Верное сердце - Кононов Александр Терентьевич (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
— Вашими устами, благодушный мой Илья Муромец, только бы мед пить! — засмеялся Оруджиани.
На повороте к Тучкову мосту студенты остановились — перед тем как попрощаться.
— Все-таки иногда у меня создается впечатление, — сказал вдруг Оруджиани, — что мы еще дети, играющие во взрослых.
— Конечно! — засмеялся Веремьев. — Младенцы! Особенно Трефилов. Этакое бородатое дитя.
— Трефилов — просто старый дурень.
— Не согласен. Он оч-чень себе на уме. Очень неглуп. Правда, он застрял на нескольких нехитрых эсеровских формулах. И ровно ничего не читает. Марксистской литературы он совсем не знает и чувствует к ней какое-то простодушное отвращение. Но это не глупость. Это, скорее, самооборона — так ему удобней и спокойней. Кстати, и ореол старого, испытанного борца…
Веремьев увлекся «психологическим анализом» — была у него такая слабая струнка. Но Оруджиани беспощадно его пресек:
— Ну, будем мы еще тратить ночи на разговоры о личности Трефилова и о ее роли в истории! Время позднее. Р-разойдись!
29
10 февраля, незадолго до первого перерыва между лекциями, три студента — Веремьев, Шумов и Гринштейн, — взявшись за руки, перегородили университетский коридор от стены к стене.
Испытанный прием оправдал себя и на этот раз. Два потока слушателей, хлынувшие с разных концов здания, столкнулись посреди коридора; на низкий подоконник вскочил юноша с мягкой русой бородкой и звонко воскликнул:
— Товарищи!
В это время в нескольких шагах от Гриши произошло короткое и бурное замешательство, причину которого не все поняли: на другом подоконнике возникла новая фигура — в мундире; но сразу же раздался крик: «Долой академистов!», и фигура, отчаянно взмахнув руками, исчезла.
Гриша увидел грузина, пробиравшегося через толпу, уже густую к тому моменту; Веремьев стал проталкиваться ему навстречу, они наскоро обменялись несколькими словами, и Веремьев поспешно вернулся к Шумову:
— Оказывается, прежде всего надо обезвредить успевшего пробраться шпика. Идем!
Чем дальше к выходу, тем больше редела толпа.
Недалеко от двери на лестницу стоял человек в штатском, лет тридцати.
Веремьев подошел близко к нему и спросил:
— Ваш студенческий билет?
Шумов стал рядом:
Незнакомец возмутился:
— А у вас-то у самих билеты при себе?
— Случайно имеются! — Веремьев вынул из кармана студенческую книжку и, раскрыв, показал. — Нет, нет, не утруждайте себя, фамилию я надежно прикрыл перстом. Теперь предъявите свой!
— Но никому же из старых студентов не придет в голову таскать с собой документы. Нас швейцар и так знает — в лицо!
— Вот как?
Веремьев крепко взял шпика за локоть — теперь уже не было сомнений, что это агент охранного отделения, несколько, правда, иного вида, чем старый наш знакомый, с галстуком цвета павлиньего пера; во всяком случае, внешним видом своим он не привлекал к себе внимания — Гриша его в толпе не заметил бы.
Шпик возмущенно повел свободной рукой (за другую его держал Веремьев), потом рука привычно потянулась к карману, но тут ее перехватил Шумов, сжав несколько, может быть, крепче, чем того требовала необходимость.
Веремьев любознательно ощупал карман филера и спросил вполголоса:
— Парабеллум? Наган?
— Скорей! Без нас начнут, черт возьми! — заторопился Гриша.
— Лекцию? Еще успеем! — улыбнулся Веремьев. — Впрочем, время терять не станем. Поехали!
Студенты, взяв шпика с обеих сторон за локти, быстро повели его к лестнице. Он попробовал барахтаться.
— Будьте благовоспитанны, ведите себя вежливо, — сказал ему Веремьев. — Правила есть правила. По университетским правилам вход сюда вам воспрещен.
Филер пошел спокойнее. По ступенькам вниз он шел уже совсем послушно. Только все время поворачивался то к Шумову, то к Веремьеву, словно собираясь сказать что-то.
