Жук и геометрия. Рассказы - Третьяков Юрий Федорович (читаем книги онлайн .txt) 📗
— Не хочу молоток! Хочу с ва-а-аааа-ми! — Тут Дим и разревелся, да так, что Горька заткнул уши, зажмурился и упал на табуретку, чуть не задавив спавшего там кота. Кот мяукнул и выскочил во двор, а со двора закричала Вовкина мать:
— Вы чего там делаете? Зачем Димку обижаете?
— Мы ничего, не обижаем, мам! Он сам орет, а мы ничего! — высунувшись из окна, миролюбиво пояснил Вовка и, обернувшись, зашипел на Дима:
— Ладно-ладно… Пойдешь-пойдешь… Только молчи…
Друзья были в безвыходном положении.
— Эврика! Нашел! — воскликнул вдруг выдумщик Горька.
Он стал что-то шептать Вовке на ухо, и постепенно выражение безнадежного отчаяния исчезало с Вовкиного веснушчатого лица и сменялось веселым озорством.
— Дим! — сказал Горька, кончив шептать. — Хочешь играть в часовых?
Дим с недоверием посмотрел на Горьку, потом на Вовку, стараясь угадать, нет ли какого-нибудь подвоха.
— В часовых?..
— Ага. В часовых.
— Хочу… — нерешительно сказал Дим. — А как мы будем играть?
— Очень просто, — сказал Горька. — Чур я командир! Слушай мою команду! Стройся!
Вовка, ухмыляясь, стал по стойке «смирно». Рядом вытянулся моментально просиявший Дим.
— Напра-а-во! — скомандовал Горька, вешая ружье через плечо.
Вовка задудел марш, хлопая себя по толстым щекам, как по барабану, и, отбивая босыми пятками шаг, пошел к двери. Дим, счастливый и необыкновенно серьезный, семенил за ним, стараясь попадать в ногу.
Горька шел сзади и командовал:
— Ать-два! Ать-два! Левой! Правой! Ать-два! Вовкин дом стоял у самой дороги, за дорогой была вырубка, заросшая ольховником, за вырубкой — заливные луга, зеленые, свежие, широкие, до самой реки. Процессия пересекла дорогу и вошла в ольховник.
Там, недалеко от дома, с незапамятных времен ржавел изувеченный остов легковой автомашины. Предприимчивые мальчишки давно отломали от него на всякие свои нужды все, что только можно.
Дойдя до этого места, Горька скомандовал:
— Стой!
Поднял валявшуюся на земле толстую палку, обломал с нее сучья и торжественно вручил Диму:
— Дим! Назначаю тебя часовым! Вот тебе оружие, береги его. Говори: «Есть!»
— Есть! — послушно сказал Дим, одной рукой беря «оружие», другой отдавая честь «командиру».
— Ты теперь часовой! — принялся объяснять Вовка. — Это ужасно ответственно — часовой! Он должен, если его поставили, охранять и никуда не уходить, хоть там что! Понял? А если враги налетят, защищать и ничего не бояться. Понял?
— Понял!
— А если уйдет куда-нибудь, значит, он не часовой, а так… вообще… С ним, значит, никто водиться не будет. И никуда брать не будут. Вот.
— Говори: «Есть!»
— Есть! — сказал Дим. — А вы где будете?
— А мы пойдем на разведку.
Приятели юркнули в кусты.
Дим, гордый сознанием возложенной на него ответственности, положив «оружие» на плечо, принялся похаживать взад-вперед.
А Горька с Вовкой изо всех сил поспешили к реке по мягкой, как ковер, мураве, по желтым лютикам, по белым и розовым кашкам, перепрыгивали через канавы и дышали полной грудью: прямо гора с плеч свалилась!
Луг звенел кузнечиками. По нескольку десятков их, только шагнешь, взлетало из травы, ударяясь об ноги, как взрыв.
Солнце приятно жгло спины и плечи.
Далеко в лесу, за рекой, куковала кукушка. Покукует, помолчит и опять: «Ку-ку, ку-ку!» Сидит, наверное, где-нибудь на ветке, среди листьев, серая такая, и кукует…
Луг пахнул пригретыми цветами и сеном, и ребята, весело шагая, радовались, что так ловко отделались от Дима и что теперь не придется им нянчиться со всякими там маленькими, которые вечно привяжутся и тащи их с собой!
— Вот здорово я придумал! — ликовал Горька. — Пусть себе охраняет! Постоит-постоит и домой пойдет — жаловаться. Я маленьких знаю.
