Дом в Черёмушках - Коршунов Михаил Павлович (читать бесплатно полные книги txt) 📗
На улице солнце, жара, а под навесом прохладно. Это от влажных кирпичей прохладно.
Поглядишь на кирпичи, а на них отпечатки веточек и стеблей травы. Интересно.
Петька написал про веточки и траву.
А потом кирпичи выпаливают в траншеях, и они делаются красными и крепкими. Он сам вынимал их из траншей. Тёплые ещё и дымом пахнут.
Петька и про это написал.
На четвёртый день Петька одолевал последнюю, четвёртую страницу.
За окном накрапывал дождь. Ребята, во дворе всё равно кричали. Они уже не обновляли мяч Гришки Лосева из шестого подъезда, а просто играли.
Мяч грязный, и ребята грязные: нормальная обстановка. Никому ничего не жаль. Только Петьке жаль самого себя. Четвёртая страница идёт особенно туго. Никто ему не радеет, сенца он не желает и вообще, конечно, не молодец.
«Ни», «не», «ик», «ек»…
Петька подложил ладонь под щёку — думает.
Уже и фамилия есть — написана, и про место в год рождения — всё есть, и про пионерский лагерь, и про кирпичный завод.
«Напишу-ка про ежа Николая, — решает Петька. — Ёж мой. Жил у меня дома. Значит, к моей жизни имеет отношение».
«Ёж Николай днём спал, а ночью бегал, — начал писать Петька. — Тарахтел когтями и мешал всем другим спать».
А как пишется «тарахтел»? «Тара»… или «таро»?..
Надо изменить слово так, чтобы на сомнительную букву упало ударение. Это он помнит.
Петька начал менять слово:
— Трахнул, тарахнул, тарарахнул. Ух ты, куда занесло! Значит, всё-таки «тара»…
— «Я решил Николая переучить, — продолжал писать Петька, — чтобы ночью он спал, а днём бегал, как все нормальные люди».
Дождь усилился, громко забарабанил в стёкла.
Петька встал и подошёл к окну — неужели ещё играют?
Да, играют. Чёрные, и мяч чёрный. Счастливые. Бегают себе, как все нормальные люди.
Петька вернулся к столу.
«У ежа Николая начали выпадать из чуба колючки. Мама сказала, что Николаю не хватает витаминов, а может быть, он просто…»
Петька опять задумался, как писать «линяет».
И вдруг вспомнил… Только совсем другое вспомнил: когда Гришкин мяч обновляли, он был жёлтого цвета.
Собрание состоялось. Ровно семнадцатого числа.
Народу было много. Весь класс, конечно. Серафима Дмитриевна, директор и старший пионервожатый.
Выступали ребята — ругали. И Серафима Дмитриевна ругала. И старший пионервожатый. Правда, все ещё говорили, что они надеются — в будущем с Петькой ничего подобного но случится.
В конце собрания выступил и директор. Сказал — тоже считает Петьку человеком не совсем пропащим. Он подробно ознакомился с его, Петькиной, прошлой жизнью. И что его, Петькина, прошлая жизнь даёт и ему, директору, основания надеяться, что в будущем с Петькой ничего подобного не случится.
«Да, если каждый раз писать сочинения…» — подумал Петька.
Но это он так, между прочим, подумал.
Промышленные микробы
Уже давно мы так живём. А всё потому, что мама делает науку: будет защищать звание кандидата.
Делать науку помогают: папа Серёжа (это Серёжа-старший), сын Серёжа (это Серёжа-младший) и ещё дочка Витаська.
Мамина наука называется: «Микробы в промышленности». Кому ни скажешь — удивляются. А даже Витаське известно, что есть микробы-враги, от которых все болеют, и микробы-друзья, от которых сплошная польза. Они готовят простоквашу, сыр, пиво, лекарства.
Когда утром разносчик молока звонит в квартиру, дверь открывает Серёжа-старший. Мамы нет, она уже в своей лаборатории, где в пробирках и колбах растут промышленные микробы.
Серёжа-старший, заспанный и усталый, покупает кефир. Всю ночь он проверял в маминой науке фамилии учёных и цифры: вдруг машинистка что-нибудь перепутала! А мама всю ночь сочиняла автореферат, который нужно сдать в типографию. Разносчик сочувственно вздыхает. Он носит молоко и кефир в наш дом не первый год и всё про всех знает.
— Тяжело?
