За что? - Чарская Лидия Алексеевна (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Щеки мои горели, как жар, глаза блестели, растрепавшиеся волосы бились по плечам. Я слышала шумные возгласы одобрения, восторга — и вдруг… внезапно над моим ухом прозвучала фраза:
— Боже мой! Да неужели же это ваша девочка, Alexis? И я увидела «солнышко» о бок с Нэлли Роновой на пороге. Никогда не забуду я выражения лица моего папы. Мне казалось, что он готов был провалиться от стыда сквозь землю. А в глазах Нэлли Роновой отразился такой красноречивый ужас, что мне даже страшно стало за нее.
«Солнышко» быстро подошел ко мне, нагнулся к моему уху и шепнул сердито:
— Ты сейчас же отправишься домой.
«Вот тебе раз! После такого успеха и вдруг…» Я больно закусила себе губы, чтобы не расплакаться от жгучего чувства стыда и обиды. Когда я шла мимо Нэлли, она сказала:
— Можно ли так воспитывать девочку, Alexis? Это дикарка какая-то, мальчишка! Право, ее следовало бы отдать в институт!
— Да, да! — как-то особенно быстро произнес папа, — я отдам ее будущею осенью в институт, только надо будет раньше пригласить гувернантку, чтобы ее подготовила.
«Ага! Опять гувернантка… и институт вдобавок… И все из-за этой непрошенной тетушки!»
Как я ее ненавижу…
Противная!
ГЛАВА IV
Мои добрые феи. — Большая неожиданность. — Катишь
«Черная, толстая, белая или худая будет у меня гувернантка? Маленькая, как карлица, или высокая, как жердь?» Вот вопросы, которые мучили меня всю дорогу от Царского Села до Петербурга, когда мы ехали с тетей Лизой в Николаевский институт, где мы должны были встретить новую гувернантку, которую выбрал мне «солнышко». Она, как объяснила мне тетя Лиза с какою-то особенно загадочной и таинственной улыбкой, живет в этом институте. По словам тети она злая, строгая, старая дева с длинным носом и сердитым голосом. Я заранее уже решила ненавидеть ее. И всю дорогу из Царского я измышляла способы, как бы насолить противной гувернантке, втайне досадуя на «солнышко», что он мне выбрал такую.
Приехав в Петербург, раньше чем отправиться в институт, мы заехали отдохнуть и закусить на Николаевскую улицу, где жили постоянно мои тети Лина и Уляша.
— Тетя Лина! Тетя Уляша! — вскричала я, лишь только Матреша, тетина прислуга, открыла нам дверь, — вы слышали новость? У меня гувернантка будет и в институт меня отдадут. Это тетя Нэлли так посоветовала, Нэлли Ронова. Вы знаете ее?
При этом имени все мои три тети переглянулись с каким-то совершенно непонятным для меня выражением. Они сидели все трое тут в ту минуту, когда маленькая сероглазая девочка ураганом влетела в их уютную светлую столовую. Тетя Лина, по-своему обыкновенно, плела бесконечное кружево на толстой, набитой песком подушке с бесчисленными коклюшками. Крестная, моя любимица Оля, шила что-то у окна в то время как Юля или, как я ее называла, Уляша тщательно резала колбасу на тарелке маленькими, тоненькими ломтиками.
Уляша занималась хозяйством, и весь дом был у нее на руках. Я ее вижу, как сейчас, очень высокую, полуседую, с мистическим взглядом несколько испуганных черных глаз, с безумной приверженностью ко всему таинственному. Милая Уляша! Она, сама того не замечая, поддерживала во мне, ребенке, ту же любовь ко всему сверхъестественному, которое жило в ее душе. Она единственная из теток знала историю серой женщины, являвшейся мне постоянно в трудные моменты моей жизни…
— Гувернантка? — произнесла Линуша и ее полные щеки запрыгали от внутреннего смеха. — Да мы давно знаем твою гувернантку!
— Она старая? — спросила я, вся сгорая от нетерпения, — Неправда ли, Лина?
— Ужасно! — расхохоталась Линуша, — Совсем ветхозаветная, уверяю тебя!
— И нос у нее крюком, как у птицы, — добавила Оля.
— И глаза выпуклые и злющие, как у совы! — присовокупила тетя Лина.
— Оставьте! Что вы волнуете даром девочку. Она и без того нервна и впечатлительна без меры, — произнесла с укором тетя Уляша.
