От клубка до праздничного марша (сборник) - Клюев Евгений Васильевич (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
– Ура! – закричал карапуз на весь сад. – Я вырос! Я сам сорвал яблоко – самое красивое яблоко на дереве!
И тут он подкинул Яблочко-с-Нижней-Ветки, уже не поддающейся счёту, так высоко, что с высоты этой оно увидело весь мир – и даже Австралию в уголке… в самом дальнем уголке мира.
– Я лечу! – воскликнуло Яблочко-с-Нижней-Ветки, уже не поддающейся счёту. – Я умею летать!
Услышав это, Яблоко-с-Первой-Ветки неизвестно зачем принялось раскачиваться во все стороны, но… Ах, верхние ветки так ненадёжны! И оно сорвалось – разумеется, вниз, а не вверх, как, может быть, рассчитывало. И ударилось о ствол. И раскололось вдребезги. Правда, карапуз, следивший за полётом своего заоблачного яблочка, этого не заметил.
– Ну что ж… – неожиданным басом произнесло тогда Яблоко-со-Второй-Ветки, которое теперь оказалось выше всех на дереве. – Выходит, диссертацию по философии придётся писать мне.
– И у Вас это получится гораздо лучше, Ваше Высочество, – пискнуло откуда-то снизу Яблоко-с-Огромной-Червоточиной.
Турецкий ковёр
До чего же сложны были узоры на Турецком Ковре – просто запутаешься и не распутаешься никогда!
Толстая Моль, упавшая на этот ковёр с Плюшевой Занавески на окне, даже не знала, с какого конца подступиться: всё казалось одинаково соблазнительным и аппетитным, да вот…
Начать ли ей с этого зелёного стебелька, ведущего к такому небольшому овалу, который, в свою очередь, переходит в несколько завитков, обрамляющих каждый свою окружность?
Или лучше начать там, где очаровательное такое перекрестие – и из него в разные стороны расходятся узкие длинные листья, острыми концами поддерживающие эдакие розаны… розанчики?
А может быть, начать чуть подальше – в центре вооон того большого круга, где…
Нет, хитросплетения цветов и трав на Турецком Ковре причудливы настолько, что просто голова кружится!
И Толстая Моль начала есть там, где сидела.
Оказалось, что ворс здесь довольно вкусный, Толстая Моль тяжело, но смело отправилась по намечавшемуся изгибу – и тут же зашла в тупик: изгиб превращался в пять тонких завихрений…
Толстая Моль растерялась: она терпеть не могла есть беспорядочно… С сожалением выплюнув последний пучок ворса, она вернулась туда, откуда приползла, и выбрала другой изгиб – увы, уже через несколько мгновений снова оказавшись в тупике: на сей раз тупиком был круг…
– Какие безупречные узоры на этом Турецком Ковре, не правда ли? – внезапно услышала она сверху и подняла глаза. Золотой Ночной Мотылёк, сопровождаемый лёгким шлейфом сверкающей пыльцы, остановился высоко над ней, любуясь узорами.
Толстая Моль саркастически расхохоталась в ответ:
– Безупречные!.. Что Вы имеете в виду, мой дорогой?
– Я… я имею в виду, – смутился Золотой Ночной Мотылёк, – что… что узоры так красиво чередуются и так красиво следуют друг за другом!
– Вот уж не заметила, – проворчала Толстая Моль. – По мне – так более беспорядочного… я бы даже сказала, более глупого ковра, где ничто не следует ни за чем, в жизни не найти! Я знаю, что говорю: я на своем веку не один ковёр съела! (Заметим в скобках, что это было явное преувеличение: век моли, вообще говоря, довольно короток.) И всегда можно было заранее очень точно рассчитать свой рацион: скажем, три крупных цветка в день, если узор растительный… или, например, если узор ге-о-мет-ри-че-ский, – два маленьких квадратика на завтрак, один большой на обед и пару треугольников – на ужин. А тут такая путаница… вообще не поймёшь, что к чему: сколько есть, в какое время суток, где остановиться… никаких просто ориентиров! Одни завихрения… Блуждай во всей этой пестроте, как дура!