— Да, — кивает Серёжа-старший и кричит: — Серёжка! (Это он зовёт Серёжу-младшего.) Деньги!
Серёжа-младший, правда, не всю ночь, а только половину ночи сортировал по номерам фотокарточки микробов. В трусах и тоже заспанный, он бродит по комнате среди маминой науки, разложенной на полу и на столе, «черновиков» и «беловиков». Трогать ничего нельзя, потому что потом не найдёшь. Проваливаются как сквозь землю. Недавно провалилась цитата. Мама принесла её из библиотеки, выписала из журнала. Но сейчас провалился кошелёк. Невозможно найти. Серёжа-старший с грохотом ставит на кухне бутылки, идёт на подмогу.
Просыпается Витаська. Тоже бродит по комнате. Спотыкается о банки с клеем и красками.
Кошелёк никому найти не удаётся. Зато нашли цитату. Обидно, что мама ходила за ней в библиотеку второй раз.
— Завтра заплатите, — говорит разносчик молока.
— Спасибо.
— Мы готовимся в кандидаты наук, — говорит Витаська.
— Понимаю.
Разносчик ещё раз сочувствует и уходит.
Серёжа-старший отправляется умываться.
Потом Серёжа-младший отправляется умываться.
Потом Витаська. Витаську долго трут полотенцем. Она в разноцветной туши: рисовали графики почвенных грибков и ей доверили чистить перья.
Серёжа-младший будет сегодня завтракать ужином: он вчера не ужинал. Серёжа-старший будет завтракать обедом: он вчера не обедал. И только Витаська будет завтракать завтраком.
Маме следить некогда, кто когда и что ест. У неё забот выше головы. Когда в доме нет ни завтраков, ни обедов, ни ужинов, выручает разносчик молока: все питаются кефиром — промышленным микробом.
Серёжа-старший продолжает сверять фамилии учёных и цифры. Заткнул уши пальцами, чтобы не отвлекаться.
Витаська намазывает кисточкой клей на фотографии микробов, а Серёжа-младший вклеивает фотографии в те места науки, которые Серёжа-старший уже проверил. Кладёт на стул и садится сверху, прессует.
Звонит телефон.
К телефону бежит Витаська. Серёжа-старший не слышит, потому что не отпускает пальцев от ушей, а Серёжа-младший сидит прессует.
— Мамы нет дома, — отвечает Витаська. — Я передам. Только я уже забыла, что передать.
Серёжа-младший хотел отправиться Витаське на подмогу, но тут Витаська говорит:
— Я уже не забыла. Я уже вспомнила.
Серёжа-младший пересаживается с одной фотографии на другую.
Возвращается Витаська.
— Звонил…
— Ну?
— Звонил… — Витаська морщится, вспоминает.
— Растяпа! — говорит Серёжа-младший.
Он встал со стула.
Витаська хватается руками за щёки, громко смеётся.
— Ты чего?
— Штаны! Сзади!
У Серёжи-младшего штаны сзади в полосках засохшего клея. Как нотная бумага.
Серёжа-старший отпускает пальцы от ушей, Витаська тут же замолкает.
— Оппонент, — вдруг говорит она.
— Что?
— Вспомнила: оппонент!
— Что — оппонент? — настораживается Сережа-старший.
Слово «оппонент» в доме знают все. Так называются люди, которые будут читать мамину работу.
— Он позвонил и сказал… Ой, Серёжа! — вдруг испуганно кричит Витаська. — Ты наступил на дрожжи!
Серёжа-младший случайно наступил на фотографию дрожжей, которая лежала на полу.
— Что сказал оппонент? — спрашивает Серёжа-старший нетерпеливо.
— Он сказал… — Витаська смущённо замолкает. — Я уже забыла, что он сказал.
— Растяпа! — говорит Серёжа-младший.
— Безобразие! — говорит Серёжа-старший и вновь затыкает пальцами уши, чтобы проверить фамилии учёных и цифры.
Витаська огорчилась. И правда безобразие: мама просила ничего не забывать, а она, Витаська, забывает. Старается, помнит, помнит, а потом забывает. Как-то незаметно это получается.
Очень нравятся Витаське фотографии микробов. Их портреты. Есть микробы худые — кожа да кости. Какие-нибудь кефирные. А есть микробы толстые — не ущипнёшь. Готовят сыр или пиво. Они, конечно, весёлые. Во весь рот смеются.
