Эмиль из Леннеберги - Линдгрен Астрид (книги полностью TXT) 📗
И кто, вы думаете, вышел из толпы? Конечно, Эмиль.
– Давай возьму! – сказал он.
Барышник расхохотался:
– Тоже мне выискался, клоп эдакий!
Всерьез он и не думал отдавать коня, но раз уж столько людей слышали его слова, ему надо было как-то вывернуться. И он сказал:
– Ладно, так и быть, получишь коня, если удержишь его, пока подкуют.
При этих словах все, кто там стоял, рассмеялись, потому что, сколько они ни пытались удержать жеребца, этого никому не удалось.
Не подумай, что Эмиль был простачком. Он разбирался в лошадях лучше всех в Леннеберге и даже во всем Смоланде. Когда буланый конек взвился на дыбы, захрапел и начал лягаться, Эмиль подумал: «Ну точь-в-точь как Лина, когда ее щекочут!»
Так оно и было на самом деле, и, кроме Эмиля, никто об этом не догадался. Конек просто-напросто боялся щекотки. Поэтому он фыркал и брыкался – совсем как Лина, когда, бывало, к ней чуть прикоснешься, а она так и закатывается от смеха. Да ты ведь и сам знаешь, что бывает, когда щекочут.
Эмиль подошел к коню и сжал его морду своими крепкими кулачками.
– Эй, ты, послушай! – сказал он. – Сейчас я тебя подкую, а ты не брыкайся, я обещаю тебя не щекотать.
Угадай, что потом сделал Эмиль? Подойдя к коню сзади, он неожиданно схватил его прямо за заднее копыто и поднял ногу. Конь повернул голову и добродушно покосился на Эмиля, словно желая понять, что он там делает. Видишь ли, копыта у лошадей так же нечувствительны, как твои ногти, и если лошадь взять за копыто, ей нисколько не щекотно.
– Пожалуйста, – сказал Эмиль кузнецу, – давай подковывай, я подержу!
Гул пронесся в толпе и не смолкал, пока Эмиль помогал кузнецу подковать коня на все четыре ноги.
Когда дело было сделано, барышник стал изворачиваться. Он хорошо помнил, что обещал, но не хотелось ему отдавать коня. Вытащив из кошелька пять крон, он протянул их Эмилю.
– С тебя хватит, – сказал он.
Крестьяне, стоявшие в кузнице, разозлились не на шутку. Они знали цену слову и умели его держать.
– Ты это брось! – сказали они. – Теперь конь – мальчишкин!
И вышло так, как они сказали. Барышник был богат, все это знали, и, чтобы избежать позора, пришлось ему сдержать слово.
– Ладно, триста крон – еще не все золото на свете, – сказал он. – Забирай своего подлого конягу и дуй отсюда!
Угадай, обрадовался ли Эмиль? Он вскочил на своего только что подкованного коня и выехал из ворот, будто важный какой генерал.
Крестьяне прокричали «ура», а кузнец сказал:
– И каких только чудес не бывает на ярмарке в Виммербю!
Сияя от счастья, радостный и гордый, скакал Эмиль напрямик через ярмарочную толпу, а навстречу ему по улице Стургатан в страшной давке пробирался не кто иной, как Альфред.
Увидев Эмиля, он остановился как вкопанный и широко раскрыл глаза.
– Что за наваждение! – воскликнул он. – Чей это у тебя конь?
– Мой! – крикнул Эмиль. – Его зовут Лукас, и, подумать только, он боится щекотки, точь-в-точь как Лина.
Тут как раз подоспела Лина и дернула Альфреда за рукав.
– Пора ехать домой, понял? – сказала она. – Хозяин уже запрягает лошадей.
Вот и настал конец веселью, пора было хуторянам возвращаться домой в Леннебергу. Но Эмилю обязательно хотелось показать коня Готфриду.
– Скажи папе, что через пять минут я вернусь, – крикнул Эмиль и так понесся к усадьбе бургомистра, что только искры посыпались из-под копыт.
Осенние сумерки опустились над садом бургомистра, но в доме празднично светились окна, и оттуда доносились смех и говор. Пир был в самом разгаре.
А в саду разгуливал Готфрид, который терпеть не мог званых обедов, пирушек и охотнее ковылял на своих ходулях. Увидя Эмиля, гарцующего на коне, он снова кубарем полетел в куст сирени.
– Чей конь? – крикнул он, как только ему удалось высунуть нос из куста.
– Мой, чей же еще? – ответил Эмиль. – Конь мой.