— Пойдем лучше убираться в туалете, Лидюша! — предложила она мне.
Ах, этот туалет! Чего-чего только там не было! И изящные коробочки, оклеенные раковиной, и фарфоровые пастух и пастушка, и костяная ручка на палке, которая употреблялась нашей прабабушкой, чтобы чесать спину, и «монашки». Последние интересовали меня больше всего. «Монашками» мы с Уляшей называли благовонные угольки, употребляемые для курева в комнате. Я их очень любила, они так хорошо пахли. Тетя зажгла их и поставила на пепельницу. Я смотрела, как медленно таяли они под влиянием пожирающего их огонька. «Монашки» тихо пепелились и таяли у меня на глазах, в то время как тетя Уляша говорила:
— Не огорчайся, что тебя отдадут в институт, девочка. Там тебе не будет скучно. Там ты будешь расти среди подруг-сверстниц. Это гораздо веселее, нежели одной. Играть будете, вместе гулять, заниматься.
Действительно недурно, если все случится так, как говорит Уляша, но… вот одно скверно: гувернантка. Кому приятно, спрашивается, иметь гувернантку—старую деву с крючковатым носом и совиными глазами? Я уже готова была поподробнее расспросить о ней тетю Уляшу, но тут появилась на пороге моя вторая тетя, Лиза, и сказала, что пора ехать.
Мы отправились. От Николаевской улицы до набережной Фонтанки, где находился институт с его чудовищем, я все время не переставала думать о той, которая волновала мое воображение. На мои расспросы, обращенные чуть ли не в сотый раз к тете Лизе о том, какова гувернантка, та отвечала только со своей значительной таинственной улыбкой:
— Стара… желчна… резка и сердита…
Когда мы подъехали к большому красному зданию на Фонтанке, на котором значилась надпись: «Николаевский институт», я уже ненавидела невидимую гувернантку гораздо больше Нэлли Роновой.
— Барышни в саду! — проговорил открывший нам дверь швейцар, которого я приняла за очень важную фигуру, и, наверное, сделала бы ему реверанс, если бы тетя Лиза не удержала меня вовремя от этого. Он повел нас по длинным коридорам с высокими окнами куда-то в самый конец его, где за стеклянною дверью зеленели деревья, и целый рой крошечных существ носился, подобный бабочкам, по большой садовой площадке. Едва я и тетя Лиза сошли по каменным ступеням за усыпанную желтым песком эспланаду, белые крошечные девочки окружили нас.
— Новенька! mesdam'очки, новенькая! — пищали они тоненьким голоском.
— Нет, не новенькая, — улыбаясь им, отвечала тетя, — мы случайно здесь… А вот не скажете ли нам, где находятся пепиньерки?
— На последней алле! На последней аллее пепиньерки! — затрещали девочки все разом, оглушив нас своими пронзительными голосами.
Я не могла удержаться, чтобы не спросить тетю, что это такое «пепиньерки». Она объяснила мне, что это воспитанницы, уже окончившие институт и остающиеся в нем для того только, чтобы подготовиться в учительницы.
Мы с трудом пробрались через толпу девочек на большую липовую аллею, где ходили попарно и в одиночку молодые девушки в серых платьях, с книгами или с работой.
— Зачем нам нужно идти к ним? — тихо спросила я тетю Лизу.
Но она не успела ответить мне, потому что в одну секунду мы были окружены целым десятком молоденьких созданий, смеющихся и серьезных, веселых и меланхоличных, черненьких, белокурых, светлоглазых и чернооких, словом — всевозможного вида и типа.
— Ах, какой славный ребенок! Смотрите, mesdam'очки!
— Очарованье!
— Прелесть!
— Душонок!
— Восхищение!
Так кричали они хором, набрасываясь на меня, точно в жизни своей не видели маленькой девочки.
— У нее поразительные глаза, mesdames! — произнесла высокая бледная девушка с длинным лицом.
— Точь-в-точь как у королевы Марии-Антуанетты, судя по картине…
— Нет, у Екатерины II были такие же, — произнесла черноглазая красавица с восточным лицом.
— А ресницы, mesdames! Ресницы, точно стрела.
— «И тень от длинных ресниц упала на бледные щеки юной красавицы», — продекламировала толстенькая брюнетка с вздернутым носиком и мечтательными глазами.
