Проделки близнецов - Кестнер Эрих (серия книг txt) 📗

— Да у тебя жар! Сию же минуту ступай в постель! — Причитая и шмыгая носом, она относит обессилевшего ребенка в детскую, раздевает и укладывает в постель.

— Только папе ничего не говори! — бормочет девочка. Зубы ее стучат. Рези обкладывает Лотту подушками. Затем мчится к телефону, звонить господину надворному советнику Штроблю. Старый доктор обещает прийти немедленно. Он взволнован не меньше Рези. А Рези звонит в театр.

— Ладно! — обещают ей там. — В антракте мы все передадим господину капельмейстеру.

Рези опять несется в детскую. Лотта мечется в жару и лепечет что-то путаное, непонятное. Одеяла и подушки валяются на полу.

Скорей бы пришел господин Штробль! Что делать? Компрессы? Но какие? Холодные? Горячие? Мокрые? Сухие?

В антракте господин капельмейстер, облаченный во фрак, сидит в артистической уборной у сопрано. Выпив по глоточку вина, они говорят о делах. Люди театра всегда говорят о театре. Вот и сейчас тоже. Вдруг в дверь стучат.

— Войдите!

Входит инспектор сцены.

— Наконец-то я нашел вас, господин профессор! — восклицает старый, вконец издерганный человек. — Звонили с Ротентурмштрассе. Ваша дочурка внезапно заболела! Господин надворный советник Штробль был немедленно о сем уведомлен и вероятно сейчас уже находится у одра больной!

Господин капельмейстер бледнеет.

— Спасибо тебе большое, Герличка, — произносит он совсем тихо.

Инспектор уходит.

— Надо надеяться, ничего страшного, — пытается утешить его певица. — У девочки уже была корь?

— Нет, — отвечает он, вставая. — Извини, Мицци! — Выйдя за дверь, он припускается бегом. Подбегает к телефону. Звонит.

— Алло! Ирена!

— Да, дорогой! Неужто спектакль уже кончился? А я еще совсем не готова!

Он быстро сообщает ей все, что только что узнал.

— Боюсь, мы сегодня не сможем увидеться!

— Ну, разумеется! Надо полагать, ничего страшного? У малышки уже была корь?

— Нет! — отвечает он нетерпеливо. — Я позвоню тебе завтра утром. — И он вешает трубку.

Раздается звонок. Антракт окончен. Опера и жизнь продолжаются.

Наконец-то спектакль кончился! Капельмейстер взбегает по лестнице в квартиру на Ротентурмштрассе. Ему открывает Рези. Она еще не успела снять шляпу, так как бегала в ночную аптеку.

У постели больной сидит надворный советник.

— Ну, как она? — шепотом спрашивает отец.

— Неважно, — отвечает надворный советник. — Но вы можете говорить нормально. Я сделал ей укол.

Лоттхен лежит вся красная и тяжело дышит. Лицо у нее болезненно искажено, как будто искусственный сон, вызванный уколом, причиняет ей боль.

— Корь?

— Какая там корь, ничего похожего, — ворчит надворный советник.

В комнату вся в слезах, шмыгая носом, входит Рези.

— Да снимите же, наконец, вашу шляпу! — нервно требует капельмейстер.

— Ах, да, конечно, прощенья просим!

Она снимает шляпу и застывает, держа ее в руке. Надворный советник вопросительно смотрит на обоих.

— Ребенок, по всей видимости, пережил тяжелый душевный кризис, — говорит он. — Вы что-нибудь знаете об этом? Ничего? Может, хотя бы догадываетесь?

— Я, конечное дело, не знаю, может, это как-то и связано… но… Сегодня после обеда она ушла из дому. Ей, видите ли, приспичило с кем-то поговорить! А перед уходом она меня спросила, как ей лучше до Кобленцаллее добраться.

— До Кобленцаллее? — повторяет надворный советник, глядя на господина капельмейстера.

Пальфи тут же бросается к телефону.

— Луиза была у тебя сегодня?

— Да, — откликается женский голос, — но зачем же она тебе об этом сказала?

Он отвечает вопросом на вопрос:

— И что ей было нужно?

Фройляйн Герлах сердито смеется:

— Пусть она тебе об этом тоже сама расскажет!

— Прошу тебя, ответь!

Ее счастье, что она сейчас не видит его лица!