Сперва Готфрид никак не хотел этому поверить, но когда наконец понял, что Эмиль не шутит, пришел в ярость. Сколько он клянчил у отца коня, клянчил с утра до вечера, и что же ему отвечал всякий раз отец? «Ты еще маленький. Ни у одного мальчика в твоем возрасте нет коня!»
И как это взрослым не надоест вечно врать! Вот вам, пожалуйста, Эмиль! Пусть папаша полюбуется собственными глазами, если они у него есть и если он только пожелает выйти и посмотреть! Но он сейчас сидит с гостями за столом и пирует, объяснил Готфрид Эмилю. Он долго будет сидеть с этими дурошлепами, которые только и знают, что есть, пить и без конца произносить какие-то речи.
– Эх, выудить бы его оттуда, – мрачно сказал Готфрид, и на глаза у него навернулись слезы.
Эмиль пожалел Готфрида и не долго думая нашел выход. Если бургомистр не может выйти к коню, то конь может войти к бургомистру – это же проще простого. Надо только въехать вверх по лестнице в прихожую, а оттуда прямехонько в столовую. Единственное, что требуется от Готфрида, – открывать двери.
Если тебе случалось когда-либо бывать на пиру, где неожиданно появляется конь, то ты знаешь, что гости так таращат на него глаза и подскакивают на месте, будто видят коня впервые в жизни. Именно так было и на пиру бургомистра. Сам бургомистр первый тому пример. Он подскочил на стуле и так поперхнулся тортом, что не мог вымолвить ни слова в свое оправдание, когда Готфрид крикнул ему:
– Ну, а теперь что ты скажешь? Вот видишь, он – мальчик, как и я, а у него уже есть конь!
В конце концов все гости обрадовались, что к ним пожаловал конь. Ведь конь – чудесное животное. Всем, всем без исключения захотелось потрепать Лукаса по холке. Эмиль сидел верхом и сиял. Так и быть, пусть гладят его коня.
Среди гостей был и старый майор. Ему не терпелось показать, как он здорово разбирается в лошадях. Майор решил пощупать заднюю ногу Лукаса – ой-ой-ой, он ведь не знал, что Лукас боится щекотки!
Бургомистр, выплюнув кусочек торта, уже успел прийти в себя и собрался было отчитать Готфрида, но как раз в этот миг майор притронулся к задней ноге Лукаса. В ту же секунду в воздухе сверкнули лошадиные копыта, задев стоявший поблизости сервировочный столик, и торт со взбитыми сливками, описав в воздухе дугу, со звучным шлепком угодил в физиономию бургомистра.
– Буль-буль, – только и произнес он.
Гости, как ни странно, загоготали, словно вовсе лишились рассудка. Одна жена бургомистра не осмелилась хохотать. Она испуганно засеменила к мужу с лопаточкой для торта. Необходимо было срочно начать раскопки на его лице и проделать хотя бы щелочки для глаз. Иначе бургомистр не увидит, как веселятся гости у него на дне рождения.
Тут Эмиль вдруг вспомнил, что ему пора возвращаться домой в Леннебергу, и поспешно выехал из дверей зала. Готфрид бросился вслед за ним. Какой толк разговаривать сейчас с папашей, если он по уши залеплен сливками? Кроме того, Готфрид был не в силах расстаться с Лукасом.
Возле калитки Готфрида ждал Эмиль, чтобы попрощаться.
– Везет же тебе! – вздохнул Готфрид и в последний раз потрепал Лукаса по холке.
– Ясное дело! – подтвердил Эмиль.
Готфрид снова вздохнул.
– Зато у нас будет фейерверк, – сказал он, словно утешая самого себя. – Смотри!
Он показал Эмилю петарды, лежавшие наготове на столе в беседке, окруженной кустами сирени. У Эмиля екнуло сердце. Понятно, он торопился, но ведь за всю свою разнесчастную жизнь ему ни разу так и не довелось увидеть фейерверка.
– Дай одну! – попросил он. – Только посмотреть, заряжена она или нет.
Готфрид не долго думая вытащил из груды одну хлопушку.
– На вот эту, маленькую, – сказал он.
Эмиль кивнул головой и спрыгнул с коня.
– Ладно, сойдет и эта малявка. Дай спички!
И он поднес спичку… Пиф-паф! – маленькая светящаяся хлопушка взмыла ввысь. О чем говорить, она была заряжена. Петарда метнулась тудасюда и под конец шлепнулась назад на стол в общую кучу. Верно, ей было скучно летать одной. Ни Эмиль, ни Готфрид не обратили на это внимания, так как у них за спиной неожиданно раздался громкий вопль. Это бургомистр выскочил на крыльцо, желая хорошенько проучить их. На лице его уже почти совсем не было торта, и лишь усы с остатками сливок белели в октябрьском полумраке.
