Тамбу-ламбу. Три звонка - Карпенко Галина Владимировна (книги онлайн без регистрации txt) 📗

— Я часто думал о том, — говорит капитан, — как устроена птичья жизнь. Для них всегда должно быть лето, греть солнце. В этом — птичье счастье, а за счастье нужно бороться, в непогоду лететь за океан.

— У нас в старом дворе на дереве был скворечник, — вдруг вспомнила Шура. — И у скворцов летом вывелись дети. Как же дети?

— Что — дети? — переспросил дядя Дим.

— Как же они летели через океан? Тот, которого ты согрел, был, наверно, ещё маленький? И летел в первый раз?

— Очень может быть, — согласился Дим.

Шура поглядела в тёмное окно.

— Теперь они тоже где-нибудь летят, сейчас осень…

— И теперь летят.

Дим сложил карту океана.

Мама накрыла стол скатертью, и они стали пить чай.

В этот вечер Шура нет-нет да и вспоминала Рогова, и ей очень не хотелось завтра идти в школу.

Девочки и мальчики

Вечер этот у Рогова был, наверно, самый счастливый в жизни.

В этом году как раз в день его рождения они переезжали в новый дом.

— После отметим, — сказал отец. — Вот переедем и отметим.

И вот сегодня Володя, возвратившись из школы, получил неожиданно подарки: отец принёс ему замечательную книгу Марка Твена «Том Сойер» и водяной пистолет, а мать дала ему мешочек с шоколадными медалями.

Никаких гостей не было, и Володька блаженствовал. Его послали мыться. Он лежал в ванне, ел шоколад, читал Марка Твена и пулял из водяного пистолета. Разве не жизнь?

Когда сели ужинать, Володька, сияющий и ещё мокрый, рассказал про первый школьный день.

— Меня посадили с девчонкой, но я пересяду! — пообещал он.

— С девчонкой, может быть, и лучше, — сказала мать. — Конечно, смотря какая девочка.

— Мальчишки тоже мешают друг другу, — сказал отец. — Я в школе сидел с таким балбесом — то в пёрышки, то в фантики играет, заниматься не дает. Вызовут тебя к доске, а ты ушами хлопаешь. — И отец показал, как он хлопал в школе ушами.

— Какая девочка, — повторила мать. — Девчонки бывают отчаянные.

…Второй школьный день уже прошёл спокойнее, и у ребят было время приглядеться друг к другу. На перемене девочки стали расспрашивать Шуру. Кто её мама? И кто папа? И какие ленты ей больше нравятся — шёлковые или капроновые? И пускают ли её вечером в кино?

А весёлая девочка, которую звали Наташей Левашко, сказала:

— Давай, Проценко, меняться: ты садись с Нинкой, а я сяду на твоё место, с Роговым.

— Зачем? — удивилась Шура.

Наташа засмеялась, но не сказала, зачем она хочет меняться. Неужели ей хочется сидеть с этим Роговым?

На уроке Рогов спросил Шуру:

— Тебя записать в полярный кружок?

— Я подумаю, — ответила Шура.

— Чего думать? Небось записалась в кружок вышивания: «Петушок, петушок, золотой гребешок — получился коврик»!

Рогов поставил против Шуриной фамилии минус и больше с ней до конца уроков не разговаривал.

На каждой перемене к Рогову подбегала Наташа Левашко, которая записалась в полярный кружок самая первая.

— Когда мы будем собираться, в среду или в пятницу? — спрашивала она.

Или:

— Рогов, у меня есть старый компас. Принести?

«Скажите, какие полярники!» — подумала Шура и решила в кружок не записываться.

Шуре больше всех нравилась девочка, похожая на Настеньку. Она кричала совсем как Настенька: «Тише, девочки, ничего не слышно!» Шура оглядывалась на неё во время уроков.

После занятий Шура хотела спросить у этой девочки: «Может быть, нам домой по дороге?» Но Таня — так звали эту девочку — накинула в раздевалке пальто и громко позвала: «Наташа Левашко! Пошли!» И они ушли вместе с весёлой Наташей совсем в другую сторону. А Шура пошла домой одна, через парк.

На дорожках парка лежали жёлтые, красные и ещё зелёные листья. Зелёные листья сами не упали, их, наверно, сорвал сильный ветер, пролетавший над городом ночью.

