой-то невежа засунул обёртку из-под мороженого в ствол.
— Очень смешно, — Милан брезгливо отряхнул ладони.
Но бумажка, валявшаяся на земле, не была похожа на обёртку, а скорее на записку. Сложенный вдвое тетрадный лист в клеточку.
Милан аккуратно, кончиками пальцев, развернул его. Он ожидал увидеть нарисованный кукиш или ещё что-нибудь в этом роде. Но увидел ровные строчки острого порывистого почерка. Милан сначала не разобрал ни слова и решил, что написано по-иностранному. Потом пригляделся.
«Привет! Наконец ты заглянул в пушку…» — по слогам прочёл Милан и оглянулся.
Казалось, что за ним следят и обращаются не с листа бумаги, а подошли и шепчут в ухо. Но в нахмуренности и дождливой хмари дня нормальные люди не торчали на улице, и Милан никого не увидел. Только отец, сухощавый и долговязый, в мокром дождевике вышагивал по дорожке парка. Парк начинался через дорогу от того места, где стояли пушки.
Милан торопливо сложил записку и сунул в карман.
— Привет, — отец подмигнул. Веселый, свежий, будто и не болтался в море несколько суток. — Чего прячешь? Тайны мадридского двора?
— Тайны Арсенального переулка, — огрызнулся Милан, исподлобья глянув на отца. Тот улыбался, зажав в крупных белых зубах маленькую курительную трубочку. Из нее струился табачный дымок, прибитый влажным от дождя воздухом. — Я тут торчу, мёрзну, — ворчал Милан, — а ты сияющий… Дождь ведь всё-таки.
— Ворчуну я тут кое-что купил, — не переставая улыбаться, отец расстегнул плащ и достал из кителя плитку шоколада. — Но вот думаю, раз ты всё время ворчишь, так и шоколад тебе невкусным покажется… Эй!
Отец не договорил, а Милан уже выхватил у него шоколадку и сунул в карман.
— Вот так, — Милан удовлетворённо похлопал себя по карману и тут же вспомнил о записке. Что же там дальше?
Дождь с ветром ударил со стороны залива с такой силой, что Милан с отцом поехали домой на автобусе.
У себя в комнате, дожёвывая шоколадку, Милан прочёл записку до конца.
«…Таких пушек по всей стране, в каждом городе тысячи. Представляешь, если бы они все разом выстрелили? Наверное, от такого залпа вздрогнула бы земля. Представляешь, если в другом городе кто-то подойдёт к пушке, опустит туда записку, а в нашем городе, в нашей пушке эту записку найдём мы. Пушечная почта. Неслабо! Если захочешь написать мне, можешь принести записку в любой день на то же место, но не раньше десяти часов утра. Иначе не сработает».
Милан ещё раз перечитал записку, пожал плечами и облизал пересохшие губы.
— Милан, — отец заглянул в комнату, и Милан тут же спрятал записку. — Нет, всё-таки тайны мадридского двора… — отец улыбнулся. — Мама когда придёт?
— У неё в ресторане свадьба. Это допоздна. Но она оставила тебе в холодильнике гору плошек и судочков со всякими вкусностями. Пап, я уйду ненадолго?
— Куртку надень, дождь ещё идёт. И свитер, — отец никогда не приставал к нему с вопросами, куда и зачем он идёт.
…Сегодня Милан хотел проверить, забрали его вчерашнюю записку или нет. А вдруг и ответ уже пришёл?
Больше всего Милан боялся разочарования. И не того даже, что в ответ придёт оскорбительная и насмешливая записка. А того, что никакого ответа не будет вовсе. Ведь бумага, на которой было написано послание, показалась Милану желтоватой, старой. Что, если записку писали лет десять назад и тот, кто писал, уже взрослый дядька? Такое вполне может быть, ведь даты на записке нет. Да и стволы пушек никто никогда не чистил. В стволы пушек, которые стоят у маяка, и вовсе вбиты деревянные пробки. В Арсенальном переулке такие же пробки, наверное, были. Кто-нибудь выдернул…
Милан не любил и не умел разочаровываться. Он считал, что в жизни всегда всё можно делать набело, без черновиков и уж конечно ничего не переписывать. Чтобы не делать ошибок, надо быть осторожным и всё всегда продумывать. Он и записку осторожную написал: «Привет! Если не шутишь, можем дружить и писать записки. Буду ждать твоего следующего послания. Может, ты признаешься, кто ты?»
Вчера Милан сунул эту записку в ствол пушки, перебежал через дорогу в парк и долго ещё сидел под дождём на мокром железном заборчике. Подстерегал таинственного незнакомца. Весь вымок. Дома ему попало за это от матери, да и отец, который редко вмешивался в вопросы воспитания, погрозил Милану пальцем.
Но сегодня солнце сияло сердито, душило всех: и людей, и растения. Даже перед ветерком с залива солнце встало полупрозрачным заслоном марева, изменчивого, сотканного из миллиона пылинок.
