Ливень - Романова Наталья Игоревна (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Тогда, два года назад, не было никаких сомнений — я напала на ярчайший пример анаболии. Оставалось только одно — сделать рисунки.
Сначала я зарисовала лишь несколько стадий развития хвостовых вилок у артемий и бранхипусов. А потом решила: надо сделать сотни рисунков, надо последовательно зарисовать каждый момент развития, каждый миг. Я работала два года. Тема моей курсовой стала темой моего диплома.
Если составить все мои рисунки и заснять, можно получить полную картину развития. Именно так делаются мультипликационные фильмы.
Я сделала такой фильм. И смотрела его часами.
Я шла по комнате слева направо и видела, как постепенно развиваются лопасти, щетинки, окаймляющие их внутренний скелет, «мышцы», управляющие хвостовыми лопастями и щетинками. И видела: хвостовая вилка у пресноводного рачка с самого начала развивается не так, как у соленоводного. С самого начала! Это значит — нет здесь никакой анаболии. Это значит — нельзя доказать, кто от кого произошел!
Сначала я успокаивала себя, объясняя все пугающие меня различия ранних стадий результатом «сдвига стадий».
Но в тот вечер я вдруг увидела, что вторая щетинка у артемии растет с внутренней стороны от первой, а у бранхипуса — с внешней. А это для чего? Какое это имеет отношение к конечным стадиям у бранхипуса? К «сдвигу стадий»?
Когда я это обнаружила, мне показалось, что я за что-то зацепилась. За что-то такое, за что можно будет тянуть и разматывать клубок…
В это время дверь открылась, и в нашу дипломную заглянули две девочки с младшего курса. Увидев меня, они тут же закрыли дверь, и я услышала:
— Кто это? — спросила одна.
— Морозова, — ответила другая.
— А что она тут делает так поздно?
— Как, ты не знаешь? Делает открытия! Ей же больше всех надо.
Я ужаснулась. Откуда такое отношение? И откуда им известно что-либо про меня? Это студентки с нашей кафедры. Значит, это мнение кафедры?
Вокруг на всех столах разложены записки:
«Ира, в 10.20 переложи в парафин».
«Ира, в 9.30 переложи в семидесятипроцентный спирт».
Вся моя группа оставляла мне эти записки. Они гуляли, ходили в театр, а я сидела здесь, рисовала и перекладывала их препараты из красителей в спирт, из спирта… Все к этому привыкли. Я думала… А оказывается, надо мной все смеются. «Ей больше всех надо. Делает открытия!»
…Я собрала рисунки и спустилась вниз к телефону-автомату.
С того дня как Алеша меня поцеловал, я его не видела. Впрочем, прошло всего дней пять. Наверное, он мне звонил, но ведь я все время была в университете… Сейчас я решила сама ему позвонить. Вялым голосом он мне ответил:
— Хорошо, если тебе так надо со мной говорить, приезжай.
Я приехала. Я думала, он заболел, лежит с температурой. Но его не оказалось дома: пошел прогуляться по улице. Я хотела уйти, но Алешина мама меня не отпустила.
В комнате, в углу возле шкафа, стоял мальчик из Алешиного кружка, рассматривал книги. Алешина мама усадила меня пить чай с печеньем, а сама стала рассказывать, как она выходила замуж за Алешиного папу. Целый год выходила, все спрашивала его, каждый день спрашивала, проверил ли он свои чувства. И он каждый день говорил ей… Тут Алёшина мама покосилась на мальчика у шкафа и не произнесла того слова, которое говорил ей Алешин папа, а только сказала, что это слово на букву «Л».
А потом Алешина мама пересела ко мне поближе и шепотом доверительно начала:
— Я очень беспокоюсь, что Алеша никогда не женится. У меня сегодня с ним по этому поводу был разговор. Мы даже поссорились… А ведь он пользуется успехом. Ему звонят, приглашают в компании. Но чаще всего он предпочитает сидеть дома и работать.
— И ему никто никогда не нравился? — решаюсь спросить я.
— Как сказать… — Алешина мама замялась. — Была одна. Но это было очень давно. И я приложила все усилия, чтобы не допустить там ничего серьезного. Ира, она была на четыре года старше Алеши! Он, конечно, может считать, что я разбила великую любовь, но я уверена, что поступила правильно. Сколько ночей я тогда не спала. — И уже громко Алешина мама сказала: — Да, я все забываю узнать, а у вас сон крепкий?
