Библия в СМСках - эН Ая (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
– Ну конечно, проблемы морали тебя не волнуют! – вспыхнула бабушка. – Холеные ногти куда важнее!
– Баб, как говорил великий Чехов, в человеке все должно быть прекрасно: и душа, и ногти.
М-да, про душу утонченный меланхоличный почти красавец, почти кандидат по прыжкам в воду и почти кандидат непонятных политических наук, упомянул зря. Вера Игнатьевна или Вигнатя, как за глаза называли ее бывшие ученики, поднялась во весь свой богатырский 158-сантиметровый рост, и вид ее стал страшен. Ну, во всяком случае, ей самой казалось, что – страшен. «Надо будет напомнить Любуне, что пора натереть мебель», – между делом подумалось Вигнате, пока она критически оценивала отражение своего страшного вида в витрине, на фоне милой сердцу коллекции.
– Не смей! Не смей трогать душу! – патетически провозгласила бабушка, покосилась еще раз в сторону коллекции и повторила громче, расправив плечи: – Не смей! Ее! Трогать!
– Ба-аб, так ты ж сама разрешила…
Вигнатя обернулась. За ее спиной стояло рыжее солнышко с голыми руками, голыми ногами и голыми, бесстыдно голыми, ненакрашенными глазами. Шорты и маечка только подчеркивали все это ослепительно-юное безобразие. В руках у внучки была большая венецианская чашка – не из коллекции, с кухни. Чашка пахла шоколадом и ванилью, а ведь вообще-то сейчас пост.
– Но ты же разрешила ее брать! – невинно хлопая ресницами, перетекающими в уши, проворковало рыжее безобразие, переводя взгляд с чашки на бабушку.
Макс не выдержал и улыбнулся.
– Кого брать? Кого разрешила? Послали мне небеса внуков! Испытание в старости! Я им о душе, а они мне – о чашке с ногтями!
На «чашке с ногтями» Максу захотелось сползти «пацтул». Но он сдержался. То есть начал сползать, но, во-первых, в пространстве Моора, во-вторых, в итоге сдержался, а в-третьих, он мог себе позволить подобную пантомиму – Вигнатя в это время стояла к нему спиной и буравила глазами Еву.
– Да причем тут чашка?! Да хоть разбей эту чашку! – заорала бабушка. – Возьми – и разбей! Разбей!
Бабушка для наглядности даже махнула рукой, демонстрируя, как красиво и решительно можно грохнуть чашку об пол. Ева посмотрела на лаосский ковер ручной работы под ногами и предпочла поставить чашку с шоколадом на стол.
– А-а-а, жалко чашку? – назидательно продолжила бабушка. – Чашку не должно быть жалко! Душу свою пожалейте, душу! Куда катимся, о том подумайте!
– Да ладно, баб, расслабься! – отмахнулась Ева-Евгения.
Максим неожиданно для себя отметил, что голос у сестры в последнее время, после того, как она перекрасилась в солнечный цвет, тоже стал солнечным. Ева только-только начала превращаться в девушку, чуть позднее своих подруг, но зато стремительнее, уверенней, что ли… За последние два или три месяца Макс видел Еву впервые: сам он с января жил со своей девушкой отдельно, а сестра оставалась на попечении няни, потому что пока предки не забрали ее к себе в Америку, в хай. К бабушке Вигнате внуки ездили по очереди. Макс – на своей «Субарочке», чаще один, но изредка с Алкой. А Ева чаще на такси с няней, или изредка ее отвозила соседка по московской квартире, у которой тоже был дом в Опалихе. Но все равно – по очереди. Так вот почти и не пересекались.
– Лично я никуда не качусь! – солнечным, мелодичным колокольчиком продолжила Ева. – И вообще у меня нет привычки по квартирам на роликах кататься. Я хорошая и добрая!!!
Макс улыбнулся. У Евы с детства все «хорошие и добрые». «И тут баба Яга как схватит братца Иванушку! Да как сунет его в печь!» – читала няня Инна, а Ева тут же убежденно добавляла: «А баба Яга холосая и доблая!» – «Да как же хорошая? Она ж Иванушку в печь посадила!» – «А она его как будто посадила! Она холосая и доблая!»
Пока Макс улыбался, предаваясь воспоминаниям, Вигнатя погрузилась в серьезные раздумья о будущем цивилизации вообще и своего наследства в частности. Ева решила, что на этот раз дело обошлось без обычных бабушкиных концертов, поэтому взяла чашку с шоколадом и принялась спокойно потягивать его, ни о чем не раздумывая и ничего не вспоминая.
Ангелочки на люстре тоже ни о чем не думали. Они тупо пялились вниз и видели то, что можно разглядеть только сверху. Например, бурую бородавку на загривке Вигнати, обычно тщательно замаскированную волосами. Полоску пыли на ближней к стенке планке горки, до которой уборщица и по совместительству член семьи Люба хронически не дотягивалась. Трещину на ухе фарфоровой пастушки, поддерживающей вазу с фруктами.
