Санькино лето - Бородкин Юрий Серафимович (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
Отец садится на бревно к деду Никанору, вытянув правую ногу, шарит в кармане папиросы. Курить он устраивается поудобней, облокотившись на колени и свесив засмолившиеся ладони.
— Все горит? — Дедушка указал падогом в сторону Займища.
— Горит.
— Хоть бы дождя бог дал. Экая сушь! С болотом шутки плохи, в тридцать четвертом годе так-то горело до самого снегу. Дежурит там кто-нибудь?
— Малашкин.
Над лесом пухнет ядовито-густая дымная завеса, что-то сегодня сильней разгорелось. Огня нет, потому что болото горит, изнутри, дышит этой сизой хмарью, как адово место. Дедушка, наверно, не видит дыма, лицо его бесстрастно, а вот отцу будто бы глаза щиплет, прищурился, лоб свел в гармошку, на заветренных скулах ржаво искрится двухдневная щетина. После бани побреется, свалявшиеся волосы станут золотисто-рассыпчатыми, весь он помолодеет.
— Надень рубаху, ужо реветь ночью будешь, — посоветовал дедушка.
— Ничего, в бане отмякнет. Ты пойдешь?
Старик отрицательно помотал головой:
— Без меня идите, я в другой раз.
Ему, конечно, хочется в баню, но она далековато, на задах, без помощи не дойти, чтобы не быть обузой, сам установил — через одну субботу моется.
— Дедушка, тебе жарко, наверно, в валенках-то? — спросил Санька.
— Старая косточка любит тепло. Моим ногам, брат, в свое время досталось и холоду и сырости, теперь ничем не согреешь. Прежде ведь какая обутка была? Мужики, бывало, в Питер поедут на заработки, а я круглый год — в лесу, никуда из Заболотья.
— И Волгу ни разу не видел?
— Нет. Где родился, там и пригодился. Это теперь взяли моду порхать туда-сюда.
Санька не разделял дедовой гордости. Прожить почти век и не побывать на Волге?! Он, например, побывал и нисколько после этого не меньше любит свое Заболотье, он должен знать, что делается на земле, видеть ее своими глазами.
— Сань, а ты кем будешь? — шутливо спросил отец.
— Не знаю.
Он и в самом деле не знал, потому что хотелось стать и охотником, как дедушка, и шофером, и капитаном теплохода — белый китель, белая фуражка с кокардой…
— Ну, ясно, не плотником. Все стремятся куда-нибудь повыше, дескать, зря, что ли, учились. А топорище сумеешь сделать?
— Сумею, — поторопился согласиться Санька.
Недолго думая отец сходил в избу, принес половинку березового кругляша. Пробуй! Может быть, когда-нибудь пригодится.
Оказалось вытесать топорище не так просто. Вертит Санька заготовку и той и другой стороной: тут древесина задирается, тут выщербнулся сучок, тут слишком глубоко взял. Надо сделать пологий изгиб, на конце — выемку и скос и чтобы все было гладко, овально. Не получается как следует, хоть семь потов пролей. Отец уж к последнему пряслу прибил поперечины, Санька сопит, торопится навести лоск, соскабливает неровности осколком стекла.
— Ну как, готово?
Отец перекладывает из руки в руку неуклюже-шероховатое топорище, смеется, морщинки сбегаются к краешкам глаз:
— Таким топорищем враз кровяные мозоли набьешь.
Дедушка тоже запрятал под лохматыми бровями усмешку, еще более сурово оценил Санькину работу:
— Первоучину в печке жгут. Вон подай матери на растопку.
Подошла мать. Они с Андрюшкой сушили сено и топили баню.
— Три копны нагребли, принести надо. Как раз к тому времю баню скрою.
В глазах матери много доброты, она довольна новым тыном, довольна тем, что вся семья в сборе, всяк при своем деле, что скоро — баня, которая сулит небольшой роздых в хлопотливом беге летних дней.
Санька с отцом несли вторую копну, когда деревню взбудоражил испуганный крик Марьи Сударушкиной:
— Лес горит! Бабы-ы, гори-ит!
Бросили носилки. Возле тына народ собирается, размахивают руками, галдят. Огонь то спрячется, то зловеще взметнется над лесом, отталкивая густой черный дым, как будто время от времени подплескивают керосину. Дважды донеслись выстрелы: Захар Малашкин звал на помощь.
Отец подхватил топор, побежал. Санька устремился было за ним, но мать остановила его:
— Помогать, в случае чего, будешь. Дедушку-то хоть на носилках неси.
