Самая младшая - Романовская Лариса (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
– Стрихнин с цикутой! – Мама говорит тем противным голосом, которым она ругается: – Полина, я с тобой сдохну! Оставь меня в покое! – И мама зевает.
Полина тоже зевает. До слез:
– А можно я с тобой полежу? Я не буду будить.
– Р-р-р, гав! – Мама пододвигается. – Ныряй сюда. Черт, у тебя ноги замерзли.
– Мам, а ты еще сердишься? – Полина ввинчивается к маме под бок. Тут пахнет сном. Это самое лучшее место на свете.
– Местами. И что мы с тобой, Вишня, сейчас делать будем? Овсянку читать? Омлет учить?
У Полины была идея. Но, пока мама сердилась, все смешные мысли из головы вылетели.
– Обнимашки? – шепотом просит Полина и обхватывает мамину голову двумя руками. У мамы волосы пахнут парикмахерской. А духами и сигаретами – еще нет. Такая утренняя мама – только Полинина. Она не смотрит в компьютер, она сопит Полине в ладонь, а под веками у нее глаза мелькают. А голос уже совсем хороший:
– Вишня, классно быть маленькой, правда? Знаешь как я тебе завидую! Я тоже так хочу!
Полина понимающе вздыхает. А мама открыла глаза и мечтает вслух:
– И чтобы по утрам не краситься! И чтобы у меня работа была в соседнем дворе, как твоя школа. Ну или у метро. Я бы тогда туда на самокате ездила бы!
На подоконнике пригрелся мелкий солнечный зайчик: он отражается от ароматической лампы, которую никто давно не включал. В лампе плавают шарики разноцветного масла, поэтому зайчик вышел не золотой, а немного малиновый. И еще в одном месте зеленый.
– Как у тебя в школе-то дела? Двойки есть? – Мама нашарила сигареты и теперь ищет тапочки. Одеяло сбилось, и постель уже немного холодная.
– По ритмике… Но баба Тоня сказала, что это ерунда! – быстро отзывается Полина. – Я чешки забыла, вот и все!
Мама встает, чертыхается и раздергивает шторы. И малиново-зелено-золотой зайчик исчезает, растворяется в лучах, как капля акварели в банке с водой.
– Вишня, по-моему, это свинство.
– Я же не специально их забыла! Я их в раздевалке оставила! Я просила меня вниз отпустить, а она не разрешила!
– Это не твое свинство, а… Как эту ритмичку зовут?
– Не помню. Она противная такая, ее у нас в классе никто не любит. Мы ее по имени-отчеству не называем никогда!
– Поэтому и не называете, что не любите. Понимаешь, Вишня… – Мама уже надела джинсы: – У нас память сопротивляется. Если человек тебе неприятен, ты не можешь запомнить, как его зовут и когда у него день рождения.
Полина не хочет думать, что у их ритмички бывает день рождения. У нее такая улыбка противная, будто она злится даже когда радуется. А радуется, когда кому-нибудь двойку ставит. Или когда она Альбинку в туалет не пустила. Или…
– В общем, если она еще раз такое сделает – звони мне. Я ей устрою утро стрелецкой казни в сосновом бору… – говорит мама строгим голосом.
Про стрелецкую казнь Полина видела в Третьяковской галерее. Такая картина страшная, что, как вспомнишь, сразу мурашки по рукам бегать начинают. А Максим (тот, который дурак из их класса) сказал, что все нарисованные стрельцы на самом деле вампиры. И что, когда их казнят – они восстанут из могил и будут всех пугать. И сейчас почти так же про учительницу ритмики Полина и подумала. Теперь приходится жмуриться, головой трясти и быстро говорить «Нет! Нет!», чтобы противная мысль выскочила из головы.
– Вишня, ты что? – Мама, оказывается, из комнаты выходила, а теперь обратно вернулась. – Учительницу боишься?
Объяснять про картину – сложно. Но Полина пытается.
Мама обнимает Полину одной рукой, а другой ставит на тумбочку кружку с кофе.
– Бедная моя Вишня. – От маминых волос уже пахнет табаком. – У тебя такое воображение потрясающее. Полинка, может, ты гений? Или хотя бы вундеркинд?
У Полины закрыты глаза, но она знает, что мама сейчас улыбается.
– Мам, пошли овсянку читать? Или книжку заваривать?