Один самый храбрый инк осторожно выглянул из-за пастушки и оценил обстановку. Вид у него был настороженный и туповатый. Нет, такие, как он, не могли бы додуматься до гексагональной кладки! А может, могли? Может, они были вовсе не такие, а…
– Господа, мое решение принято! – вдруг торжественно сказала Вера Игнатьевна.
Ее голос доносился до Макса словно откуда-то издалека. Словно из подвала, с чердака, из другой комнаты, из другого мира. Так могут говорить чревовещатели, самоубийцы, лунатики, фанатики, маньяки, шизоидные философы… Забыв про инков и увлекшись сочинением того, кто мог бы вещать таким голосом, Максим невольно пропустил мимо ушей всю первую часть бабушкиного спича. Вывели его из мини-нирванны остатки шоколада, внезапно оказавшиеся у него на светлых брюках.
– Эй, Евка! Он же горячий!
– Уже не горячий!
– Они же белые!
– Уже не белые!!!
– Ты что, дура?
– Сам козел! То есть… Ну, в смысле, извини. Я случайно.
Макс вздохнул, собрал чашкой, как совком, не успевшую навечно соединиться со штанами часть напитка, достал из кармана одноразовые бумажные салфетки и стал знакомить их с коричневой массой путем промокания. Максу было мокро по колено. И брюк жалко вообще-то. Еве было море по колено. Ей было не важно, что штаны испорчены. Она увлеченно ругалась с бабушкой. «Пойти переодеться или ввязаться в ссору? – вяло думал Макс, методично портя салфетки. – Почему жизнь предлагает мне выбор между двумя одинаково бессмысленными и одинаково ничего не значащими вариантами? Почему я должен тратить время на брюки или ссору, когда… А на что его тратить? Разве есть что-то, на что можно потратить жизнь? Камю сомневался даже в том, стоит ли вообще жизнь того, чтобы ее жить… Да нет, у меня не депрессия, и я так вопрос не ставлю… У меня не депресняк – я вопрос не ставлю так… Но когда тебе постоянно приходится заниматься брюками – в кавычках брюками – вместо того, чтобы сделать что-то другое… То, что более важно… например, тайны нашей истории, они…»
– Бабуль, ты в своем уме вообще? Какому еще сиротинушке? Ты что?
– Я в своем уме! – Вигнатя треснула сухим, но крепким кулачком по столешнице. – Я в своем, здравом уме и абсолютно трезвой памяти! И я не собираюсь оставлять дом, квартиру и все заработанные честным трудом ценности неблагодарным, невоспитанным и погрязшим в дешевом разврате…
«Фразочка-то какая роскошная – “погрязшим в дешевом разврате” – ну Вигнатя рулит!» – отметил Макс, извлекая из пакетика последнюю салфетку.
– …и погрязшим в разврате и похоти своим потомкам! Каждому – по делам его! – на сей раз Вигнатя стукнула по столешнице трижды. – Так пусть, пусть все достанется лучшему! Сиротинушке!
Макс включился.
– Какому сиротинушке? – повторил он вопрос Евы.
– Проснулся! – буркнула сестра.
– Какому – пока не знаю, – подчеркнуто-спокойно ответила бабушка. – Хорошему сиротинушке. Достойному. Соблюдающему моральные нормы. Но при этом обделенному судьбой. А на вас – геена огненная.
Максим устало встал. Про сиротинушку – это что-то новенькое, но Вигнатя в последнее время регулярно преподносила родным новости. То на даче перестройку затеяла. То домработницу Любу выгнала – хорошую, проверенную, не первый год помогающую по дому. То вбила себе в голову, что у нее – рак, переполошила полгорода. То ударилась на старости лет в религию, хотя всю сознательную жизнь была атеисткой. Теперь вот вдруг решила отписать квартиру «сиротинушке». Обычно бабушка остывала быстро, а точнее, с приходом очередной, новой идефикс благополучно забывала о старой. Так, планируемая реконструкция дачи окончилась двумя беседами с архитекторами и одним составлением плана (пришлось потратить на это кучу времени). Домработницу Любуню с извинениями вернули черед две недели, после того как новые помощнички загубили розочку и воспользовались бабушкиной зубной щеткой. Эпопея с онкологией тянулась около месяца и завершилась небольшим скандалом с врачихой, которая якобы специально вытягивала из бабули денежки, назначая все новые и новые обследования, в то время, как ей сразу должно было быть ясно, что это – всего лишь родинка… Макс умел делать выводы и понимал, что идее «квартиру – сиротинушке» жить недолго. Недели две – максимум. А может, пару часов.