— Довольно вертеть головой! — рассердился Веремьев. — Вы, сударь, не кокетничайте. Мы поступаем по закону. По уставу Санкт-Петербургского императорского университета. Закон есть закон. Понятно? Так и доложите вашему начальству. А кокетничать, вертеть головой, разглядывая наши молодые лица, вам совсем ни к чему!
Внизу они сдали шпика швейцару и велели: ни в коем случае не пускать его назад — он без билета; иначе придется пожаловаться ректору на беззаконное нарушение правил императорского университета.
Старый, почтенный швейцар укоризненно посмотрел на нарушителя правил, тот сник, мирно надел пальто неопределенного цвета, котиковую шапку-бадейку и ушел.
А студенты бегом вернулись на второй этаж.
Уже в дверях они услышали напряженно звеневший на весь коридор голос:
— …с такой наглостью и цинизмом расправилось самодержавное правительство с думским представительством тридцатимиллионного рабочего класса. Лживость и лицемерие фраз о единении с народом вскрыты…
Говорил юноша с русой бородкой. Гриша его до этого дня в университете ни разу не видел. Очевидно, это был представитель объединенного комитета.
— Только война и военное положение, железными тисками сжимающие пролетариат и демократию, дали возможность правительству совершить гнусную расправу над избранниками рабочих, стоящими на страже их святейших интересов. Под грохот пушек и ружей правительство старается задушить революционное движение рабочего класса; в потоках крови насильно угоняемых на бойню миллионов рабочих и крестьян…
Выступавший закашлялся и, вынув платок, прижал его к губам.
— Будет ли дана возможность выступить представителю академической группы? — послышался выкрик из толпы студентов.
Сразу же возник оглушительный шум, кто-то протестовал, видны были возмущенные жесты, взмахи рук…
На подоконник быстро поднялся Оруджиани и стал рядом с русым юношей.
Призывая к молчанию, он высоко поднял руку.
Когда все немного успокоились, грузин сказал громко:
— Если студенческая сходка постановит дать слово академистам, они смогут выступить.
— Как же, жди! — крикнул затянутый в мундир белобрысый студент. — У вас же, видите ли, свобода слова! Знаем мы…
— Прошу не мешать! — внушительно сказал ему Веремьев. — Воздержитесь от черносотенных провокаций!
Спрятав платок и до предела напрягая голос, русый юноша продолжал:
— …смертельному врагу рабочего класса было мало этого. Он решил, что настал удобный момент для расправы… железные кандалы зазвучали за тюремной решеткой. Избранникам пролетариата царские бандиты сказали: ваше место в тюрьме. В тюрьму посажен весь рабочий класс. Шайка грабителей и эксплуататоров, шайка погромщиков осмелилась…
Оруджиани снова поднялся на подоконник и шепнул что-то оратору.
Тот спокойно сказал:
— Да, да. Товарищи! Только что нам сообщили, что усиленный наряд полиции вышел из василеостровской части по направлению к университету. Малодушные могут оставить сходку. Резолюцию протеста мы все же успеем принять. Я заканчиваю: долой царское правительство!
Толпа студентов возбужденно загудела. Кое-кто стал украдкой, потупясь, пробираться к выходу.
— Да здравствует социализм! — во всю силу голоса крикнул оратор.
Гриша не ожидал, что аплодисменты будут такими бурными… Вот тебе и пестрая публика!
Кто-то крикнул:
— Свободу рабочим депутатам!
И аплодисменты стали еще оглушительней.
— Заклеймим позором правительство палачей!
— Довольно ему обагрять руки в крови народа!
— Близка расплата!!!
На подоконнике стоял Гринштейн:
— Товарищи, внимание! Время дорого. Полиция уже на Университетской набережной. Академисты могут смело выступить — несколькими минутами позже, под надежной охраной городовых. А сейчас поставим на голосование поступившую первой резолюцию передового студенчества, поднявшего свой голос в защиту рабочего класса.
— Внимание! Полиция во дворе университета! — с притворным испугом завопил изо всех сил белобрысый академист.
— Радуйтесь! — ответил ему Гринштейн. — Вы сможете выступить перед самим господином приставом. Товарищи! Резолюция объединенного студенческого комитета целиком была приведена в речи выступавшего здесь товарища Николая. Кто за нее?
