Черниговцы (повесть о восстании Черниговского полка 1826) - Слонимский Александр Леонидович (бесплатные серии книг TXT) 📗

Наполеон стал готовиться к выходу из Москвы. Он решил идти на Калугу по пути, не опустошенному войной, и для прикрытия движения выставил против Тарутина сборный корпус Мюрата, неаполитанского короля. Но провести Кутузова было трудно: он угадал намерения Наполеона.

В ночь на 6 октября Кутузов предпринял наступление на корпус Мюрата. Он сам присутствовал при переправе колонн через реку Нару.

Сергей, разгоряченный и возбужденный, распоряжался наводкой мостов. Кутузов, подъехав ближе, узнал его в потемках.

— Поспешай, поспешай, голубчик, — сказал он Сергею, который вытянулся перед ним. — Хорошо работаешь.

Войска шли без шума, даже не слышно было движения артиллерии по мокрой земле. Запрещено было курить трубки и высекать огонь. Все имело вид таинственности. Колонны остановились на опушке леса, откуда видны были бивачные огни во французском лагере.

Едва забрезжил рассвет, как русский отряд в составе донских казаков и одного пехотного полка кинулся на французов. Все смешалось в лагере Мюрата. Внезапность нападения не позволила неприятелю стать в ружье. Кавалеристы без седел и мундштуков метались туда и сюда по произволу своих тощих кляч. Несколько полков обратились в бегство. Сам Мюрат едва спасся от плена. Казаки гнали французов десять верст, но Кутузов велел прекратить преследование. Генералы были недовольны. Напрасно горячился пылкий генерал Милорадович, настаивая на том, чтобы ему позволено было довершить разгром Мюрата. Кутузов оставался непреклонен.

— Терпение, голубчик, терпение, — отвечал он Милорадовичу. — Тише едешь — дальше будешь, а поспешишь — людей насмешишь.

Кутузов понимал, что корпус Мюрата представляет собой только авангард и что главная задача — отрезать Наполеона от Калужской дороги. Он предвидел, что ему с часу на час придется выдержать против главной неприятельской армии ряд кровопролитных сражений, в которых Наполеон, конечно, будет биться не на жизнь, а на смерть. Поэтому Кутузов и не желал удаляться от Тарутина, откуда было ближе к Малоярославцу, расположенному на Калужской дороге.

Шумно и весело возвращались вечером русские войска в тарутинский лагерь. Крики «ура» перемешивались с громкими песнями. Все праздновали воскресение умолкнувшей на время русской славы. Русская армия из обороны перешла в наступление. Захвачено было свыше сорока орудий и до двух тысяч пленных, которые понуро, с изможденными лицами шли под конвоем.

Тарутинское сражение было переломом всей кампании, на следующий день, 7 октября, Наполеон выступил из оск и устремился с главными силами к Малоярославцу. Но Кутузов опередил его и преградил ему путь. Бой под Малоярославцем продолжался днем и ночью. Французы сопротивлялись отчаянно, но все их усилия удержать за собой позицию были тщетны. Наполеон потерпел здесь окончательное поражение и сам чуть не был пойман казаками. Он принужден был отказаться от мысли прорваться к Калуге и вынужден был вернуться на разоренную Смоленскую дорогу. Отступление его превратилось в позорное бегство.

Тем временем ударили морозы, и они довершили гибель французской армии. Против Наполеона поднялась вся страна. Крестьяне собирались в отряды и ловили французов. В этих отрядах участвовали деревенские женщины и даже дети. Странно было видеть иной раз десяток французов, оборванных и грязных, покорно шествовавших в плен в сопровождении бабы, вооруженной вилами, и нескольких ребят. Только жалкие остатки великой армии добрались в декабре до границы. Самого предводителя при ней уже не было. Он покинул ее еще до Вильны и, сев в возок, помчался в Париж собирать новые войска для защиты своих европейских владений.

