Тень Жар-птицы - Исарова Лариса Теодоровна (читать книги онлайн бесплатно полностью без txt) 📗
— А если твоей маме дом современный не понравится? — спросил я.
— Он и не нравится. Только не матери, отцу. Он мечтает купить в деревне лачугу и перестроить по своему вкусу.
— Он что у тебя — Левша, народный умелец?
— Нет, он в милиции работает.
— А мать?
Антошка так и закатилась:
— Ты что на меня анкету заполняешь? Лучше борщ ешь. Мама у меня уникум.
— Что-что?
— А вот догадайся, кто она? — Антошка нахально надо мной потешалась. — Вечером мы можем к ней идти по улице и петь дуэтом. Причем она поет басом, хотя у нее обычно нормальный голос. За едой она мне разрешает читать, защищая от отца, сама без книги не может сидеть за столом. Ужасно любит готовить, а больше экспериментировать. Раз закатила ужин и подала фальшивую икру, фальшивые каштаны, фальшивую халву и фальшивый ликер без спиртного. Гости весь вечер ломали головы, что же они ели и пили на самом деле…
— И никто не отравился? — спросил я. Но Антошка не обиделась.
Она налила мне борщ и все трещала, что мать кончила и университет, и курсы медсестер, что она и чертит, и вяжет, и рисует, но ничем долго не увлекается. Она ушла из аспирантуры в газету, бросив недописанную диссертацию, из газеты пошла в операционную, потом стала лекции читать от общества «Знание»…
А потом Антошка попросила меня помочь ей с уборкой, она решила обмести потолки, раз в доме появилась такая каланча, а я съязвил, что у них в квартире даже пылесос зарос пылью. Тут она сморщила нос и призналась, что ни она, ни мать не любят убирать, эта радость на отце.
— Не завидую я твоему будущему мужу…
— Интересно, а что важнее: его хорошо кормить или чтоб в квартире все сверкало, а в холодильнике ветер гулял?
— И то плохо, и другое, — сказал я и только хотел ее к моим задачкам подвести, как началось наводнение.
Она забыла закрыть кран в ванной комнате, когда я пришел. Вода дошла до передней, пока мы спохватились. Пришлось мне снимать сапоги, закатывать брюки, и мы в четыре руки черпали воду, чтобы не протекло на соседей.
Немножко поругались, потому что она и тут все хотела по-своему делать, а я за усовершенствование и экономию сил. Я ее выгнал из ванной, не с ее простудой там мокнуть, и велел только ведра выливать, которые я наполнял, промокая и отжимая тряпку с полу.
И тут пришла ее мама.
Она не удивилась, застав полураздетого парня в ванной с дочерью, только мельком на нас взглянула.
— Вы, конечно, Барсов, судя по росту? Слышала многое, но не знала, что вы еще и трудолюбивы.
Над Антошкой никакого квохтанья не было. Она села есть борщ, а когда мы все убрали, сказала:
— Моя дочь умеет заставить работать самых ленивых, меня недавно так завела, что я ей шапку за ночь связала.
Она совсем непохожа на Антошку, высокая, худая, очень моложавая и очень фирмовая. Даже странно, Антошка одевается даже хуже, чем Варька Ветрова, а ее мать разодета как дикторша.
Потом они усадили меня есть мороженое, и я снова удивился. Моя мама в жизни бы не принесла мороженое, когда я болею, а эта мать как ни в чем не бывало разрезала брикет сливочного мороженого, полила его вареньем, сверху ликером и велела нам трескать. Красота!
— Вы еще должны радоваться, что Антошка пожар не устроила, — сказала ее мать, — пришлось бы вам стены и потолок белить.
— Ну, мама… — заныла Антошка, и я позавидовал, что у ее мамы такие здоровые нервы. Моя бы начала с мокрой тряпки, сначала бы отхлестала, а потом стала выяснять, виноват ли я.
А когда наконец я заикнулся насчет задач, Антошка сообщила, что ей звонила Эмилия Игнатьевна и запретила даже смотреть на них. Вот это старуха взяла в осаду, как великий полководец. И себе во вред. Ее же за мои двойки Наталья Георгиевна со свету сжует.
Сегодня на перемене разгорелся спор о мастерах и ремесленниках. Это стало традицией — собираться вокруг Осы, когда ее урок кончится, и болтать о чем угодно. Наверное, дело в том, что ей с нами интересно рассуждать, а некоторые учителя всегда торопятся выскочить из класса…
Стрепетов заявил, что во Франции есть даже музей ремесленников, что раньше ремесленник всегда мог до мастера дорасти.
