Здравствуйте, мистер Бог, это Анна - Финн (книги регистрация онлайн txt) 📗
Думаю, именно с этого эпизода мое учение началось всерьез. Некоторое время я просто не понимал, где верх, где низ и куда мне теперь идти. Меня всегда учили старому проверенному методу «сперва вопрос, потом ответ». Теперь моим образованием занялся рыжий демон ростом с табуретку, у которого каждое высказывание, каждое число и каждое нечленораздельное хрюканье было ответом на некий невысказанный мною вопрос. Наверняка и к этому подходу можно придраться, но он весьма практичен, и я к нему уже привык. Очень мягко, но с неизменным энтузиазмом меня учили ходить в обратном направлении: нужно пристально глядеть на ответ и постепенно пятиться назад, пока не споткнешься о вопрос. Мне терпеливо разъяснили, что ответ «три» очень важен, потому что от него можно прийти назад к «сквиллионам» вопросов. Чем к большему количеству вопросов можно было попасть от одного ответа, тем полезнее был этот самый ответ. Самое интересное в этом методе, сказали мне, что некоторые вопросы вели всего к нескольким ответам, а некоторые — вообще только к одному. Чем к меньшему количеству вопросов вел ответ, тем важнее и глубже были эти вопросы. Если от ответа можно было прийти к одному-единственному вопросу, считайте, что вы выиграли джек-пот.
Меня неторопливо знакомили с этим перевернутым миром; мне положительно нравились ответы, приводившие к «сквиллионам» вопросов. То, например, что число девять служило ответом на сквиллион незаданных вопросов, приводило меня все в больший и больший восторг. Я тоже мог правильно ответить на сквиллион вопросов! В этой части нашего перевернутого мира я чувствовал себя на высоте, ибо создавал вопросы такой сложности, что побоялся бы даже пытаться отвечать на них, если бы не знал ответ с самого начала. На другом конце шкалы, там, где ответ восходил к одному-единственному вопросу, я сидел на самой задней парте, неуверенный, колеблющийся и отчаянно не желающий формулировать тот самый единственный вопрос.
Как-то вечером, прогуливаясь вместе со мной по улице и играя сама с собой в классики на камнях брусчатки, она неожиданно бросила мне через плечо:
— Финн, скажи: «У меня в середине».
— У меня в середине, — пропел я, как очень прилежный ученик.
— Чего-чего? — крикнула она мне через те десять ярдов, что нас разделяли.
Я встал как вкопанный, набрал в легкие побольше воздуху и заорал что было мочи:
— У меня в середине!
Маленькие старушки, которые шли из магазина с корзинками, поспешили перебежать на другую сторону улицы, беспокойно стреляя глазками в мою сторону. Девчонки захихикали, а мальчишки стали делать соответствующие знаки, говорившие о том что, по их мнению, у меня не все дома. И их можно было понять. Нормальное течение их жизни вдруг грубо прерывается шестифутовым и пятнадцатистоуновым молодым верзилой, который торчит посреди улицы и орет так, что мертвые могут встать: «У меня в середине!» Мне адресовались сочувственные взгляды и негромкие замечания типа: «Должно быть, спятил!» и «А с виду-то и не скажешь!» Откуда им было знать, что я беседую вон с тем скачущим в тридцати-сорока ярдах впереди рыжеволосым демоном в образе маленькой девочки? Наверняка у парня припадок. Когда до меня дошло, челюсть у меня отвалилась, глаза вылезли, и я начал хватать ртом воздух, будто жестоко вынутая из аквариума золотая рыбка. Еще бы я не спятил! В приступе ужаса я быстренько выбрал якоря, взял ноги в руки, ринулся вдоль по улице и пробежал почти целый квартал, пока со скрежетом не затормозил перед Анной, которая преспокойно прыгала себе на одном месте.
Мой учитель — или правильнее будет сказать «мучитель»? — продолжал идиотически скакать на одной ножке. Я положил обе руки ей на голову и придавил к земле со словами: «Стоп машина. Прекрати. Ты себе все мозги отпрыгаешь».
Она остановилась и лукаво вопросила:
— Какой тут будет БОЛЬШОЙ вопрос, Финн?
— Откуда я знаю? — отвечал я, опасливо оглядываясь назад, словно ожидая увидеть, что за мной по пятам несется группа серьезных людей в белых халатах со смирительной рубашкой наизготовку.
