Тайка - Тюленева Надежда Константиновна (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
— А? Что? A-а, это ты, Таиска? Разве же это ты рисовала? — положил Николай тяжелую руку на другое Тайкино плечо. — Я помню, у тебя луг был, девчонки, ромашки. Видел утром на столе.
Тайка, и так уже вся замороженная, подняла глаза кверху.
— Тц! — в ужасе цокнула она языком.
И вдруг, опомниться никто не успел, вывернулась из-под рук отца и художника и мгновенно исчезла. В оставшуюся распахнутой дверь валили клубы морозного воздуха. Кто-то из последних в толпе ребятишек прикрыл ее, и все, теперь с обостренным любопытством, уставились на рисунок.
Глава четвертая. Солнышко за околицей
Под безглазым пустынным солнцем, ка раскаленной, в трещинах земле один-одинешенек, на всю Вселенную — один, стоял мальчик. Совсем маленький мальчик. Перед ним, выпрямившись на хвосте и глядя неотрывно в его глаза, замерла черно-золотая змея. Он смотрел в глаза змеи, как человек смотрит в глаза другому человеку, более того — другу. Доверчиво, внимательно, чуточку грустно. Смотрел, как бы ожидая помощи. Над пустыней, в глубине ее безоблачной синевы, проплывали неслышно странные планеты. В солнечной дымке едва намечались их очертания. На самой близкой вырисовывался силуэт розы, скрытой стеклянным колпаком. И горела звезда на курточке мальчика.
Лично Марфа Егоровна отказывалась понимать смысл признанного лучшим рисунка. Ребята нашли его смешным.
— Чего это он в пустыне забыл? — хихикнула Нинка Крутогорова. — Придумает же Тайка!
И только художник, председательствовавший в выставочном комитете, сиял, как новенький пятак. В глубине души Марфа Егоровна считала рисунок зряшным, с потолка, поскольку так не бывает в жизни. Не бывает, чтобы ребенок был забыт в пустыне, чтобы змея — на хвосте! И главное — смотрит и не жалит!
— Чудной рисунок, а интересный! Только не Таиска его рисовала, это уж точно! — заключил Николай и добавил решительно. — Евгении Ивановны это дочка рисовала — Наташа. Или, может, даже сама она, Евгения Ивановна, великая выдумщица.
…Кололо в боку, и было больно в горле, и нога, зашибленная недавно чугунком, не давала полностью наступать на нее, и сбивалась на глаза ушанка, и текла по виску струйка пота… Но Тайка бежала, бежала! Скорее! Не так просто взглянула на нее Наташа, когда уходила из школы, там на крылечке. Она что-то уже решила!..
Почти падая, рванула Тайка дверь избы. Шуба Наташи на лавке… Тайка подлетела к горнице. Торопливо укладывала Наташа в холщовый мешочек свое и Митино белье, полотенце, мыло, зубные щетки.
Тайка метнулась к этажерке и лихорадочно стала рыться в старых тетрадках на нижней полке. Выдернула из стопки пачку перевязанных крест-накрест листов и, уж не в силах подняться, хватаясь левой рукой то за бок, то за горло, правую — с пачкой листов — протянула Наташе.
— Вот… здесь нет… только одного… — задыхалась Тайка. — Что на выставке. Но я перепутала… ей-богу, честное слово… Честное пионерское под салютом… Видишь, за галстук держусь… Я не нарочно. Где моя сумка? А, вот она… — Тайка, не вставая с пола, дотянулась до полевой сумки, висевшей на этажерке, покопалась и вынула из отделения для тетрадей одну какую-то. В ней все еще лежал тот, ее собственный рисунок. Тайка победно подняла его. — Вот он, мой-то. И ничуть не хуже! Я перепутала просто.
Наташа нехотя, через плечо взглянула.
Тайкино лицо вспухло, покрылось красными крапивными пятнами, нос и треугольник вокруг губ побелели, а глаза смотрели замаянно.
— Как же это ты перепутала, когда они такие разные?
— Ты же помнишь, я тебе рассказывала, как у нас вышло с Егоровной-то?.. Только я сама не знала тогда, что перепутала… Они оба вместе через страничку лежали…
Тайка говорила совсем неубедительно, потому что вспомнила, как колебалась все же, не подменить ли рисунок-то.
— Если уж честно, — решилась Тайка, — то я вправду до самого конца не знала, твой или свой сдам. Может, потому и таскала их вместе?.. Только если бы я нарочно подложила, я никогда бы и не повела тебя на эту выставку.
— Ты такая растяпа, Тая, что просто забыть об этом могла. Кто часто говорит неправду, тот скоро сам забывает, когда и кому соврал. И еще увлекается, и сам начинает верить в свое вранье. Но… может быть, сейчас ты и в самом деле не сочиняешь… — снисходительно улыбнулась Наташа.
