Мой брат играет на кларнете(Повести и рассказы) - Алексин Анатолий Георгиевич (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Когда кто-нибудь входит в комнату, Лева не прекращает играть: он словно бы ничего не замечает. А мы ходим на цыпочках.
Но вчера я не выдержала и сказала:
— Прости меня, Лева… Но у меня очень важное дело. Тебя просят выступить у нас в школе на новогоднем вечере.
Лева несколько секунд помолчал. Когда его отрывают от музыки, он всегда несколько минут молчит: как бы приходит в себя или, вернее сказать, возвращается к нам из какого-то другого мира. Так мне кажется…
— Тебя просят выступить у нас на новогоднем вечере, — повторила я, потому что первую мою фразу Лева мог не расслышать: он был в другом мире.
— Я готов, — сказал Лева. — В принципе я готов… Но слушать сольное выступление на новогоднем вечере?.. Кларнет выигрышней звучит в оркестре. Может быть, пригласить весь наш студенческий оркестр? Это будет эффектней.
Еще чего не хватало! Чтоб скрипки вылезли на первый план, а мой брат сидел где-то в углу? И чтоб кланяться выходил дирижер, а мой брат превратился в «незаметного героя оркестра»? Нет, я хочу, чтобы он был заметным!
— Ваш оркестр просто не поместится на нашей сцене, — сказала я. — И никто его вовсе не приглашал. Просили тебя. Персонально! У нас в школе обожают кларнет. Вот два билета.
Я положила билеты на стол и добавила:
— Значит, пойдем.
Я сказала так твердо потому, что Лева всегда подчиняется мне, хоть и старше на целых пять лет. Он говорит, что у меня «острый практический ум». Лева не объясняет, хорошо это или плохо. Он вообще не любит много говорить, разъяснять: он мыслит музыкальными образами. Так мыслят все настоящие музыканты. Я слышала это по радио.
— Я готов… — сказал Лева. — В принципе я готов. Но мой аккомпанемент?
«Мой аккомпанемент» — так Лева называет студентку консерватории Лилю, которая всегда сопровождает его сольные выступления.
Лиля не только аккомпанирует Леве — она влюблена в него. Это всем абсолютно ясно. И поэтому она не откажется выступить у нас на вечере.
Я не мешаю Лиле смотреть на Леву преданными глазами и даже иногда оставляю их вдвоем: потому что Лиля толстая, в очках и с веснушками всюду — на носу, на руках и даже на шее. Я испытываю доверие к некрасивым женщинам: они не могут отвлечь моего брата от музыки, и это так благородно с их стороны!
И мама, я заметила, тоже предпочитает некрасивых подруг. По крайней мере, когда она предупреждает папу: «Сегодня вечером ко мне в гости придет очаровательная женщина», — папа почти всегда усмехается и отвечает: «Безумству храбрых поем мы славу!» И преспокойно уходит вечером к соседу играть в шахматы. Он не верит, что мама приведет к нам в дом очаровательную женщину.
Я готовлюсь к новогоднему вечеру. И представляю себе, как все будет!
Мой брат сыграет одну вещь, только одну!
— Что ты сыграешь, Лева?
— Надо что-нибудь легкое… «Полет шмеля», например.
— Нет, не такое известное. Надо их поразить!
Последние слова я произнесла совсем тихо, как бы про себя. Лева таких фраз не любит.
— Может быть, из «Франчески да Римини»?
— Это пойдет!
После «Франчески» мой брат скроется за кулисы. Ему будут бешено аплодировать. Он снова выйдет, будто лишь для того, чтоб раскланяться. Но тут я поднимусь и скажу:
— Сыграй, Лева, еще. Я прошу тебя.
И назову такое произведение, какого никто из старшеклассников никогда в жизни не слышал. Лева послушается меня и сыграет. А потом он спустится в зал и сядет возле меня.
А потом будут танцы…
— Ты будешь танцевать только со мной, — сказала я брату.
— В принципе я готов… Но ты знаешь, я плохо танцую. Старомодно…
— Тем более. Чтобы не осрамиться, танцуй только со мной. Поклянись!
— Ладно, клянусь.
Конечно, мне будет труднее, чем Наташе Ростовой на ее первом балу! Ведь она была среди взрослых, а они нормальные люди и ведут себя по-человечески. Разве их можно сравнить с нашими десятиклассниками? Эти все время строят ехидные рожи, посмеиваются. И уверены, что они гораздо взрослее взрослых. По мнению моей мамы, это как раз и говорит о том, что они еще абсолютные дети, потому что, как утверждает мама, ни один взрослый человек никогда не захочет казаться старше своего возраста. Но сами-то десятиклассники не догадываются о том, что они абсолютные дети. И никто им этого не объяснит: просто никто не решится. Поэтому они и дальше будут изображать из себя утомленных «героев нашего времени», которых ничем на свете не удивишь. Это точно.
А я, может быть, их удивлю. По крайней мере они мне позавидуют!
27 декабря.
Да, у Наташи Ростовой первый бал был гораздо счастливей, чем у меня. Гораздо счастливей!..
Я не знаю, как полководцы планируют свои военные операции. Пытаются ли они заранее представить себе действия противника? Может быть, и пытаются… Но от этого у них, конечно, возникает много разных трудностей и сомнений.
Когда же мой «острый практический ум» составляет какой-нибудь план, то вначале, пока я придумываю, все идет очень легко и просто, потому что участники будущих событий действуют так, как мне хочется. И в этом, я думаю, главный недостаток моих планов. Потому что потом, в жизни, участники событий начинают поступать по-другому, как им самим хочется. И тогда все летит кувырком.
Вчера так и случилось. Об этом просто стыдно писать. Но я все-таки напишу, раз уж взялась за дневник. А то у будущих исследователей жизни моего брата возникнут разные неясности. И они начнут разыскивать свидетелей, расспрашивать их. А эти свидетели… Нет, уж лучше пусть всё узнают от меня. Так будет спокойнее и вернее!
Неприятности начались с самого начала.
Я была уверена, что увижу возле школы толпу своих подруг — шестиклассниц и семиклассниц, которые будут рваться на вечер. Тогда Лева должен был взять меня под руку, толпа расступиться, а мы — гордо пройти сквозь нее к дверям школы. Там должны были стоять два старшеклассника с красными повязками на рукавах. Оба они в один голос должны были воскликнуть:
— Это вы из консерватории? К нам на концерт? Мы вас ждем! Разденьтесь, пожалуйста, за кулисами.
Чтоб они так воскликнули, я привела Леву буквально в последнюю минуту, перед самым началом вечера.
Но никакой толпы возле школы не оказалось. Мои подружки всегда мечтали хоть немного потолкаться среди старшеклассников. Но вчера они не пришли.
Так ведь всегда бывает, всегда… Вот, например, раньше, еще до того как я окончательно решила не выходить замуж, мне иногда хотелось, чтобы какой-нибудь мальчишка увидел меня во дворе в моем новом платье. Я гладила это платье, врала маме, что я иду к подруге на день рождения. А мальчик во двор не выходил! То ли он заболевал, то ли родители его за что-то наказывали, то ли тетя из другого города в гости приезжала, но только он, который целыми вечерами слонялся по двору, как раз в этот вечер сидел дома. А я должна была торчать неизвестно где часа два или три: ведь не могла же я вернуться со дня рождения через десять минут! Да, к сожалению, всегда так бывает… И вчера тоже так получилось.
Но самое ужасное произошло позже, на самом вечере. Хотя лучше уж расскажу по порядку, чтоб не сбиваться.
Десятиклассник с красной повязкой на рукаве бросился нам навстречу.
— Вы из «Варшавы»? — спросил он Леву.
— Он из Московской консерватории, — ответила я. — Это мой брат! Он будет выступать у вас на концерте.
Я указала на черный старинный футляр, который достался Леве от дедушки. Этот футляр с кларнетом Лева прижимал к себе и словно обнимал обеими руками. Десятиклассник внимательно, с подозрением оглядел моего брата. Мне казалось, он скажет сейчас: «Откройте-ка свой футляр. Посмотрим, что у вас там внутри!» Но он просто махнул рукой.
— Проходите.
И мы вошли в вестибюль.
Никто не предложил нам раздеться за кулисами, и мы долго стояли в очереди возле гардероба.
Десятиклассницы, повзрослевшие от нарядных платьев, с выходными туфлями под мышкой, говорили о том, что танцы будут до двенадцати ночи, что наш школьный джаз подготовил какую-то новую программу и что, может быть, даже приедет артист, который поет в ресторане «Варшава».
