Трофейная банка, разбитая на дуэли - Крапивин Владислав Петрович (читать книги регистрация .txt) 📗
— Да подожди ты! — почти со слезами крикнул (вернее, взвизгнул) Лодька. — Я тебя уже сто раз мог уколоть, а ты...
— А чего не колол?!
— Потому что ты как паровоз! Прёшь не глядя!..
— А чего глядеть! Защищайся!
Лодька попятился. Прижался лопатками к твердым торцам поленьев. Он чувствовал (не первый уже раз), что Неверов его не любит. Это была не явная, а спрятанная нелюбовь. И непонятная. Ведь им совсем нечего было делить и никогда они не ссорились. Но Фома порой смотрел с усмешкой, будто знал про Лодьку Глущенко что-то нехорошее. Вот и сейчас...
Лодька опустил шпагу.
— Ну тебя! Ты как ненормальный...
— Я нормальный! А ты трус! Дерись давай! Или я тебя выпорю! — Вовка хлопнул проволочным клинком Лодьку по бедру. У Лодьки от оскорбления брызнули слезы. Конечно же, Фома изображал барона из кино "Под кардинальской мантией"! Настырный барон грозил высечь ни в чем не повинного дворянина, если тот не станет драться на дуэли. И заставил драться, и убил, и был бы за это повешен, если бы не вмешался кардинал... Но Фому-то никто не станет вешать, вот он и выхваляется!
Глядя сквозь мокрые ресницы, Лодька выговорил:
— Иди ты в ... Мы так не договаривались. Чего ты привязался?
Вовка ухмыльнулся откровенно:
— А занятно смотреть как ты боишься.
И тогда Лодька сказал в сердцах:
— Дур-рак ты! Я за себя, что ли, боюсь? — (Он опять видел перед собой черный след укола в полотне). — Я за тебя боюсь! Всажу тебе между ребер, тогда что?
— Ты-ы? — удивился Вовка. — Всадишь?
— Конечно! — принялся защищать друга Борька. — Ты прешь так, что тебя можно только настоящей раной остановить. А он же не может настоящей...
Фома зевнул пренебрежительно:
— Врете вы. Севочкин боится настоящей раны для себя. Царапинки. У него от крови головка кружится...
— Да?! — тонко крикнул Лодька. И отбросил шпагу. — На, коли хоть навылет! Пожалуйста! — (И чуть-чуть не рванул на груди рубашку. Но сдержался.)
— Пхы... — Похоже, что Фома слегка смутился. — Безоружного-то...
— А он и так был безоружный, — послышался тонкий и храбрый голос Фонарика. Оказалось, что все стоят вокруг. Фонарик прыгнул с велосипеда, и с ноги его падали приклеенные к ссадине листья подорожника. — Лодик обещал выполнять правила, а ты, Вовочка, полез без правил, как трактор на кузнечика. Вот он и оказался беззащитный. Это нечестно...
Неверов был умен. Он ощутил, что общее настроение на Лодькиной стороне. Были бы здесь только Синий, Гоголь и Рашид, тогда Фоме можно рассчитывать на поддержку (они не прочь похихикать над "шибко грамотными"). Но был сейчас Борька Аронский. А кроме него — Сидоркин, Костик и Гарик. Они, конечно, помельче других, но, в споре никогда не сдают позиций. Особенно Фонарь с его беззаветной готовностью биться за справедливость с кем угодно, хоть с целой дивизией СС...
— Тебе, Фонарь всегда больше всех надо, — с зевком сказалФома. — Ты не видел, как твой Севкин жмурился от страха...
— Сам ты жмурился! — крикнул в ответ Лодька и это было ужасно глупо, себе во вред. Фома довольно заухмылялся.
— Не я, а ты... Потому что всегда боишься. Зимой в логу на лыжах все съедут вниз, а ты наверху все топчешься, собираешься с духом...
Это была почти правда, и Лодька хотел уже отчаянно соврать про расхлябанные крепления, но Фома, все ухмыляясь, продолжил обличения:
— А вчера, когда стреляли, тоже зажмурился перед тем, как чиркнуть...
А это была уже неправда. То есть правда, но не с той начинкой.
Лодька пожал плечами.
— Все жмурятся, когда надо прицелиться. Одним глазом. А ты, что ли, двумя глазами таращился на мишень?
— Я таращился, как надо. А ты закрыл обе гляделки и шарах наугад.
— Как же он тогда в мишень попал? — поддел Фому Борька.
— Попал-то в краешек, — хмыкнул тот. — Случайно...
Спор был явно не равный. Фома, он старше, сильнее, крепче характером. И непонятно даже, чего ему вздумалось наседать на Лодьку Глущенко. Но тому, раз уж такое дело, куда деваться?