IV. ЗАГРАНИЧНЫЕ ПОХОДЫ

После сражения под Малоярославцем Сергей отделен был во вновь сформированный отряд генерал-адъютанта графа Ожаровского, мужа Лизоньки, старшей сестры Муравьевых-Апостолов. В начале ноября он участвовал в сражениях под Красным, за что награжден был золотой шпагой с надписью «За храбрость». С Матвеем он расстался в Малоярославце и снова встретился с ним в Вильне, после изгнания французов. Сергей жил на правах родственника в доме графа Ожаровского. Здесь же остановился и Матвей после прибытия, вместе с гвардией, в Вильну. Он был встречен с восторгом. За обедом: шел оживленный разговор: пили вино, говорили о предстоящем заграничном походе. Граф Ожаровский, пользовавшийся особым доверием императора, говорил о его твердом решении добиться низложения Наполеона. Лизонька с сияющим видом поглядывала на обоих братьев и обменивалась улыбкой с Сергеем, как будто имея с ним какой-то общий секрет.

После обеда Сергей повел Матвея к себе и показал письмо от отца. Иван Матвеевич сообщал о своей женитьбе на Прасковье Васильевне Грушецкой, внучке фельдмаршала князя Долгорукова. Он начинал с того, что его «разбитое сердце нуждается в участии близкого существа», вспоминал с умилением о «незабвенной Аннете», распространялся о неоценимых качествах своей новой подруги, приводил строчки из Горация и Овидия [20] и заключал фразой: «Итак, да свершится воля неба»

Матвей, ни слова не говоря, вернул письмо брату. А Сергей глядя с улыбкой на Матвея, сказал:

— Я рад за папа и от всего сердца желаю ему счастья.

Владычество Наполеона в Европе было поколеблено. Пруссия, а затем и Австрия присоединились к России. Война продолжалась. В апреле 1813 года русские войска вместе с пруссаками заняли Дрезден, столицу Саксонии, которая держалась еще союза с Наполеоном. После этого было заключено перемирие.

Семеновский полк стоял биваком около Рейхенбаха, где был штаб главнокомандующего Барклая де Толли. Между палатками шныряли торговки с пивом, колбасой и пирожным. Упитанные немцы в тирольских шляпах с пером и краснощекие немки в капорах приходили послушать русских песенников и радостно хлопали в ладоши, когда какой-нибудь солдат, скинув кивер, лихо откалывал трепака и так дробно частил ногами, что рябило в глазах. Вечером весь бивак сверкал огнями. Повсюду зажигались костры. Туманными пятнами желтели освещенные изнутри палатки. Треньканье балалаек, песни, хохот и крики — все сливалось в веселый гам.

Матвей помещался в одной палатке с Якушкиным и капитаном Чичериным, молчаливым молодым человеком. По вечерам к ним заходил прапорщик Чаадаев — «красавчик Чаадаев», как его называли в полку.

Это был изящный юноша, почти мальчик, с серыми глазами и нежной, как у ребенка, кожей. Товарищи немного посмеивались над его «кокетством» (даже в бою он был одет безукоризненно, как на параде), но уважали его необыкновенную образованность и ясность ума.

Бивак кругом гремел весельем, а в палатке шла беседа.

— В устройстве русских мозгов, — насмешливо говорил Чаадаев, — есть какая-то странность. Я знал одну богомольную барыню: она посылала своего дворового верхом за просфорой, а потом, на той же лошади, отправляла на съезжую сечь, потому что, видите ли, просфора оказалась черствой. Воображаю, как он возвращался верхом после порки! Мужики и господа стоят друг друга: никто не замечает бессмысленности рабства.

Якушкин, лежавший на походной койке, повторил слова Радищева:

— Крестьянин в законе мертв, но жив будет, если того захочет.

— Захочет ли? — отозвался Чаадаев. — Вы думаете, что русский человек еще умеет хотеть? Взгляните на эти тупые, покорные лица — разве вас не поражает их странная немота?

Якушкин сделал нетерпеливое движение. Чаадаев продолжал, слегка оживляясь:

— В нашей крови, должно быть, есть что-то враждебное всякой мысли, всякому движению вперед. Равнодушное презрение ко всему, что есть долг, справедливость…

— Чаадаев, — с негодованием прервал Якушкин, вскакивая со своего ложа, — в вас нет ни капли любви к отечеству!

— Любовь к отечеству — прекрасная вещь, — хладнокровно отвечал Чаадаев, — но я знаю нечто еще более прекрасное…

— Что же может быть прекраснее любви к отечеству? — снова вскричал Якушкин.