— Сгорим ведь, если до поля дойдет! Рожь кругом! — слезливо причитала тетка Марья.
Леня Жердочка, ссутулившись в кабине, погнал «Беларусь» к Займищу; из села пропылила пожарка. Чем они там помогут?
Горящий лес водой не зальешь, и нет ее поблизости. Огненные языки угрожающе выхлестываются из-за леса. Жутко. Но так и подмывает сорваться с места, пуститься вдогонку за мужиками.
Появился председатель сельсовета Крюков Михаил Васильевич, сохранивший во всяком деле фронтовую хватку и распорядительность, принялся раздавать команды:
— Чего рты разинули? Сгореть хотите? Живо соберите старух и ребятишек, сюда, к машине!
— Как же деревню-то оставим?
— Хватит разводить турусы на воде! Я сказал, стариков и ребятишек, в крайнем случае, вывезем. Остальные — все на пожар! Лопаты захватите!
Паника началась: причитания старух, суматошные крики. К машине подносили узлы с одеждой, корзины с посудой, ведра, а кто-то додумался прихватить даже грабли.
— Куда тащите всякое барахло! — горячился Крюков. Подбежал к тыну Губановых, поторопил деда Никанора: — Чего, дед, не шевелишься? Пойдем-ка в мою машину!
— Ты бабам указывай, а меня оставь в покое: с места не стронусь!
Крюков хотел взять его под руку, старик враждебно кольнул его взглядом и палкой пристукнул:
— Не тронь! Здесь останусь, и — шабаш!
— Вот поговори ты с ним, чертом сивым! — сердито тряс кулаком председатель. — Если шибко артачиться будешь, силой посадим в машину.
С решительной готовностью ко всему старик стоял, опершись обеими руками на палку, не испытывая ни малейшего страха за себя. Не будет Заболотья, значит, и ему пришел срок… И все-таки в нем была не понятно чем подсказанная уверенность, что, если он останется здесь, тогда и дом сохранится.
Деревня притихла, точно участь ее была уже неотвратима. Ребята и те присмирели, забравшись в кузов машины. Старухи кучкой стояли возле, загипнотизированно смотрели, как выхлестывается над лесом огонь и чадит черным дымом. Вздыхали:
— Ветер-то в какую хоть сторону?
— К Починку, кажется.
— На деревню бы не повернул.
— Я гляжу, ка-ак пыхнет…
— Ой, матушки мои, что будет? Прогневили бога, — пророчествовала Куприяниха.
Знойно. На небе — ни малейшей тучки. Бедой пахнет. Чего торчать со старухами? Санька поманил пальцем Валерку:
— Бежим на пожар!
— Бежим!
— Ты куда? Или не обойдутся там без вас? — окрикнула мать.
— Я с папой приду.
Ничего не сказала, значит, разрешила. Санька земли под собой не чует, так хочется поскорей скрыться во ржи, чтобы мать уже не могла удержать его. Оглянулся — Ленка Киселева прискакивает за ними, этой только и не хватало на пожаре!
Опушка леса. Сильно пахнет гарью, пепел крупными снежинками оседает на землю. К Займищу первым, наверно, пробился бульдозер с дорожного строительства — видны гусеничные следы. Пожарная машина и трактор дяди Лени прошли за ним.
Осталось пробежать совсем немного, сердце взвинчивается на какую-то предельную высоту и, кажется, вот-вот сорвется. Сквозь тракторный скрежет слышны крики людей; елки вспыхивают как порох, с яростным треском, пламя гудит, будто внутри пожара мечется ветер.
Здесь и шофер Гоша, и дорожный мастер, он по старшинству распоряжается, размахивая короткими руками. К нему подбежал растерянный тракторист, молодой парень, чуть не со слезами на глазах, губы дрожат.
— Мокеич, бульдозер я бросил! Огонь обошел меня, совсем задохнулся в дыму, на дерево напоролся. Чего делать?
— Э-эх! — с досадой поморщился мастер. — Куда тебя, недотепу, черт понес?
Леня Жердочка облился с головы до ног водой около пожарной машины и метнулся на выручку бульдозера.
— Стой! Бак может взорваться! — кричали ему, но не остановили.
На какое-то мгновение все отвлеклись от пожара, ждали, что будет, переживая за Евдокимова. Медлительно-долгие минуты. Пожирающий треск огня. И, наконец, мощный бульдозер вырвался из дыму, стряхивая с себя обломанные подгоревшие сучья. Евдокимов выпрыгнул из кабины, как из жаровни, от мокрой одежи валил пар. Еще раз облили водой…
