Дедушка и музыка - Алешковский Юз (мир бесплатных книг .TXT) 📗
— В меня пошел башкой! — гордо сказал дедушка.
Сенашкин ушел домой. Слова дедушки меня обрадовали. И вообще я успокоился; ведь музыка и кибернетика все-таки помогли! И еще как!
27
Мы остановились у калитки, поджидая Риту и археолога. Дедушка сказал, что они должны остаться у нас ночевать.
Когда все мы вошли в дом, Рита почему-то сказала, посмотрев на потолок, пол и стены.
— Сучки как глаза! Ах, вы, милые! Ах, вы, раскосые… добрые!
У археолога при этом был такой вид, как будто он остановился в удивлении перед прекрасным.
Я тоже посмотрел на сучки.
Посмотрел и хмыкнул, — сучки и вправду были похожи на глаза: и на прищуренные, с хитрецой, и на широко открытые, с большими зрачками, и на глупые, круглые, как у меня, трехмесячного, на фотографии, и на Ритины — красивые, с немного подведенными уголками…
— В каждом дереве душа есть, — сказал дедушка, подмигнув мне.
После ужина мы с археологом залезли на сеновал, легли рядом, но разговориться не могли. Только я спрашивал: «А как, по-вашему?» — он перебивал меня: «Тихо… тихо!» — и наконец сказал:
— Гармошка тоже чудо… Как выводит! Словно тоненькая струна между ней и моим сердцем… и страшно, если она разорвется. Вот ты, Егор, говорил о моделировании чувств в электронных машинах… Да какие там к черту машины, когда один человек не может смоделировать свое чувство в другом человеке! Бред! А почему? Ответь мне — почему?
— Машина-то сможет, а почему вы думаете, что человек не может?
— Ха… действительно, почему я так думаю? — растерялся археолог. — Ах, нет! Это — невозможно. Невозможно!
— А вы пробовали? Почему невозможно?
— Вот вырастешь, Егор, тогда узнаешь… Тогда ты узнаешь, что такое… Но давай спать.
У него, как у гармошки, у самого в голосе были страдания.
— Тогда скажите, в чем секрет музыки? — не отставал я.
— Я лично считаю, что она дарит нам ощущение бесконечности. Ведь так просто ее нельзя представить. Невозможно. И еще… помогает нам открывать в себе настоящие чувства… А каждое настоящее чувство, Егор, бесконечно… Увы! Это так.
— Еще немного, и вы бы покончили с собой? Вас удержало искусство? — спросил я, вспомнив слова из завещания Бетховена, о которых, мне рассказал Жуков, когда мы после истории с Мордаем возвращались домой.
— Это не совсем так. Но в моем положении нельзя не сказать музыке спасибо.
— А почему музыка разная? Бетховен, Чайковский, и джаз, и гармошка… Гармошка от слова гармония? — спросил я.
— Сплю… сплю, — прошептал археолог, — не видать мне ответного чувства. Я скорей поверю, что его в машине смоделируют!
— Все же вы попробуйте. Это же интересно, смоделировать свое чувство в… том человеке. А не удастся — в другом, подумаешь! Вы только для опыта попробуйте!
Археолог ничего не ответил и заснул, наверное, для того, чтобы его не мучило бесконечное чувство…
«Хороший он человек. А влюбляться я лично никогда не буду. Зачем мне так мучиться?.. Но мама же полюбила моего отца. Как там они? Надо им написать, чтобы прислали пластинок. Напишу, что у меня появился волчий аппетит и лучший друг — Жуков… И что здесь «приют спокойствия, трудов и вдохновенья»… и что вырасту до осени… и вообще: почему бы мне не остаться в деревне… буду на лыжах в школу ходить, умываться снегом… Кружок бионики и кибернетики организуем. Тут полно бабочек, жуков и лягушек для опытов… Про Норда напишу, и про дедушку, и про археолога, и про Риту, и про Сенашкина… все напишу. А может, мне стать писателем или композитором?.. И моделировать в людях всякие бесконечные чувства? Археологу я помогу. И смоделирую в Рите ответное чувство. Все-таки с людьми легче, чем с машинами!» — подумал я и тоже уснул.
28
Проснулись мы все поздно и на пруд решили сходить вечером.
Дедушка и археолог дали мне денег и послали в сельпо за консервами.