У самого выхода из парка Шура увидела Мишу Коршунова. Миша ползал по земле и подбирал тетради, карандаши — всё, что высыпалось из портфеля.

— Ручка оборвалась? — спросила Шура и стала ему помогать.

Фуражка на голове у Миши была повёрнута козырьком назад. Миша был растерян и очень торопился.

— Ты не бойся, мы подберём, — говорила Шура, собирая перья и укладывая их в пенал.

— Теперь-то я не боюсь, теперь порядок. — Миша защёлкнул портфель, и они пошли вместе.

— Ты записался в полярный кружок? — спросила его Шура.

— Нет, — сказал Миша. — Меня интересует животный мир.

Он остановился и, зажав портфель между ног, достал из кармана белую мышь. Шура потрогала мышонка пальцем.

— Хочешь, подарю парочку? Они быстро размножаются, — сказал Миша и вынул второго мышонка. — Возьми!

Мышонок на его ладони привстал на задние лапки и смешно повёл носом.

— Вот этот забрался в портфель, и я испугался, что он задохнётся, а ему, видишь, хоть бы что!

— У тебя их много? — спросила Шура.

— Да не очень. — Миша смотрел на своих мышат и радовался, что они живы и здоровы.

— Я сейчас не возьму, может быть, потом, — сказала Шура.

Ей не хотелось признаться, что она боится брать мышей в руки да ещё нести их домой. Так посмотреть — ещё интересно, но возиться с ними!

— Мы, может быть, заведём кошку, — сказала она.

— Это ничего.

И хозяин мышей стал ей рассказывать, как он приучил своего кота к мышиному соседству.

— Наш кот теперь их даже и не нюхает. Кошку тоже можно приучить. — Миша спрятал представителей животного мира в карман и посоветовал Шуре: — Ты сама-то запишись в полярный кружок. Он, наверно, интересный.

Когда они подошли к дому, оказалось, что они живут в соседних подъездах. Около Шуриного подъезда стояла машина с красным крестом.

— Вы к кому приехали? — спросил Миша у водителя.

— К кому-то на третий этаж, — ответил тот.

— На третий? — Шура сорвалась и побежала. «На третий, на третий! Скорее!»

Шура толкнула приоткрытую дверь и со страхом вошла в свою квартиру.

Человеку нелегко

— Всё обойдётся, — сказала мама. — И ты не вздумай расплакаться.

Человеку нелегко заставить себя улыбаться, когда хочется плакать.

Шура, войдя к Диму, спокойно сказала:

— Что же ты, дядя Дим, так не годится!

— Не годится! — ответил капитан.

Он лежал высоко на подушках, в комнате пахло эфиром, и рядом с постелью, на тумбочке, лежала разбитая стеклянная ампула.

— Тебе нравятся листья? — спросила Шура и помахала шуршащим букетом, — Это клён, гусиные лапы.

— Очень хороши, — ответил Дим. — И ты сегодня весёлая, и шапочка тебе к лицу. А вот я, Шурок, подкачал.

— Ты сегодня отдохни, а завтра я научу тебя играть в грамматику, — пообещала Шура.

Она положила листья на подоконник и ушла, тихо притворив дверь.

Шура сняла школьную форму, надела своё домашнее фланелевое платье.

— Тебе не надо помочь? — спросила она маму.

— Через час пойдёшь в аптеку за лекарством, а сейчас сядь и поешь.

Шура маме не перечит. С папой она иногда чуть-чуть не соглашается, но мама никогда не повторяет одно и то же. Она всегда говорит спокойно, и Шура знает: если мама сказала, то надо сделать только так.

Вот и теперь. Шура сидит за столом и ест суп, хотя есть ей совсем не хочется. А мама молча разбирает Димин чемодан. На самом дне чемодана — аккуратно завёрнутый пакет. Мама развернула его. В тёмной бронзовой рамке — фотография. На ней очень весёлые папа и мама. А Шура, совсем ещё маленькая, сидит у мамы на руках. Наверно, когда капитан Проценко спускался отдохнуть в свою каюту, он глядел на них, и ему становилось теплее даже в самую ледяную бурю.

— Маша! — позвал Дим. — Там у меня пакет, ты его дай мне.

Мама завернула фотографию, перевязала и положила Диму на тумбочку.

— Этот. Спасибо, — сказал Дим. — Вот так. Не зажигай света, не нужно…