Зеленые каникулы - Коберидзе Карло (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
— Кто тебе двойку поставил, сынок? — спросила она, высыпая стручки на стол.
— Ты б еще прямо на хлеб выложила! — посоветовал ей отец.
— Что это ты меня учишь, где мне что выкладывать! — обиделась бабушка. — Так кто тебе двойку поставил?
— Химичка. — Я опять взялся за ложку.
— Кто такая, пропади она пропадом!
— Не здешняя, не знаешь ты ее, — объяснил Михо и засмеялся. — Она никого не щадит, только я ее не боюсь.
— На тебя-то я надеюсь, — сказал отец и ласково посмотрел на Михо. — Если б ты еще ел хорошо! Ну что ты поел? Называется, пообедал! Ты много читаешь, а на это силы нужны, здоровье. Умственное напряжение крепкого здоровья требует! Был бы ты здоровым и крепким, как Гио, ничего бы я больше не хотел!
— И чего придирается к тебе, окаянная, что ей от тебя надо? — не могла успокоиться бабушка.
— Твой внук и сам отлично знает, пускай объяснит тебе! — Отец поднялся из-за стола. — Ничего не знает ни по химии, ни по физике, ни по алгебре! Так при чем преподаватели? Двойка по химии меня не тревожит, и к преподавательнице претензий нет. Меня он беспокоит, злосчастный, что с ним будет дальше!
— Не расстраивайся, внучек, — стала утешать меня бабушка, — не принимай близко к сердцу! Твой блаженной памяти дедушка подписываться не умел, крестик ставил, а до самого Телави чтили и уважали его. Родной ты мой, звездочка моя ясная!..
— Вот так и испортили мне мальчика ты да невестка твоя! — Отец сердито расхаживал по комнате. — Набаловали — и вот дождались! В наши дни и высшего образования уже мало человеку, а он даже школы не кончит… Все вы, вы распустили его, совсем от рук отбился!..
— Что ты раскричался! — повысила голос бабушка. — Гляди, соседи высыпали, слушают!
— Как же быть? — Отец сел, уперся локтями в стол и уставился на свою мать. — Спокойно ничего ему не сумел втолковать, приходится кричать.
Бабушка отряхнула передник, удивленно потерла руки и стукнула кулаком по столу:
— Выйди вон! Ишь сколько себе позволять стал!
Из кухни появилась перепуганная мама, переглянулась с отцом и улыбнулась понимающе.
Отец никогда не перечит бабушке. Что бы ни сказала ему, понравится, не понравится, покорно выполнит, улыбнется только обязательно. Не представляете, как он любит бабушку, как ласков с ней! Как-то она заболела, так отец чуть с ума не сошел. Мало того, что наших, здешних, врачей по десять раз в день приводил, так в город махнул за профессором!
Бабушка повернулась к маме:
— До каких лет дожила, а слыхом не слыхала, чтобы человека за неучение к конскому хвосту привязывали да казнили — от вас теперь узнала!
— Ну что особенного от него требуют: бери книгу и занимайся!
— А если не берет и не занимается, так бросить ребенка с обрыва да камнями закидать? — Бабушка глянула на меня. — Что его интересует, то он и читает… Ешь, сынок, ешь…
— Не хочу, остыл…
— Бедному ребенку куска проглотить не дадут, бессердечные, а еще говорят, что мы плохого делаем! Возьми, невестушка, тарелку, подогрей мальчику суп.
Мама подогрела суп, но мне уже не хотелось есть. Бабушка чуть платок на себе не изорвала, так расстроилась.
— Из-за этого и сержусь на вас! Ребенку поесть не дали, напали на бедного, ему теперь и не лезет в горло!.. Возьми и сама теперь угощайся! О господи, иссушили мне дитя, извели его бранью!
Бабушка хватила, конечно, через край — на иссохшего я никак не похож, все поправляюсь и поправляюсь.
— Выйди-ка сюда, — позвал отец маму с веранды. — Дело есть.
— Нет уж, ты иди сюда, — велела ему бабушка. — Войди и объясни, что намерен делать, чем грозишь голодному, изведенному попреками ребенку!..
Отец опустился на стул. Мама тоже. Бабушка стояла. Обе ждали, что скажет отец. Бабушка сгребла стручки фасоли к краю стола и велела:
— Иди во двор, Гио.
Я нехотя вышел, на ходу ткнул Михо в бок — пошли, дескать, выйдем. На лестнице остановил его и сказал:
— Стань и слушай, что соизволят решить, смотри не упусти чего!
— Ладно!