— Мастер тот, кто все делает без образца, без эталона, — заорала Антошка. У нее иногда голос, как у пароходной сирены, правда, плохой сирены, писклявой…
— Нет, раньше у них были правила, они приносили присягу в верности законам ремесла. — Стрепетов говорит тихо, неторопливо, но к нему всегда прислушиваются. — Нельзя было дорогой материал заменять дешевым, нельзя было выгадывать и выкраивать честность по весу и по качеству…
— Да, нашим рационализаторам тогда пришлось бы зубы на полку положить… — хихикнул Латников.
— Совсем другие принципы дела, — задумчиво проговорила Дорка Чернышева, — наш век более гибкий…
— А что лучше? — спросил я.
— Скоро ни хлеба, ни воды настоящих не будет, одна химия.
— А как иначе прокормить человечество?
— Великих художников всегда называли мастерами, — сказала Оса, вернув нас к теме спора, и я вдруг заметил, что она чем-то неуловимо похожа на мать Антошки.
Я добавил, что мастер тот, кто в своей области самый сильный, и если отталкивается от старых образцов, все равно вносит что-то свое…
Оса кивнула, и потом оказалось, что весь разговор она завела в защиту поэзии. Видите ли, у нас примитивные вкусы, большинству нравятся штампы, и вот она будет пытаться научить нас отличать настоящее искусство от фальши, нельзя ради мелодии мириться с пошлостью слов, а наш ансамбль «Лемуры» поет глупые песенки, а им еще аплодируют.
— О вкусах не спорят! — вмешался Ланщиков. — Мне вот кажутся нелепыми фигурки из дерева… Разве это искусство?
— Это самовыражение… — Но Дорку не поняли, не все знали, чем она увлекается.
Оса никого не перебивала, только глаза смеялись, и я вдруг подумал, что мне бы хотелось познакомиться с ее дочерью, если бы она у нее была…
Все-таки странно, нарочно нас завела — и никаких выводов. Зачем ей, что мы спорили?!
Уже три дня, как вернулись из Ленинграда. Ездили туда с Кирюшей на каникулы. От нашего класса было всего пятнадцать человек, и Кирюша проявила себя абсолютно понимающим человеком: не зудела, не воспитывала, только много времени ее сын отнимал. Ему пять лет, и она потащила его с собой. Удивительный пацан, все время терялся, и мы бегали на его поиски, точно он с нами в жмурки играл. Толстый, спокойный и время от времени говорил ей басом: «Мать, не рычи!»
Девчонки наши его тискали, а он их всячески презирал, только Варька Ветрова нашла путь к его сердцу, показав, как надо свистеть двумя пальцами.
Митька не поехал, сказал, что все деньги гробанул на кожаный пиджак и хочет подработать, чтобы долги выплатить…
А Кирюша, оказывается, прекрасно поет цыганские песни пол гитару, голос низкий, мы всю ночь до Ленинграда не спали, но пассажиры попались приличные, никто не жаловался. Только в Бологом я чуть от поезда не отстал. Вышел подышать, и показалось, что за платформой какие-то камни грудой рассыпаны и блестят; ну и сунулся полюбопытствовать. Оказалось, куски мрамора для монумента. И пока я примеривался, какой кусочек свистнуть, наш поезд двинулся без всякого сигнала.
Пришлось в последний вагон прыгать, хорошо что проводница попалась сознательная, дверь не сразу закрыла. Она сначала меня алкашем несчастным обозвала, думала, я за бутылкой бегал, а потом обнюхала, удивилась и отпустила с почетом.
В нашем купе никто и не заметил, что меня нет, даже обидно стало. Ланщиков что-то Антошке вкручивал, Ветрова с Петькой, сыном Кирюши, возилась…
Все-таки человеку, наверное, надо быть кому-то нужным?
И я на всех обиделся, хоть и толстокожий…
В Ленинграде я побывал впервые, и у меня все в голове смешалось. Мы спали не больше трех часов, ходили по улицам днем и ночью, мы хотели проверить, права ли Оса, когда говорила, что Достоевский улавливал биологические часы человека, понимал или чувствовал, как воздействует освещение, времена года на психику героя. Бродили мы четверо: Варька, Антошка, Лисицын и я.