По дороге я забежал к Жукову. Он возился с конурой Норда. Норд зарычал и рванулся с цепи, услышав мой голос.
— Цыц! Свой! — сказал Жуков и открыл мне калитку.
— Чем ты тут занялся?
— Вот, — Жуков показал на связку серых дощечек, с одной стороны обрезанных полукругом. — Дранка с церкви. Лемех называется. Отнесу обратно.
Я хотел сказать, что все возвращается на круги своя, но не сказал, — Жуков понимал это не хуже меня.
От конуры остался только каркас, и Норд грустно смотрел на него. Мне захотелось для начала смоделировать чувства в Норде.
— Норд! Мы тебе новую построим, — сказал я.
Норд зарычал.
— И не рычи. Я тебя люблю. Понимаешь, люблю, — говорил я, а сам думал, что вот так же и археологу нужно действовать. — Ты хороший пес. Ты самый красивый и умный пес на всем белом свете. Посмотри мне в глаза… не стесняйся. Я тебя люблю и ты меня люби… Если я уеду, честное слово, буду присылать тебе посылки с костями. Хочешь? Видишь, я тебя глажу, глажу. А ты? Дай лапу и будем друзьями навек! Ну, дай, дай… Норд вилял хвостом, внимательно слушал меня, но лапу не давал.
Жуков засмеялся, а Норд подошел и лизнул ему руку, а на меня взглянул виновато, словно говорил: «Ты уж прости».
«Да-а… Меня он никогда не полюбит больше, чем Жукова. И если у археолога такая же история — плохо его дело», — подумал я и сказал:
— Приходи через полчаса. Вместе пойдем церковь смотреть. Сеанс я сам проведу. И тебе помогу дранку нести.
— Приду, — сказал Жуков.
29
Когда я вернулся, археолог стоял на табуретке и с выражением, как будто читал стихи, говорил Рите и дедушке:
— Мало того, что орнамент наличников вырезан с большим художественным вкусом и безупречной геометричностью. Он еще и музыкален. Да! Музыкален! Смотря на него, вы чувствуете стройный и самобытный ритм рисунка. А какие переходы от одной темы к другой! Это — песня! А резьба карнизов как бы завершает ее легкой, изящной и лирической горизонталью! Я уж не говорю о главке с петушком… Не правда ли, Егор? — увидев меня, спросил археолог.
Я кивнул, хотя не успел как следует присмотреться к карнизам и почувствовать музыкальность наличников, и подумал: «Вам надо Рите с выражением говорить то, что я говорил Норду, и пытаться моделировать свое чувство. А так будете мучиться долго-долго… А изба дедушки красива… и правда, золотые руки у него…»
Позавтракав, дедушка, Рита и археолог пошли в правление узнать, отправлена ли телеграмма о варварстве. Я должен был догнать их на лесной дороге и успел прокрутить две пластинки, пока ждал Жукова. Горох на обеих грядках вытянулся после дождя. Может быть, мне так казалось, но стебли «джазового» были толще и зеленей и капельку повыше стеблей «симфонического». Я полюбовался ими, а потом подошел к стене сарая, на которой дедушка сделал отметку, хотел проверить: подрос ли я от рубки дров, тасканья воды, еды и беготни, но не проверил. «Лучше проверю под конец лета. Так интересней», — решил я, и, не дожидаясь Жукова, сам зашел за ним.
30
Он уже навьючил через плечо две связки дранок.
— Будем нести по очереди, — предложил я.
За деревню мы вышли огородами. Я понял, что Жукову неудобно показываться на глаза с похищенной дранкой.
До леса было недалеко. Над зеленым полем звонкими колокольчиками висели жаворонки, и казалось, что это ветер дергает их изредка за невидимую нитку то вверх, то вниз и раскачивает из стороны в сторону…
В лесу сразу стало темней и прохладней. Пришла моя очередь нести дранку, но тяжести я не замечал и все время спрашивал Жукова, как называются лесные цветы и травы.
А Норд кругами бегал по лесу, обследовал пни, закидывал голову, принюхивался, повизгивал от удовольствия, распугивал птиц, и вдруг ни с того ни с сего замирал, вытянув хвост стрелой и поджав переднюю лапу. И так же неожиданно срывался с места и принимался задумчиво жевать какую-то полезную для него травку…