— Как следует слушай!
— Ладно.
— Не задерживайся, под грушей буду ждать.
Эх, какие я планы строил на каникулы! Все лопнуло. И в Манглиси уже не поехать мне к дяде; даже если отпустят родители, сам не поеду — какими глазами буду глядеть на них!
Больше всех бабушка переживает, хоть и заступается за меня. Она все время следила, чтобы я занимался, что бы ни делала по хозяйству, глаз с меня не спускала. Помню, сижу как-то во дворе с учебником в руках. Бабушка пекла в тонэ [13] хлеб и то и дело поглядывала в мою сторону — проверяла, читаю или нет. А я сам следил за ней — как она склоняется над пышущим жаром тонэ и пришлепывает шоти, поправляет съехавший платок… И все повторяет:
— Погоди-ка, придет отец, узнаешь!
— Ну и пускай придет, — ответил я, как всегда.
— Да ты хоть для виду раскрой книгу, неужто людей не совестно? Сколько мне тебя выгораживать перед отцом, сил больше нет! Сколько тебя выручать и спасать, лентяй ты эдакий!
— Учу же, учу!
— Вот проверит тебя отец, увидим, как учишь!
— Спросить отца, так я должен столько знать, сколько он сам знает.
— А то не осилишь, да? — Тут она глянула на дорогу, за плетень, и приметила дядю Габо. — Сынок Габо, поди-ка сюда, — и поманила его рукой.
Дядя Габо остановился.
— Кувшинчик в тень отставь, не закипело б вино! — пошутил он.
— Не беспокойся, и влажный кувшинчик найдется для тебя, и тушинский сыр со свежим хлебом.
Дядя Габо вошел во двор. В руках у него была мотыга, новенькая, с новеньким черенком. Поздоровался с бабушкой и оперся на свою мотыгу.
— Запах-то какой! Из ширакской пшеницы, верно?
— Из тамошней, — подтвердила бабушка. — Другой такой пшеницы нигде не сыщешь, это точно! На, отломи-ка свежего шоти, и вина тебе с сыром вынесу! Благословенный хлеб!
— Это верно, в одном конце деревни пекут, в другом конце дух чуешь и слюнки глотаешь… Так чего ты меня звала? Надо что?
— Ничего мне не надо! Вон Гио никак не заставлю в книгу заглянуть! Не пойму, что его отвратило от книги, чего так не любит учиться? Столько двоек приносит, сын говорит, со счета сбился! И невестка моя из-за него болеет, переживает все, вот и вчера зуб ее мучил.
Дядя Габо рассмеялся.
— Надо ж, у зубного врача! — И обернулся ко мне: — Поди-ка сюда, Гио!
Я отложил книгу, встал.
— Книгу с собой захвати.
Я протянул ему учебник истории.
— Какая это история?
— Всеобщая.
— Какая еще всеобщая? — заинтересовался он.
— Всего мира.
— Молодец! В нашей истории разобрался и в соседние огороды перелез, да? Молодец! Скажи, Гио, — взялся за меня дядя Габо, — сколько стоит эта книга?
Я глянул на обложку.
— Тридцать три копейки.
— Не ошибаешься?
— Чего ошибаться — две тройки близнецами стоят!
— Да, ты прав, тридцать три копейки. А угадай-ка, сколько моя мотыга стоит?
— Где мне угадать!
— Четыре рубля за нее отдал! А еще за черенок заплатил. Теперь посуди: может мотыга быть хуже книги? Зря, что ли, дороже стоит? Я бы на твоем месте не задумался даже, забросил бы учебник и вооружился мотыгой.
Бабушка вскипела:
— Ах ты паршивец, для того тебя зазвала? Для того пришел, чтобы ребенка с пути сбивать?
Я развеселился, понятно.
— Прости его, бабушка, прости его в этот раз, он больше не будет!
С лестницы весело сбежал Михо и вернул меня к действительности.
— Папа сказал…
— Постой, постой! Мама плакала?
— Всплакнула. Папа сказал, не исправится он в ваших руках, увезу его, так далеко увезу, не дотянетесь до него…
— Самолетом?
— Не знаю. А бабушка заявила: между прочим, и нас бы не мешало спросить, как с ним быть. Потом мама сказала…
— Не надо, говори прямо: что решили?
— Бабушка настояла на своем: пройдет, говорит, месяц мариамоба, тогда и поговорим о Гио, тогда и попортим друг другу нервы.
13
Тонэ — большая, высотой больше метра, печь из глины, округлой формы, в которой выпекается хлеб-шоти.