— Ну, если уж быть совершенно точной, то она явилась, чтобы запретить мне выйти за тебя замуж! — отвечает она в крайнем раздражении.

Буркнув что-то себе под нос, он вешает трубку.

— Как ее здоровье? — осведомляется фройляйн Герлах и только тут замечает, что разговор прерван. — Вот маленькая мерзавка, — произносит она вполголоса. — Все средства в ход пустила! Улеглась в постель и притворяется больной!

Господин надворный советник дает еще кое-какие указания и прощается. Капельмейстер удерживает его в дверях.

— Так что же все-таки с девочкой?

— Нервная горячка. Я загляну завтра утром. Доброй ночи!

Капельмейстер возвращается в детскую, садится возле кровати и говорит Рези:

— Вы мне сейчас больше не нужны. Ложитесь-ка спать!

— Но, мне думается, лучше будет…

Он пристально смотрит на нее. Рези уходит. Шляпу она все еще держит в руке.

Отец гладит маленькое горячее личико дочери. Девочка в бреду чего-то пугается и отшатывается от него.

Капельмейстер озирается. На парте лежит школьный ранец. Рядом сидит Христль, кукла. Он тихонько встает, берет куклу, выключает свет и снова садится возле кровати.

Теперь он сидит в темноте и гладит куклу, словно это его ребенок. Ребенок, который не пугается его руки.

Глава девятая

Главный редактор «Мюнхенского иллюстрированного журнала» доктор Бернау стонет.

— Дорогая моя, сейчас мертвый сезон! Где нам раздобыть актуальный снимок для обложки? Не красть же!

Фрау Кернер, стоя у его стола, говорит:

— Из «Неопресс» нам прислали снимки новой чемпионки по плаванию. Стилем брасс.

— Она красивая?

Молодая женщина улыбается.

— Ну, для пловчихи сойдет.

Доктор Бернау уныло машет рукой. И начинает рыться в своем столе.

— Я тут недавно получил от какого-то деревенского фотографа, довольно потешные снимки! Девчонки-близнецы! — Он продолжает копаться в папках и кипах газет. — Девчушки — прелесть! Похожи просто поразительно! Э, да куда же вы подевались, маленькие бабенки? Публике по душе такие штуки. Особенно, если будет удачная подпись под снимком! Коли уж нет ничего горяченького, пусть будут красивые близняшки! — Наконец он находит конверт с фотографиями, разглядывает их и одобрительно кивает. — Берем, фрау Кернер! — И протягивает ей снимки. Немного погодя он поднимает на нее глаза, так как его сотрудница молчит. — Эй, Кернер! — окликает он ее, — вы что, в соляной столп превратились, как жена Лота? Очнитесь! Вам плохо?

— Минуточку, господин доктор! — голос ее дрожит. — Сейчас все пройдет. — Она смотрит на снимки. Читает адрес отправителя: «Йозеф Эйпельдауэр, фотограф, Зеебюль на Бюльзее».

Голова у нее идет кругом.

— Надо выбрать наиболее удачный снимок и сочинить подпись, такую, чтобы у читателей душа радовалась. Вы же превосходно это умеете!

— А может быть, не стоит публиковать эти снимки? — слышит она свой собственный голос.

— Это почему же, дражайшая фрау Кернер?

— Мне кажется, эти снимки — не подлинные.

— То есть попросту монтаж? — доктор Бернау смеется. — Слишком много чести для господина Эйпельдауэра! Он не столь изыскан! Подпись может подождать до завтра. Но прежде чем вы сдадите текст в набор, я хочу его просмотреть. — И доктор Бернау склоняется над новой работой.

Фрау Кернер буквально ощупью возвращается к себе в комнату, падает в кресло и, разложив перед собой снимки, сжимает пальцами виски.

В голове у нее полная неразбериха. Обе ее девочки! Детский пансион! Каникулы! Ну, конечно же! Да, но почему же Лоттхен ни словечком об этом не обмолвилась? Почему Лоттхен не привезла с собой фотографий? Если уж они сфотографировались вместе, значит, сделали они это не без умысла. Значит, девочки выяснили, что они сестры. И решили ничего об этом не говорить. Это можно понять, да, разумеется. Но, Боже мой, как же они похожи! Даже безошибочный материнский взгляд… О мои девочки, милые, любимые мои девочки!