— Ты боишься.
Мы пошли своей дорогой; она взяла меня за руку. Это было вовсе не обвинение, а простая констатация факта. Мы подошли к мосту через канал.
— Пошли вниз, к воде, — предложила она.
Я поднял ее с земли, перегнулся через перила и, вытянув руки, уронил на набережную с высоты футов примерно пяти. Это был наш обычный способ спускаться к каналу; лестницу, находившуюся в каких-нибудь двадцати футах, мы гордо игнорировали. Мы прошли по узенькой набережной, сказали «привет!» паре лошадей, кинули в канал несколько камней и потопили банку из-под консервированных бобов. Набрав пригоршню плоских камешков, мы с полчаса «пекли блинчики», умудрившись забросить несколько из них аж на противоположный берег канала всего с одним касанием воды и приземлением точно на набережную. Потом мы нашли стоящую на приколе заброшенную баржу, забрались на нее и уселись на носу, свесив ножки с борта. Я выудил из кармана пиджака мятую сигарету, тщательно выпрямил ее, порылся еще и нашел спичку. Анна с готовностью подняла ногу, и я чиркнул спичкой по подошве ее ботинка. Прикурив, я глубоко затянулся.
Мы лежали там рядышком, стараясь впитать как можно больше солнечных лучей, которые с трудом смогли пробиться через пар и дым окружающих фабрик. Я мечтал о красивой белой яхте, бороздящей синие просторы Средиземного моря, и чтобы стюард приносил мне ледяное горькое пиво и прикуривал сделанные на заказ сигареты с моей монограммой. Солнце сияло бы в чистом голубом небе, а над водой струился бы аромат экзотических цветов. Рядом со мной валялось это очаровательное дитя, счастливое и довольное, излучающее свежесть, невинное, будто летнее утро. Откуда мне было знать, что этот маленький ангел уже раздувает огонь под своим котлом, где плавают вопросы и ответы, дожидаясь, когда от воды повалит пар? Откуда мне было знать, что она уже вострит свои скальпели, пилы и зубила и задумчиво взвешивает в руке кувалду, оценивающе глядя на меня? Где-то на середине второй пинты ледяного горького моя прекрасная белая яхта налетела на мину и мгновенно затонула. Вместо удобной кушетки подо мной оказалась железная палуба баржи, вместо подушки — бухта скрученного каната, вместо тонкой сигареты с монограммой — обвисший потухший бычок. Вместо аромата изысканных цветов над водами моего Средиземноморья плыло непередаваемое амбре с мыльной фабрики, работавшей в третью смену. Золотое око солнца подслеповатым размытым пятном щурилось через сернисто-желтые облака дыма из заводских труб.
— Ты пустой в середине?
Я крепко зажмурил глаза, надеясь, что меня, терпящего бедствие, подберет какая-нибудь другая белая яхта. Она уже вырисовывалась на горизонте. Я даже видел газетные заголовки: «Драма на море и чудесное спасение», «Эксклюзив: только у нас — молодой человек спасен после трех недель скитания по волнам без пищи и воды». Вот это мне было по вкусу; я уже начал вживаться в роль.
— Ой!
В моем правом ухе взорвалась динамитная шашка, а все мечты со свистом вылетели из левого. Еще один хороший тычок локтем, и в мою пустую черепную коробку вновь, клокоча, хлынула реальность.
— Чего? Чего такое? — вопрошал я, силясь приподняться.
— Ты пустой в середине.
Я не знал, был ли это вопрос или утверждение.
— Конечно, никакой я не пустой в середине.
— Какой тогда будет вопрос?
Я подумал, что, наверное, знаю, что она хочет от меня услышать, но говорить этого не собирался, тут она могла пойти отдыхать.
Несколько секунд я попыхтел, а потом сформулировал вопрос: «Где Анна?» Потом я решил, что такой вопрос будет, пожалуй, немного опасен, и сказал вместо этого: «Где Милли?»
Она подарила мне ухмылку, и я почувствовал, что она в любой момент готова надавать мне по балде или кинуть в открытый рот конфетку, если я буду хорошим учеником.
— А какой будет вопрос для ответа: «В середине Милли?»
Ха! Это мы уже проходили. Двадцатичетырех-каратный патентованный прекратитель вопросов, сногсшибательный аргумент, против которого не попрешь и от которого не увернешься. Очень серьезно но осторожно я сказал:
