Богиня победы - Федоров Николай Тимонович (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗

— Ну тогда не знаю.

— А я вот читал в одной книжке, что красивые глаза — это когда между ними ещё один глаз помещается.

— Ты что, спятил? Где это ты людей с тремя глазами видел?

— Да ты не понял. Два глаза-то. Но чтоб расстояние между ними такое было, что ровно ещё один глаз помещается. Понимаешь?

— Ах, вон как. Интересно.

Мишка померил пальцами свой глаз и, не меняя расстояния, приставил их к переносице.

— Гляди, вроде одинаковые! Выходит, я красивый?

Я оглядел Мишку.

— Ничего. Тощий только. И уши малость торчат.

— Уши? — переспросил Мишка и вдруг, хлопнув себя по лбу, закричал: — Ура! Придумал. Углы каркаса мы соединим резиновыми трубками, а трубки закрепим хомутиками. Во будет держаться!

Мишка подобрал камешек и стал рисовать на асфальте раму дельтаплана.

— Ну ты сегодня что-то разошёлся, — сказал я. — Кулибин, честное слово. А чего это ты вдруг вспомнил ни с того ни с сего? Мы ведь вроде про красивые глаза говорили?

— Не знаю. Ты сказал «уши», а я почему-то про хомутики подумал.

— Во даёт! А если я скажу «шея», ты, может, ещё чего-нибудь придумаешь.

— Не, всё. Пошли по домам, а то по шеям получим. Поздно уже.

— Мишка, я возьму эту статую себе. Ты не против?

— Бери, — сказал Мишка.

Глава 5. Колесо фортуны

Зачем я взял эту бронзовую женщину домой, я и сам не знал. Мне почему-то хотелось поскорей поставить её на стол и долго-долго на неё смотреть. Дома оказался только папа.

— А, Митя, хорошо, что ты пришёл, — сказал он. — Я тут совсем один заскучал. Ты в гостях, мама по хозяйству куда-то ушла.

Папа единственный человек, который почему-то зовёт меня Митей. Однажды я спросил его об этом. «А тебе разве не нравится?» — ответил он. «Нравится, — сказал я. — Только ведь все меня Димой зовут». — «Ну вот, поэтому я и зову тебя Митей», — сказал папа.

— Смотри, что я принёс, — сказал я и поставил на стол бронзовую женщину.

— Откуда это у тебя? — удивился папа.

— Да так, случайно.

— Вот те на! Такая красота — и случайно.

Папа принялся рассматривать статуэтку, и я сразу понял, что она ему здорово понравилась.

— Митька, а ты знаешь, кто это? — спросил папа.

— Не знаю, — честно признался я.

— Это Фортуна. Древнеримская богиня судьбы и удачи. Видишь, она держит в руке рог — рог изобилия. А посмотри внимательно, на чём она стоит.

— Колесо вроде какое-то.

— Верно. Это колесо Фортуны. В древних мифах говорили, что когда колесо Фортуны поворачивается, то кому-то вдруг улыбнётся счастье. А для кого-то, наоборот, беда приходит. Конечно, это красивые старые сказки. Но не будь этих сказок, не было бы и этой замечательной фигурки и ещё многих-многих прекрасных вещей. Да и сами мы были бы другими.

— Жаль, что рука отбита, — сказал я.

— Жаль, конечно, — сказал папа. — Но не беда. Знаешь, в парижском музее Лувре хранится древнегреческая скульптура из мрамора. Ника называется. В греческой мифологии — богиня победы. Так вот у этой скульптуры нет обеих рук и даже головы. Только торс и крылья. Но люди со всего мира приезжают в Лувр, чтобы посмотреть Нику. Представляешь, как, значит, сделал её древний скульптор, если люди продолжают ею восхищаться.

— А разве нельзя к ней новую голову и руки приделать, раз она такая красивая. Взять там всякие древние рисунки, скульптуры и сделать что-то похожее.

— Всё можно, — сказал папа. — Но это будет уже другая скульптура. Понимаешь, другая. Талантливый художник всегда уникален, неповторим.

— А вот, папа, почему про одного человека говорят, что он красивый, а про другого — нет. Чем же тот, который некрасивый, хуже?

— Ничем, разумеется, не хуже, — сказал папа. — А может, и во сто крат лучше. Поэтому и существует ещё понятие «прекрасный». Злого, дурного человека мы никогда не назовём прекрасным, будь он хоть писаным красавцем. И в то же время человек внешне некрасивый может быть прекрасным. Прекрасным своими человеческими качествами, душой своей. Понимаешь?

— Ага. Значит, прекрасными мы можем только людей назвать? А скульптуры, картины и всякие другие вещи — они просто красивы. У них ведь нет души?

— Вот тут ты ошибаешься, — сказал папа. — Настоящие произведения искусства всегда прекрасны. Конечно, у них нет души. Или, как пишут в ваших учебниках по русскому, они предметы неодушевлённые. Но это только формально. Не забывай, что все эти картины, скульптуры создают люди. Причём люди талантливые или даже гениальные. Значит, вещь, которую мы считаем прекрасной, уже не просто кусок холста или глыба мрамора. В ней мысли и чувства человека, сделавшего её. А ведь мысли и чувства — это, наверное, и есть душа. Выходит, Фортуна твоя, — папа дотронулся рукой до статуэтки, — не просто сплав меди с оловом. Она вроде как живая, или, если хочешь, одухотворённая. Только надо это суметь увидеть. А то бывают такие «ценители» красоты, которых в куполе Исаакиевского собора больше всего поражает количество золота.

Папа замолчал. А я легонько, так же как он, дотронулся рукой до Фортуны и сказал:

— А всё-таки хорошо, если прекрасный человек ещё и красивый. Ведь правда, папа?

Папа засмеялся:

— Ну, конечно, хорошо. Разве я спорю.

Потом я рассказал ему про мужчину, который отдал нам статуэтку. Папа до слёз смеялся, потом сказал:

— Вот уж действительно — колесо Фортуны.

Глава 6. «За что мы любим природу»

На другой день, когда я пришёл в школу, в нашем классе висел листок-«молния». На нём был нарисован тощий человек с плаксивым лицом. Под ним подпись: «Дима Титов прославиться решил — за день четыре двойки получил». В общем, скучно придумали. А стих просто глупый. Я бы не так нарисовал. Я бы, например, изобразил Фортуну, у которой на мой дневник сыплются двойки и колы. И то интереснее.

На перемене я подошёл к Ленке Субботиной, нашему редактору, и прямо так сказал:

— Что же вы такую скучную карикатуру повесили? Никто даже не смотрит и не смеётся. Это же сатирический листок! Сатира должна разить. И жалить.

— А ты лучше нарисуй, — вдруг набросилась на меня Ленка. — Ругать каждый может, а делать никто ничего не хочет. Когда меня в редакторы выбирали, все кричали: «Поможем! Рисовать будем, заметки приносить!» А теперь вырезку из журнала не допросишься. Вот тебе не нравится, возьми и нарисуй лучше. Я тебе бумагу дам и карандаши. Хочешь — краски?

— Тащи, — сказал я.

Ленка уже было за бумагой пошла, но тут я опомнился.

— Э-э, нет. Ничего не выйдет. Что же это получается? Я сам на себя карикатуры рисовать буду? Сам себя разить буду?

— Ну вот. Ты себя рисовать не хочешь, другой говорит, занят. И так все. Может, всё-таки нарисуешь; а? Ты никому не говори, что сам рисовал. И я никому не скажу.

В другой раз я бы, конечно, не согласился. Ещё чего. Шаржи на самого себя малевать. Но больно мне идея с Фортуной понравилась. Жаль, пропадала идея. И я согласился.

На следующей перемене в классе висел новый сатирический листок. Как у меня сама богиня получилась, судить не берусь. Не знаю. На всякий случай я ей на лбу написал «Фортуна». А вот колесо и рог изобилия с двойками вышли здорово, честное слово. Ребята окружили листок, смеялись и на меня поглядывали. Если бы кто другой эту карикатуру нарисовал, мне бы не по себе было. Ведь надо мной же смеялись. А так ничего. Даже приятно было, и меня так и подмывало сказать, что это я и нарисовал. Но всё-таки я промолчал и никому не сказал. Кроме Мишки, конечно.

А когда началась литература, я сидел и подумывал, как бы мне не пришлось ещё одну двойку на свою карикатуру пририсовывать.

Мария Николаевна сказала:

— Я проверила ваши домашние сочинения на тему: «За что мы любим природу».