– Сейчас, почту гляну! – На тумбочке завизжал ноутбук. – Ага. Погоди. Черт! Алло? Витечка, слушай, у нас тут полный аллес капут, мне Козлов такую цидулю прислал… блин! Витька, вылезешь из тоннеля – перезвони. Вишня, что ты у меня за спиной скребешь? Ты зубы чистила? Давай быстрее, Неля сейчас встанет и ванную займет!
Полина отцепляется от колечка на поясе маминых джинсов. Засовывает одну ладонь под щеку, а второй обхватывает себя за плечо. И еще глубже заматывается в мамино одеяло. Оно уже совсем остывшее и не пахнет снами.
Кораблик на стекле
Дедушка пообещал отдать пузырек, в котором сегодня лекарство кончится. Там крышка с белой пластиковой пружинкой, на конце которой еще одна крышечка. Если к этой штуке приделать пластилиновые спинку и подлокотники, то получится кресло для зайцев. Прыгучее! Скорее бы дед таблетку принял!
Но дедушка говорит, что лекарство надо пить после обеда, на сытый желудок.
– Баб Тонь, а когда мы обедать сядем?
– Ты меня уже пятый раз спрашиваешь! Вот котлеты дожарю. Полина, ты голодная?
Бабушка не поворачивается от плиты, только сердито мотает головой. И заколка на ее макушке – три зеленых ромбика и два красных – тоже мотается туда-сюда. Красивые такие ромбики. Похожи на кусочки игрушечного кафеля для ванны. Если бы у заколки случайно отвалилась застежка, то можно было бы их отколупать и…Честно говоря, Полина не знает, что с ними делать. Но они такие блестящие и немножко прозрачные, что их лизнуть хочется.
– Полина, ты есть хочешь или нет? Толик, ты куда Полинкину горбушку положил?
– На подоконник! – отзывается с дивана дедушка.
– Ну все, пиши пропало! – кричит ему бабушка. – Бес! Вот же паразитская собака! В родном доме кусочничает! Вот возьму веник и…
– Я не люблю горбушки. – Наконец-то можно про это сказать. Так, чтобы дед не обиделся.
– Всю жизнь любила, а теперь не любишь? Толя, ты слышал, как она этого троглодита выгораживает?
– Слышу! – Дед глухо кашляет на своем диване. – И правильно делает…
– Ну и шут с вами, собачьи вы защитники! Полина, иди лучше огурцы помой.
– Уже!
Полина встает на пороге кухни и начинает тихонько колупать рисунок на дверном стекле. Там корабль разноцветный, под ним три волны, а сверху облако и солнце. Его нарисовали очень давно, когда у мамы Неля родилась, а у той, у Стаськиной мамы, – Стаська. Может, поэтому никто этот кораблик не счищает, хотя он облупился.
Эти чешуинки краски Полина и обрывает незаметно. В центральной волне получилась царапина. Маленькая. Кораблик обдирать жалко, а до солнца и тучи Полина не дотянется.
– Ты куда табуретку тащишь? – Бабушка разворачивается и вдруг с размаху лупит Полину по запястью. Лицо у нее жесткое, морщины – как наглаженные складки. – У нас же от них не осталось больше ничего! Это Жанкина память!
– Я не знала, – тихо говорит Полина и пятится в коридор. Про рисунок-то она знала, а вот про память… На самом деле тоже знала. От вранья хочется плакать еще сильнее.
– Полотенце приложить? – спрашивает с кухни бабушка.
– Не надо, – Полина все еще стоит в коридоре.
Ждать дедушкину пробку от лекарства ей уже не хочется. Хочется, чтобы обняли. А еще хочется уйти от бабушки. За сто километров. Или просто домой.
Бес будто почуял, что Полина уйти хочет. Сразу начал бегать у двери и подвывать тоненько, будто у него что-то болит.
– Вот куда тебя сейчас выгуливать? Уйди, напасть! Уйди, у меня котлеты горят!
– Ба, давай я с Бесом выйду! – говорит Полина.
– Чего ты там в такую погоду забыла? – Бабушка смотрит на Полину внимательно и сама потом за нее отвечает: – Обиду хочешь проветрить? Ну давай! Только недолго и все время под окнами!
Полина хотела сказать, что передумала. Но тут загудел в «клатче» бабушкин телефон. И Бес взвыл еще сильнее.
– Ниночка, ты? А чего не на городской, дешевле же? Да как обычно, Ниночка. Нелька замуж опять собралась. Она ж тут у нас отчебучила, Нелька-то! Алло! Полина! Обещала с собакой идти – так иди уже!
