Такой смешной Король! Повесть первая - Леви Ахто (мир книг TXT) 📗
— А мебель когда привезете?
— Мебель сделаю сам, Карла, — ответил Алфред.
Карла сказал лишь:
— Хе-хе!
На плечах Тайдемана висел неопределенного цвета пиджак, пуговицы на нем были явно от разной одежды. Король долго сомневался насчет его обуви, что это — ботинки или туфли?
— Здесь и будем жить, — сказал Королю Алфред.
В квартире были три приличные комнаты, каждая примерно в двадцать метров, кухня, чулан, коридор и прихожка; в коридоре уборная, а во дворе дровяной сарай и рядом два каштана. За сараем находился сад, и Король… как будто заметил в нем вишни, а может, и не заметил, это он потом уточнит. Далее… Далее была кузница, которую последние двести лет никто не открывал и никто не знал даже, чья она. Снаружи она была такой, какой и положено быть кузнице — черная от сажи, хотя самой сажи здесь и в помине не было. Окна забиты, на высокой двери здоровенный висячий замок. К кузнице, а именно к висячему замку, и привязал Манчи Серую, лошади все равно, к чему быть привязанной.
Король, естественно, вертелся под ногами у взрослых, но выяснить, где же он будет спать здесь, в этом доме, ему не удалось. Ему отвечали однозначно: «Не мешай!», «Отойди!», «Подожди!».
Затем они все покинули дом и направились немного назад по улице Закатной. Впереди шел Карла Тайдеман, затем Король «в карете», сзади плелись Алфред и Манчи. Идти было недалеко, каких-нибудь метров сто. Около белого одноэтажного дома Карла распрощался, а Алфред остановился у двери, которую в похожих домах принято называть парадной. Он спросил Его Величество:
— Ну как? Сможешь прочитать, что написано на этой вывеске?
Короля такое неуважение немного обидело, но он предельно четко прочитал: «Тишлер. Изготовление полированной мебели и струнных музыкальных инструментов».
— Хорошо, — заметил Алфред одобрительно и, обращаясь к Манчи сказал: — Зайдем, посмотришь.
Они вошли в дом. В большом помещении у стен стояли верстаки, на стенах размещались полки для инструментов, в комнате рядом и в большой кухне штабелями лежали доски, тонкие и потолще, струганые и неструганые, фанера, коробки с шурупами, гвоздями, а впрочем, все это Королю было знакомо с того момента, как он себя помнил.
— В этой кухне Хелли вполне развернется, — заметил Алфред Манчи, который как раз изучал мощный, литров на тридцать пять, котел, замурованный в кирпичную кладку с топкой внизу. Манчи вопросительно посмотрел на старшего брата.
— Что она будет здесь разворачивать?
— Белье, — ответил Алфред. — Думаю сделать здесь прачечную.
— В городе уже есть одна, — сказал Иммануэль, — и та простаивает… Что стирать-то здесь собираешься?
— Я лично буду мебель делать, как и делал, — ответил Алфред. — А тебе не мешало бы начать что-то еще соображать, кроме деревенских девок. Здесь будут стирать солдатское белье. Или ты думаешь, что русский солдат в нестираном белье всю жизнь потеет? Или у них есть свои походные прачечные?
Манчи не отличался многословием, не потому, что был очень серьезен, он поговорить любил, но — Алфред справедливо заметил — преимущественно с деревенскими девками.
В таинственном мире столярной мастерской царили приятные запахи древесины и лаков. Королю нравились деревянные формы для изготовления струнных музыкальных инструментов. Готовая мебель всегда стояла отдельно, отгороженная легкой перегородкой из больших фанерных щитов. Так было в Главном городе. Обычно мебели собиралось немного, заказчики старались увезти ее скорее, редко оставляли надолго. А пока сделанная вещь находилась в мастерской, Алфред то и дело подходил к ней, любовался, гладил.
Сколько же надо натирать журнальный стол! — удивлялся Король не раз, наблюдая, как Алфред часами полировал поверхность тряпками и заячьими лапками. Когда же стол был готов, то блестел так, что Король мог видеть собственное отражение, — до чего же было красиво! А самому Алфреду жалко было расставаться с готовой вещью.
Да, он без работы не был. Все у него получалось очень красиво, и люди заказывали шкафы, буфеты, трюмо, столики, стулья — он работал к тому же быстро, а это немаловажно.
