Формула первой любви - Лубенец Светлана (книги без регистрации .txt) 📗
– Так, значит, журнал все-таки… ты… – Люда пропустила мимо ушей все, что касалось стихов и технических вузов.
– Я.
– Зачем? Чем журнал-то виноват? И как его исчезновение может помочь в твоей ситуации?
– А что я могу еще Элеоноре сделать? Честно говоря, я первое время нож в школу носил… Убить ее хотел… Не смог…
Люда испуганно охнула, а потом спросила:
– А журнал-то при чем? Я не понимаю…
– Я думал, что, может быть, ее за ротозейство из школы выпрут и она вынуждена будет искать себе другое место. Может, они съедут куда-нибудь с наших глаз…
– Если только один журнал… – неуверенно начала Люда.
– Нет, не один, – перебил ее Исмаилов. – Я у нее однажды из сумки наши контрольные тетради вытащил и уничтожил. А в тетрадях, между прочим, какой-то офигительный диктант из РОНО был. За нашими спинами, пока мы писали, целая комиссия сидела и следила, чтобы никто не списывал.
Люда вспомнила, что слышала уже эту историю от Пономаренко.
– Так, представляешь, – опять криво улыбнулся Сеймур, – она наплела какую-то дикую историю про маньяка, который ворует исключительно школьные тетради с диктантами! И все поверили! Разве не идиотизм?!
Людино сердце опять болело и трепетало от сочувствия. На глаза набегали слезы, но она не могла дать им волю, потому что страдающей стороной была вовсе не она, а сосед по парте Сеймур Исмаилов.
– А как же ты в Элеонорин кабинет попал? Она же при мне его ключом закрывала? У тебя что, есть свой ключ?
– Люда! Я в этом кабинете четыре года проучился! Знаю его, как свои пять пальцев. Дверь старая, разболтанная, замок сто раз меняли, возле него дыры с палец толщиной. Если дверь посильней дернуть, язычок замка легко выходит из паза. Так же легко дверь и захлопнуть.
– А твой отец… Он в самом деле просил ее вызвать?
– Конечно, я правду сказал. Я курил у открытого окна в туалете на первом этаже, а он меня увидел и подошел. Сказал, что дверь в школу закрыта, а ему срочно надо что-то передать Элеоноре. Никакой вины передо мной не чувствует, гад… Сынком назвал, папаша хренов… – Сеймур так горько вздохнул, что Люда придвинулась к нему ближе и взяла его под руку. Он не отодвинулся.
– А где журнал?
– Там же, где и контрольные тетради. Сжег на помойке за этим сквером.
– Если журнал взял ты, то я не понимаю, каким образом в Элеонорином классе оказался кубик Влада Кондратюка.
– Ну не везет мне! Понимаешь?! Как отец нас бросил, такая непруха пошла, хоть топись! Этот кубик я в кабинете математики нашел, когда ты убиралась. Шваброй махнула, он и покатился. Я вытащил его из-под шкафа, потому что понял, что это Владькина любимая игрушка. В карман сунул, собирался ему отдать. Как этот кубик из кармана на Элеонорин стул вывалился, ума не приложу! Говорю же, не везет мне!
– Наверно, надо сказать директрисе, что Влад не виноват?
– То есть признаться, что журнал взял я?
– Ну ты же подставил Кондратюка!
– Я же не хотел! И потом, у них никаких доказательств нет! От него, по-моему, все уже отстали! Вот если опять привяжутся, то, конечно, придется… Но я надеюсь, что ты не… – Он замолчал, глядя на Люду глазами, вновь разгоревшимися огнем.
– Конечно же, я «не», – не отвела взгляда Люда. – Разве ты еще не понял?
Сеймур слегка пожал ее пальцы, а она подумала, что готова пойти ради него на любые испытания и пытки.
Возвращаясь домой, на лестничной площадке Люда опять встретила Вову Пономаренко.
– Ну как там Исмаилов? – произнес он свой ставший уже дежурным вопрос.
– Спасибо, гораздо лучше, – ответила ему Люда, будто бы Сеймур полгода был при смерти, а теперь начал поправляться. – Чего не заходишь?
– Если можно, то сегодня вечерком зайду с физикой?
– Раньше ты почему-то разрешения не спрашивал.
– Так то раньше… – Пономаренко каким-то новым взглядом посмотрел на Люду и скрылся в подъехавшем лифте.
