Мы с Витькой(Повесть) - Бедарев Олег Кельсиевич (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Хочу написать «Здравствуй, дорогая мама», но не пишу. «Здравствуй, мама!», «До свиданья, мама!» — разве эти слова приходили мне в голову ночью?
— Дай ручку, адрес написать, — просит Витька.
Собираясь запечатать конверт, он спрашивает:
— Может, в одном отправим? Давай, а то заклею…
Приподнимаясь и заглядывая через стол в мой листок, он присвистывает:
— Это и все?..
Так как я молчу, ему кажется, что я жду помощи.
— Ну чего тут мудрить-то? Давай пиши. — И Витька начинает диктовать: — «Добрый день… или добрый вечер… дорогая мама! Я живу хорошо, чего и тебе желаю…»
Витька говорит складно и совсем не то, что мне надо. Но, что именно нужно мне, я и сам не знаю.
— Ладно, погоди, я сам… — машу я рукой.
— Отстань, стрикулист! — вдруг обрушивается на Витьку бабка. — Не мешай человеку. Нахватал небось в письме-то что ни есть…
Витька от неожиданного нападения хлопает глазами и невнятно бормочет:
— А я что… я написал…
— Ну и беги во двор да регочи там, ровно жеребенок, — отчитывает бабка.
И Витька, состроив мне рожу, скрывается.
Старуха подходит к столу, некоторое время смотрит на мой пустой лист, а потом советует:
— Ты, сынок, пиши что знаешь. Мать — она все как есть поймет.
И опять отходит к печке, гремит там посудой.
Я решительно обмакнул перо и принялся писать:
«Здравствуй, дорогая мама! Я живу хорошо, чего и тебе желаю…»
Потом написал о том, как ходили на рыбалку, за грибами. Хотел описать происшествие с тачанкой, но решил не расстраивать маму.
Довольно быстро справился с письмом, поставил подпись, а в самом низу приписал:
«Обязательно пришли ответ, а то мне без тебя очень скучно».
— Чудная эта бабка, правда? — хихикает Витька, когда я, покончив с письмом, разыскал его в кустах на реке.
Я не отвечаю, так как ничего чудного в старой женщине не нахожу. Витька по-своему понимает мое молчание и пускается в рассуждения.
— Чего удивительного! В школе не училась и нигде дальше своей деревни не была. На поезде ни разу не ездила, — Витька пожимает плечачми, — понимаешь, ни разу. А самолета, наверное, и в глаза не видала. Во тоска, правда?
Жить в деревне на одном и том же месте в течение года, трех, десяти… Это, должно быть, и правда, не весело. Но мне вовсе не смешно. Мне, наоборот, очень жалко бабку Аграфену.
— Спишь, что ли? — спрашивает Витька.
И я снова не отвечаю.
Сквозь дремоту слышу, как изредка всплескивает волна на реке, монотонно шумит вода у плотины. Солнышко пригревает спину, и я проваливаюсь в сон…
Проспал я час или два, но до самого вечера ходил словно сонная муха. Разморило меня, и я никак не мог отогнать мрачное настроение. Только к концу дня разошелся и почувствовал себя снова бодрым.
Потихоньку подкрадывается к мельнице теплый летний вечер. Вытягиваются, удлиняются тени лип и сосен, от реки сильнее слышится запах водорослей и лилий.
Я сижу на крыльце. Отсюда так хорошо смотреть на реку, на плотину, на мельницу, на заречные луга, на небо! Я вижу, как Витька набрал плоских камешков и бросает их, заставляя рикошетом скользить по поверхности реки. Мне нравится и то, что он делает, и то, как на воде один за одним появляются маленькие всплески, которые потом расходятся все большими и большими кругами. Но самому мне не хочется шевелиться.
Через некоторое время из дома выходит дед Никанор. Его правая рука лежит на пояснице, а сильно согнутые в коленях ноги будто подкашиваются при каждом шаге.
— Ломит, ажно как собака грызет. Должно, на погоду, — жалуется он и направляется к мельнице.
Я знаю, у него есть любимое место за мельничной стеной, возле колеса. Там он иногда сидит часами, глядя в темную глубину нижнего омута. Однажды как-то я подсел к деду, но он упорно молчал, не ответил ни на один мой вопрос. Я понял, что он занят своими мыслями, не слышит и не видит меня.