Я не успела ответить про сон: пришел Алеша. Подчеркнуто ласково он спросил у мальчика, какие книги тот выбрал. Потом они долго разговаривали о прошедшем заседании кружка. Когда мальчик наконец ушел и мы остались вдвоем, Алеша, зевая, проронил:
— Ну что у тебя там приключилось?
Я рассказала про девчонок с кафедры, про диплом, который не получается, и что я решила перестать морочить себе голову и просто описать хвостовые вилки у артемий и бранхипусов.
— Не понимаю, зачем ты мне это все рассказываешь, — ответил Алеша. — Я не биолог и не знаю, каким должен быть ваш диплом.
Алеша стоял ко мне в профиль. Профиль у него был, как всегда, красивый. Но только абсолютно безразличный ко всему… ко мне.
И тут я вдруг поняла, зачем мне его мама рассказала, как она целый год спрашивала у своего будущего мужа, проверил ли он свое чувство, и как тот каждый день говорил ей слово на букву «Л».
— Ты меня любишь? — спросила я у Алеши.
Алеша повернулся ко мне, глаза его засветились, но лицо осталось непроницаемо.
— Нет, — ответил он.
— Как же ты смел меня поцеловать?
— А я умею целоваться с женщинами, не любя их. Я бабочка.
Алеша поднял руки и помахал ими в воздухе, как крыльями.
Я ушла и больше его не видела. Вот уже полтора месяца.
А теперь этот звонок. Зачем? Что ему надо? В Звенигороде на практике надо мной хохотали. Я не хотела играть в игры с фактами — поцелуями. «Берегла поцелуй»! Им казалось это диким. Теперь я их понимаю. Теперь я знаю, что такое поцелуй. Ничто. Вот я сейчас подойду и поцелую шкаф. Что от этого будет шкафу или мне? Папа считает меня старой девой. Очень хорошо. Старая дева так старая дева.
Возвращаюсь к науплиусам.
Желтые шарики, плавающие в пресной воде, похожи на покрышки от футбольного мяча. Вылупившиеся из них рачки совсем такие же, как соленоводные, только они чуть-чуть меньше и чуть-чуть проворнее.
Два рачка переговариваются между собой. Два живых рачка в альбоме. Они заставляют меня чертить графики, выводить формулы, изучать целые разделы математики, термодинамики, заставляют читать книги по гидробиологии, биофизике. Заставляют…
Они заставили забыть все, что мучило меня в последнее время. Все куда-то отошло. Отступило. Об Алеше я вспоминаю только, когда он звонит. Тогда я беру трубку и кладу ее на рычаг. Я не хочу с ним разговаривать. Я только не понимаю, как он может мне звонить? Кто же он такой? Бабочка? Нет, в то, что он бабочка, я не верю. Бабочкой он назвался, чтобы отделаться от меня. Понял, что не любит, и решил отделаться. За то, что не любит, обижаться нельзя. Но если уж он порвал, то зачем звонить?
А Танька уверена, что у меня с Алешей не все кончено. Таня с Севой приходят почти каждый вечер. Свой диплом Сева закончил еще в середине года, успел даже напечатать статью и теперь вместе со мной разбирается в сложных задачах по физике и математике. Он говорит, что это ему тоже полезно. Официального распределения еще не было, но Сева добивается, чтобы его послали на Белое море. Там он решил заняться моделированием гидробиологических процессов. Мне тоже хочется куда-нибудь уехать. Хочется оказаться вдруг одной в чужом городе… А Танька говорит, что слышала, будто меня и Севу хотят оставить при кафедре. Никому и в голову не приходит, что я могу завалить диплом.
Прошел февраль. Прошли март и апрель. И вот я уже твердо знаю, что не смогу доказать, кто от кого произошел: соленоводные рачки от пресноводных или наоборот. Не смогу потому, что причина их различия все-таки не анаболия, а ценогенез, то есть приспособление личинок к разным условиям: личинок бранхипуса к пресной воде, артемии — к соленой. Разница между соленой и пресной водой тем сильнее должна влиять на строение организма, чем этот организм сложнее. Поэтому-то маленькие артемии и бранхипусы так похожи друг на друга и все-таки уже отличаются. Это отличие возрастает от стадии к стадии. Формулу возрастания я вывела.