Дома Люда решила позвонить Наде.
– Ты действительно что-то знаешь про Сеймура? – спросила она ее сразу после приветствия.
– Ничего я не знаю, – резко ответила Надя.
– Зачем же тогда… – растерялась Люда.
– Ни за чем. Это не твое дело!
– Ну… вообще-то… Ты права… Конечно же, это не мое дело… Только я очень прошу тебя, Надя, не рассказывай никому о том, что знаешь. Сеймуру и так плохо… А перед тобой он извинится, вот увидишь! Он не со зла! У него были основания! Он боялся, что ты выдашь его тайну.
– Тайну! – презрительно передразнила Надя. – А это, случаем, не он бежал из замка Иф? А его настоящая фамилия не Монте-Кристо?
– Ты же все знаешь…
– Ничего я не знаю. Глупость сделала, понимаешь! Заинтересовать его хотела! Теперь очень жалею, но дело уже сделано.
– Я же говорю, он извинится!
– Пусть подавится своими извинениями! Пусть даже и не лезет ко мне с ними! Передай ему это, раз уж ты – его доверенное лицо! – выкрикнула Власова и шлепнула трубку на рычаг.
Глава 6
Все тайное когда-нибудь становится явным
Степан Карпухович, которому при жеребьевке перед любовной атакой досталась пустая бумажка, сначала не очень огорчился, даже, вернее сказать, не огорчился вообще. Он и на жеребьевку-то попал случайно: задержался в классе, потому что из рюкзака, который он неловко сдернул со стола, высыпались тетради, а пока собирал их, заинтересовался разговором ребят на последних партах. Когда Румянцев предложил поднять руки, чтобы выяснить, кто претендует на Дробышеву, Степа неожиданно для себя руку поднял, а потом даже принял участие в жеребьевке. А что? Разве плохо вытянуть себе Арину?
Когда ему досталась пустая бумажка, он все-таки облегченно вздохнул. Что бы он стал делать, если бы вытянул Дробышеву? Он сроду с девчонками дольше двух минут не разговаривал. А чем люди занимаются на свиданиях, вообще не представляет. То есть, конечно, представляет – поцелуйчики и всякое такое… Но ведь не сразу? А до них что делать? Поскольку от размышлений о свиданиях у Степы тогда сразу свело скулы, как от лимонного сока, он вполне удовлетворился пустой бумажкой и бодро пошел на факультатив по физике.
А после всех происшедших в классе событий Степа крепко призадумался. Вот Заяц! Что с него было взять, кроме лопоухости и невероятных способностей к информатике? Ничего! Он был никем, а стал всем, когда написал глупейшие стишки про «птичку певчую». Конечно, повелась на них не Надя Власова, а Клюева, но это дела не меняет. Заяц с Клювихой после этого подружились, и самый мощный компьютер в кабинете информатики после уроков довольно-таки часто стал простаивать. Раньше Заяц на нем вис до глубокого вечера, а теперь вместо этого гуляет по Питеру с Клювихой за ручку. А Клювиха вроде даже похорошела. Во всяком случае, она распустила волосы, которые раньше все время сворачивала в дурацкий бублик на затылке, и лицо ее непостижимым образом округлилось – хотя с точки зрения здравого смысла должно было бы еще больше вытянуться. Да и сам Заяц приобрел такую солидность и значительность, что и Зайцем-то его называть стало неловко. Степа уже несколько раз слышал, как легко теперь Алик употребляет выражения: «мы с моей девушкой», «моя девушка», «мы с Настей», и, честно говоря, завидовал.
Зависть разъедала его душу еще сильнее, когда он смотрел на Румянцева с Власовой. Эти двое вообще выглядели настоящими Ромео с Джульеттой. С тех пор как Пашка у всех на глазах утешил Надьку после безобразного поступка Исмаила, девчонку будто подменили. Куда только делись ее резкость, насмешливость и дерзость? Смотрит на Пашку, как на какого-нибудь Добрыню Никитича, освободившего ее из когтистых лап Змея-Горыныча о двенадцати головах и двенадцати хоботах, и только томно вздыхает. А разве он ее освобождал? Исмаил Надьке успел здорово в челюсть въехать. А Пашка что? Слезки утер и какую-то бумажку в руки сунул. Тоже наверняка глупость несусветную написал… «Птички, рыбки…» Слушать противно.