– Вас… Вас кто-нибудь заставил этот ковёр есть, – осторожно поинтересовался Золотой Ночной Мотылёк, – или Вы его по доброй воле едите?
– Жизнь заставила, – огрызнулась Толстая Моль и сурово уточнила: – Жизнь и нужда.
– Да Вы только взлетите сюда ко мне, – воскликнул Золотой Ночной Мотылёк, – сами увидите, какое совершенство этот узор!
– Взлететь к Вам? – переспросила Толстая Моль и маленькими глазами измерила в миллиметрах расстояние от себя до Золотого Ночного Мотылька. – На такую высоту? С такой одышкой? – И Толстая Моль выразительно задышала – причём так отрывисто, что сверкающая пыльца с крыльев Золотого Ночного Мотылька посыпалась ей на голову. Отряхнув голову лапами, она повертела ею в разные стороны и сказала: – Мне и отсюда всё прекрасно видно. Никакого совершенства: сплошная неразбериха!
Золотой Ночной Мотылёк попорхал над Турецким Ковром и, вернувшись к Толстой Моли, ответил:
– Оттуда, где Вы сидите и… едите, видно только очень немногое. А вот отсюда, где я, Вы бы сразу разглядели, что в этих узорах нет ничего случайного. Завихрения, которыми Вы так недовольны, – это орнамент по краям лепестков очень больших цветов… Чем выше поднимаешься – тем лучше видно: это только внизу кажется, что всё в мире так запутанно и сложно!
Толстая Моль повозилась на месте, решила было взлететь, но передумала и решительно спросила:
– Мне в какую сторону надо есть, чтобы добраться до середины ближайшего цветка?
– Не уверен, что Вам вообще надо есть в какую бы то ни было сторону, – мягко заметил Золотой Ночной Мотылёк.
– Вы не расслышали вопроса или Вы такой наглый? – поинтересовалась Толстая Моль.
Золотой Ночной Мотылёк вздохнул:
– Будем считать, что не расслышал!
Сказав так, он полетел любоваться узорами на Турецком Ковре, которые пока ещё не съела Толстая Моль. А Толстая Моль принялась беспорядочно проедать себе путь – теперь уже просто прямой путь к сытости. Правда, там, куда улетел Золотой Ночной Мотылёк, практически не было слышно скрежета её мощных челюстей.
Между прочим, кое-кто говорит, что в конце концов Толстая Моль съела-таки Турецкий ковёр целиком… впрочем, в это всё же трудно поверить, потому что даже самая толстая моль наедается гораздо быстрее, чем кончается любой турецкий ковёр!
День рождения старого шмеля
Две тончайшей работы фарфоровые чашки ослепительно белого цвета с такими же блюдечками, похожими на лепестки розы, временно поставили на кухонный стол, чтобы потом убрать их туда, где хранили весь сервиз на двенадцать персон – в застеклённый такой шкафчик, который называется «горка».
Фарфоровые чашки брезгливо осмотрелись вокруг: им не нравилось, что их блюдечки соприкасаются с клеёнкой. На каждой из них – если приподнять и посмотреть на донышки – имелся знак Королевского фарфорового завода Дании, и потому фарфоровые чашки считали, что их блюдечкам всегда полагается стоять на столь же ослепительно белой – желательно накрахмаленной! – скатерти.
Скоро их должны были, разумеется, забрать отсюда – видимо, через каких-нибудь пять, в самом крайнем случае – десять минут, поскольку все в доме, конечно же, понимали, что королевским чашкам на кухонном столе отнюдь не место!
Эти фарфоровые чашки были настолько красивы, что весёленький белый цветок, беззаботно торчавший из глиняной вазочки на том же кухонном столе, просто лишился дара речи, едва завидев их. Впрочем, цветок и не собирался заводить с ними разговора, понимая, что лица королевского происхождения либо заводят разговор сами, либо… либо не заводят его. Цветок попытался даже развернуться в другую сторону, чтобы не навязывать королевским чашкам своего общества, но… собственная его глупая чашечка не поняла манёвра – и беззастенчиво уставилась прямо на высокородных дам.