— Это верно, — соглашался Вовка. — Только вот, Горька, я боюсь, как ты…
Но тут Вовка сразу забыл, что хотел сказать, потому что увидел здоровенную стрекозу. Трепеща на солнце слюдяными крылышками, она примеривалась сесть на торчащую камышинку. Наконец, выбрав местечко, приземлилась, устроившись на самом кончике, вся на весу — крылья в стороны, хвост вытянут — настоящий самолет.
Вовка подкараулил и двумя пальцами ловко ухватил стрекозу за хвост. Стрекоза рванулась вверх, заработала крыльями, потом, очевидно поняв бесполезность своих усилий, повисла и, изогнувшись, цапнула Вовку за палец — не больно. Челюсти у нее были как маленькие щипчики.
Горька поймал муху и дал стрекозе. Она взяла ее сразу всеми лапками и понемногу сжевала всю, с ногами и крыльями.
— Вот так обжора! — восхитился Вовка. — Это ей на один глоток! Сколько же она за день мух слопает? Она, наверное, полезная. Давай отпустим?
— Давай!
Вовка разжал пальцы, и стрекоза затрещала, взвилась дугой ввысь и исчезла в голубом воздухе, как растаяла.
Затем Вовка с Горькой увидели головы мальчишек, чьи крики они слышали в окно. Мальчишки плавали посредине реки и что-то все ныряли.
Рыжий Славка, весь посиневший от холода, с кожей, как у ощипанного гуся, скакал по берегу на одной ноге, нагнув голову и прижав ладонью ухо, — воду вытряхивал.
— Б-бодягу достаем! — крикнул он, стуча зубами. На травке сохло несколько маленьких кучек бодяги — серых, ноздреватых, как пемза, кусков, вырастающих на разных палочках и щепочках под водой.
— А зачем? — спросил Горька, сокрушаясь. — Эх, прозевали!
— 3-зачем? П-пригодится з-зачем-нибудь! Н-напри-мер, как в-высушим д-да как н-натремся — з-завоешь!
Вовка на ходу сбросил рубашку, штаны и ринулся в реку. На середине нырнул, только пятки мелькнули. Открыл под водой глаза: сквозь зеленоватую, колеблющуюся пелену увидел на дне, наполовину в песке, чернеющее огромное дерево. Только Вовка хотел посмотреть, где бодяга, у него не хватило воздуха, и, выгнув спину, он повел ногами, как щуренок хвостом, и плавно пошел на поверхность. Успел увидеть только чьи-то ноги, зеленые в воде — это Горька опускался на дно. Но было уже поздно: мальчишки подобрали с дерева лучшие куски.
Рыжий Славка успел больше всех: он вытащил великолепный круглый ком, чуть ли не с Вовкину голову, большой — так прямо комом и росла бодяга.
— К-как в-высушу да к-как отнесу в школу, Андрею Кондратьичу, — в б-биологическом к-кабинете б-будет. Эт-то редкий экземпляр! — хвалился Славка.
— Так уж и редкий… И ничуть не редкий… Сколько угодно таких. Еще и больше бывают… — сказал Горька.
Но, когда все мальчишки увидели, какое у Горьки с Вовкой ружье, то сразу перестали интересоваться бодягой, а, бросив ее валяться на берегу, кинулись, толкаясь, смотреть:
— Ух, ты! Ваше, да?
— Сами сделали, а? Можно стрельнуть, а?
— Вот это ружье!
— Дай глянуть, Горьк!
— Мне, мне, Вовк!
— Забыл, как я тебе тогда свою рогатку на целые два дня давал? Мне дай!
— Он уже брал! Ему два раза!
— Мне, мне! Куда лезешь? Вот сейчас как стукну — будешь лезть! Я, я, Вовк, еще не видел!
Ружье вырывали друг у друга. Каждый осматривал его и с одной и с другой стороны, ощупывал, потом делал пробу: сперва просто так, без заряда, потом отыскивал подходящий камешек и стрелял.
Горька с Вовкой упивались гордостью. Побаивались, правда, что сломают, но виду не показывали.
Больше всех ружье понравилось рыжему Славке. Он и в дуло заглянет, и резинку — туга ли? — попробует, и ложе погладит, и просто полюбуется, отставив руку, а уж стрелял так много и так упорно не хотел отдавать ружье другим, кому еще ни разу не досталось пострелять, что те возмутились и отняли силой.
А Славка подсел к хозяевам и стал просить:
— Давай меняться, а?
Хозяева даже и не ответили, только слегка головой покачали: нет.
— Я за него дам мотоциклетные очки с черными стеклами!
Горька с Вовкой переглянулись и прыснули: вот так сказал — очки за ружье!
— Ну, противогаз без коробки!
— Нет, нет.
— Ну, очки и противогаз?