Тайка даже рот раскрыла. А потом очень обиделась и легла на живот, лицом к полу. Слезы часто и твердо забарабанили в желтую скобленую половицу. Наташа не верит! На-та-ша не верит!!! Никто не верит. Ну и пусть, пусть! И не нуждается она, Тайка, ни в чьей вере. Вот сейчас решили они с мальчишками идти в посадки, а она отстанет от них, заблудится в лесу и замерзнет или пусть съедят ее волки! Враз высохли у Тайки слезы. Она рывком приподнялась, потом вскочила — и долой с глаз Наташи, из сердца вон! На лыжи, через огороды, под гору! И вот она в Пеньковке, во дворе Сорокиных. Там возле порога уже стояло несколько пар лыж.
В избу Тайка заходить не стала. Стукнула кулаком в окошко. Выглянул Петька. Тайка махнула варежкой: «Айда те!» Мальчишки выскочили, как куклы-петрушки, безмолвно, покорно. Никто не заикнулся о происшедшем в школе.
— Где топоры-то ваши? О-о! Раззявы! Так и по деревне шли? Не могли спрятать? Да теперь уж поздно, что после драки-то кулаками намахивать! Петька, а спички взяли? Как же, на всякий случай всегда при себе надо иметь, если в лес идешь!
Когда Петька вернулся, Тайка скомандовала:
— Пойдешь вторым за мной! И без расспросов! Ясно?
А на нее и так взглянуть боялись.
Хотя к лесу была старая наезженная лыжня, Тайка повела свою под углом, словно ее ветром сносило к соседней деревне Межборке.
Отдохнувшим и успевшим перекусить пацанам было легко идти за Тайкой. Она же скоро устала. Петька сделал бросок и поравнялся с нею.
— Говори направление! Теперь я буду торить лыжню! — негромко, но твердо сказал он. Иногда это у Петьки получалось. Он единственный умел угадать изредка, как надо сказать атаманше, чтобы она послушалась.
— На посадки, — ответила Тайка, пропуская его вперед.
Петька мигом понял ее намерение и, конечно же, испугался. Перво-наперво у Петьки — напугаться. Потом ему очень понравилась Тайкина идея. Он живее замахал палками.
Обогнули кладбище. Оглянулись: мелькают на свеженькой лыжне три точки. Кто-то из своих, видно. Остановились. Так и есть. Наташа и двое Тайкиных одноклассников.
Тайка, у которой было железное намерение, закончив задуманную штуку, отстать в лесу и замерзнуть, замерзнуть назло всему белу свету, расстроилась. Наташа могла испортить все дело. Насупившись, наблюдала Тайка, как приближались эти трое. «Она-то чего увязалась! Никто не звал, а она увязалась! Выпытала, поди, уж все у этих балбесов!»
Едва подпустили догонявших к себе, Тайка двинулась вперед, приказав Петьке снова стать позади нее. Наташа начала обгонять по целине Тайкиных оруженосцев одного за другим. У нее занималось дыхание, деревенели ноги — и вот впереди только Тайкина спина. А догнать уже не хватает сил. Петька не уступает лыжни. Наташа стала часто-часто шагать по сугробу, с каждым шагом увязая все глубже.
— Тая! — кричала она.
Тайка не оглядывалась. Мальчишки, угнув головы в плечи, проходили мимо.
— Тая! Таечка! Нельзя этого делать! Слышишь, Тая! Верни ребят! Вер-ни-те-есь!
Последний оруженосец миновал Наташу.
Беспроволочный телеграф действовал безотказно. Едва стемнело, на пруд явилась добрая половина деревенских ребятишек. Было много и взрослых. Кто-то развел под берегом кострище. С хрустом, с воем, с присвистом выстреливали в небо пучки длинных, как стрелы, искр. Егор Прогноз взял на себя присмотр за костром. Расчетливо, скупенько он подбрасывал лютому обжоре моток-другой связанных восьмерками веток, подвигал помаленьку к центру березовый ствол, чтобы надольше хватило света и веселого тепла. Впрочем, костер был не единственным источником света в этот вечер на пруду. Вокруг ледяного пятачка по сугробам было установлено несколько шестов с факелами, да с факелами же носились по кругу еще около десятка парнишек. Но самым неожиданным украшением катка были сосенки. Темным хороводом окружили они пруд. И когда завертелась карусель, когда на каждой из шести веревок повисла гроздь детворы, сосенки эти не устояли и понеслись по кругу вместе с каруселью навстречу факелам, блеску глаз, костру. Во всяком случае, так казалось Тайке, которая в последний момент, когда сосенки были уже подрублены и зеленый обоз приготовился в обратный путь, раздумала замерзать или отдавать себя на съедение волкам. Раздумала помирать, не повидав факельного катания на карусели, не полюбовавшись людским удивлением на их подвиг. И в конце-то концов, замерзнуть никогда не поздно.