Дед и сейчас скрывается за мельницей. А я все так же продолжаю сидеть на крыльце. Проходит еще сколько-то времени, из дверей дома появляется бабка Аграфена. Усевшись напротив меня, она кладет на колени клубок шерстяной пряжи и начинает зачем-то перематывать ее на другой клубок. Бабка тоже молчит и только время от времени глубоко и шумно вздыхает.
Клубок скатился с бабкиных колен, я поднял его и положил обратно, но старуха как будто не заметила этого. Я вспомнил сегодняшний разговор на реке с Витькой и решился спросить:
— Бабушка, вы всю жизнь здесь живете?
— Нет, сынок, девкой с отцом да матерью в Юхине жила.
— А больше никуда не ездили? В города?..
— Приходилось. Помоложе была одного разу в губернию ходила, туда и обратно пешки…
— Почему же пешком, а не по железной дороге?
— Тогда еще и не было ее, дороги-то, здеся…
— Скучно, бабушка, на одном месте?
Я задал последний вопрос и сам испугался: а вдруг старая женщина обидится? Но она ответила без всякой обиды:
— Некогда скучать было. — Вздохнула и добавила: — Пятерых сыновей вырастила…
Я знал, что из всех сыновей война оставила ей одного только Василия Никаноровича, и больше не задавал вопросов.
13. ОТВАЖНЫЕ КАПИТАНЫ
Дедовы кости болели не зря. Той же ночью подул холодный ветер, к утру все небо затянуло низкими серовато-синими облаками, то и дело сеявшими на землю мелкий, нудный дождь.
— Мой барометр не ошибется, — говорил дед Никанор, как будто довольный и ломотой в суставах и дождем.
Но уже на третий день дед ворчал и сердился на дождь, на ветер, на тучи. Хотя ему ничто не мешало с утра брать топор и отправляться на мельницу, где он беспрестанно что-то чинил, дед все же не забывал по нескольку раз на день помянуть недобрым словом непогоду.
— Эк ведь его не ко времени прорвало! День и ночь ровно из худого сита! — ругался он, отряхивая на крыльце сырую телогрейку, перед тем как войти в избу.
Бабка делала вид, что ее не касается погода. Она жаловалась и ворчала не больше, чем в хорошие солнечные дни, и продолжала так же суетиться по хозяйству с утра до вечера.
Больше всех надоела дождливая погода нам с Витькой. Она лишала нас свободы, к которой мы успели привыкнуть на мельнице. Дождь зажал нас в четырех стенах. Несколько раз мы пытались выскочить на улицу, но холод и дождь снова загоняли нас в избу. Мы вспомнили, может быть в первый раз за все время, о книжках, оставшихся в Москве, об играх, которые возможны дома, о радио и кино. Но от этих воспоминаний веселее не становилось.
— Полезем на чердак, — предложил я.
Но как только мы забрались на первые скрипучие ступени, появилась бабка Аграфена и прогнала нас с лестницы.
Тогда мы забрались на низкие полати и, разложив там в полумраке карту и компас, принялись разглядывать маршруты экспедиций, о которых так много мечтали в ванной комнате. Сначала это занятие навевало грустные воспоминания, но мало-помалу путешествия нас увлекли и захватили. Не помню, кому принадлежала идея, но скоро наш корабль, готовый отправиться в далекую северную экспедицию, уже покачивался на волнах возле причала Химкинского речного порта в Москве.
Прозвучал прощальный гудок. Мы помахали рукой ребятам с нашего двора, оставшимся на берегу, и по каналу потопали сперва в Московское, потом в Рыбинское море. Скоро по Шексне и Мариинской водной системе добрались до Беломорско-Балтийского канала, оставив позади широкие водные просторы Онежского озера. Открывался прямой путь в Белое море.
— Выбрать якорь! Отдать носовую, трави кормовую! — то и дело раздавались на полатях команды.
Экспедиция была в самом разгаре, но тут послышался сердитый бабкин голос:
— Что орете, оглашенные! В ушах от вас ломит!
Мы вынуждены были перейти на шепот, от чего сразу полати превратились в полати, исчезли и канал и живописные берега, волны перестали биться о борт корабля.
— Давай говорить на тарабарском языке, чтобы бабка ничего не понимала, — предложил Витька, — вроде мы ведем иностранный корабль.