Каждый раз, отдавая заказчику готовую мебель, Алфред с Хелли считали эти непонятные деньги. Часть из них, бумажки и круглые железки, Алфред отдавал Хелли на хозяйственные нужды, часть — домовладельцу, но самую большую оставлял себе, чтобы приобрести древесину, лаки, лапки и прочее. Без лапок немыслима настоящая работа, чтобы мебель приобрела зеркальный блеск, — это факт.
В мастерской Королю нравилось возиться в стружках, ему еще нравились шурупы, он ими играл, как с оловянными солдатиками. Но Алфред обычно заставлял его выпиливать лобзиком всяческие фигурки.
— Надо учиться заниматься делом, — говорил он строго.
Он учил Короля читать, приносил ему красивые и интересные книги. Хелли Мартенс не одобряла такое чтение и говорила Алфреду, что ни к чему чересчур загружать мозг ребенка сведениями, осмыслить которые он еще не в состоянии.
Одним словом, мастерская эта Королю понравилась, хотя жить здесь ему не придется, здесь не жили — работали, чтобы жить. Перед домом, который, оказывается, принадлежал все тому же Тайдеману была небольшая круглая площадка с газоном дикорастущей травы, дальше виднелось мрачное здание рыбосклада, мимо него петляла дорожка к яхт-клубу который почему-то называли немецким. Здание яхт-клуба располагалось на берегу небольшого залива на деревянных сваях — двухэтажное, с башенкой. А напротив, через залив, виднелся другой яхт-клуб, названный наоборот — эстонским, вся эта комбинация несколько напоминала Гибралтар, не хватало только пушек на обеих пристанях. Хотя пушки все же были, они стояли — старинные, музейные — по обеим сторонам широкого крыльца пограничного кордона, который начинался прямо у входа на рыбацкую пристань. По обеим сторонам пристани качались на воде моторки, привязанные цепями.
Пахло смолой и мазутом. У рыбного же склада, естественно, рыбой. Когда Король посетил эстонский яхт-клуб, ему пришлось удостовериться, что там, увы, пахло… экскрементами. Потому что яхт-клуб был пуст, все помещения пусты, окна выбиты, но рамы целые. Пустые дома во всем мире, даже если это исторические памятники или молитвенные места, например церкви, обладают притягательной силой для многих, игнорирующих расположенные рядом туалеты, сожалеющих, видимо, о том, что им недоступно обэкскременить резиденцию римского папы или картинную галерею в Лувре — вот было бы шикарно!
Король не вдавался в столь глубокие размышления. Он интересовался более приличными проявлениями жизни.
Как только Его Величество закончил осмотр мастерской, Алфред предложил сходить посмотреть его третью квартиру, у реки. Они вернулись к небесно-синему дому — здесь главная ставка королевской семьи — и пошли в сторону реки (Серую оставили во дворе мастерской). В одном из домов они вошли через широкую веранду в двухкомнатную квартиру. Эти комнаты Алфред приспособил под склад, где собирался хранить всевозможные материалы и сушить готовую мебель, здесь же было разрешено Королю играть в свободное время на веранде с шурупами.
Этот дом тоже являлся собственностью Карла Тайдемана. Несмотря на свою «бедность» — Тайдеманиха вместо юбки заворачивалась просто в кусок мешковины, словно женщина Индии, — Тайдеман имел три дома. Но Тайдемаииха всем своим поведением подчеркивала, что они очень бедны, лазала по помойкам и тащила, словно крыса, к себе домой все, что хоть мало-мальски на что-нибудь могло еще пригодиться, и даже то, что уже не могло пригодиться ни на что. Но три дома у них все-таки имелись, три таких бедненьких дома, а сколько за их аренду должен был платить сам Алфред, это Его Величество не интересовало.
Ему импонировало, что в его личном распоряжении будет целая комната да еще веранда в другом доме с видом на реку Тори.
Нет, река Тори — не Миссисипи, не Волга и не Рейн. Река Тори — это крохотная речушка, которую не найдешь ни на одной карте земного шара. Она берет свое начало где-то в болоте за мясокомбинатом, через какой-нибудь километр ее ширина превышает уже… метр, доходит даже до двух, на подступе к городу Журавлей ее ширина достигает трех метров, а рядом с тем домом, где Его Величество приобрел резиденцию с видом на нее, река местами имеет метров десять — двенадцать в ширину, а глубину — корове по брюхо.