Махая отсыревшими ресницами, Лодька бросил Вовке дерзко и презрительно:
— Я, Фома, никогда не моргаю от страха. А при тебе и вовсе не стал бы. Можешь в меня хоть из пулемета...
— Как храбрый Натти Бумпо в книжке "Зверобой"? — Вовка был не меньше начитанный, чем Лодька или Борька. — Когда в него индейцы метали томагавки. Да?
— Да! — кинул Лодька в Вовкину физиономию (довольно симпатичную, кстати, если бы не ехидные желто-зеленые глаза). Он считал, что ничем не рискует. И тут же понял, что вляпался.
— А тогда сыграем в Вильгельма Телля, — предложил Фома ласково. Почти с настоящим дружелюбием. — Как я предлагал в прошлый раз. Когда все забоялись...
— Я не забоялся! — тут же напомнил Фонарик.
В начале июня, когда всем, даже самым большим, вздумалось попрактиковаться в стрельбе из рогаток, Фома оказался, как обычно, чемпионом. Поставленные на поленницу аптечные склянки он с десяти шагов рассаживал в стеклянную пыль без промаха. Его даже убрали из соревнований, когда Атос предложил разыграть в виде приза свой медный екатерининский гривенник (очень удобный биток для игры в чику). То есть предложили участвовать Фоме вне конкурса. Фома не показал досады, но в душе, конечно, разозлился (гривенник ему нравился). И в отместку, чтобы посмотреть, как все начнут ежиться от опасения, предложил "вильгельмо-теллевскую" забаву. Мол, жил в древние времена такой борец за свободу, Вильгельм Телль, который на спор с коварным герцогом сбил из самострела с головы собственного сына яблоко. Потому что был снайпер... А он, Фома, готов, не хуже этого Вильгельма, сбить с любой головы стеклянный пузырек. Не бойтесь, не промажет... А тому, кто готов сделать свою голову подставкой, Фома после удачного выстрела вручит в виде приза свой знаменитый складной ножик.
Все запереглядывались.
— А если после неудачного? — подозрительно спокойно спросил Атос.
— Тогда тем более, — гордо пообещал Вовка. — А меня можете расстрелять у стенки. Шайбочками... Ну, кто хочет?
— Я! — рванулся вперед Фонарик. Он только что выиграл тяжеленный гривенник, и его легонькие штаны обвисали от опущенного в кармашек груза. Лешка удержал его за лямку.
— Уймись, Фонарь...
Потом Лешка глянул на Атоса и пообещал Фоме, что сшибет склянку с него самого, с Фомы. Поставит этого "Вильгельма" раком, укрепит на самой выпуклой точке его туловища пузырек и вмажет по нему ботинком. А если промахнется и попадет ниже, такова его, Фомы то есть, судьба...
Фома засмеялся, превращая дело в шутку...
А вот сейчас была явно не шутка. И рядом — никого из старших, которые могли бы тормознуть опасный спор. Только приковылял на своих разлапистых ступнях Цурюк, но от него какой прок? Ростом с Атоса, а соображения меньше, чем у Славика Тминова...
У Лодьки заныло, захолодело в животе, но он пренебрежительно скривил губы:
— Подумаешь! Ну, давай!
Борьке, балбесу, крикнуть бы "не вздумайте, ненормальные, я сейчас Атоса позову!" Но он сказал совсем другое:
— Если Лодька не дрогнет, отдашь ножик. Как обещал в тот раз. Хоть промажешь, хоть нет...
Все вразнобой подтвердили, что это будет справедливо.
— Ладно, — улыбнулся одной щекой Фома. — А если Севкин хоть чуть-чуть сойдет с места или дернется... тогда что?
— Тогда бери мой поджигальник, — небрежно предложил Лодька.
— Ха! Самоделку-то! А ножик фирмы "Золинген", трофейный!
Нож и в самом деле был что надо! С узорчато-зеленой, как малахит, рукояткой, с никелированными лезвиями и всякими полезными инструментами: штопор там, отвертка, ножницы.
Лодька развел руками:
— У меня трофейного парабеллума нету. Не хочешь, не соглашайся... Но тогда кто из нас забоялся?
Фома сплюнул в подорожники.
— Ладно. Я-то ничем не рискую. Только имей в виду: стрелять буду шайбочкой.
...Эти железные шайбочки были похожи на таблетки размером с ребячий ноготь. За ними специально плавали через Туру, на свалку завода "Цепи Галля", там такое добро можно было брать горстями. В полете шайбочки свистели, как пули, и разносили стекло любой толщины.
