Три твоих имени - Сабитова Дина Рафисовна (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
Игорь только головой покачал:
— Даже думать не смей. Ты рассуди — в детдоме таких еще сто человек. Тебе эта на глаза попала — ты ее и пожалела. А какая она — кто знает? Нет, Наташ, я понимаю твои женские нервы, но я чужого ребенка растить не могу. Не проси.
И так он это сказал — «чужого ребенка», — что я только губу закусила. «Нет» для Игоря — это всегда такое железобетонное «нет». Уговаривать бесполезно.
Как начала Маргарита разговаривать, так и остановиться не могла, видимо, намолчалась за эти дни. Весь вечер она то песни пела, то рассказывала мне про свою жизнь, про сестренку маленькую, про деревню Шечу, про то, как она в третий класс пойдет.
А утром следующего дня произошло два события. Одно хорошее, а другое — плохое.
Зашла медсестра и принесла Маргарите старенький розовый портфель-рюкзачок.
В палате сразу запахло гарью.
— Это тебе передали, говорят, твой портфель. Подкоптился он у тебя, но цел. Проверяй — все вещи на месте?
И делает мне знак, чтоб я в коридор вышла. Кругом дети, а ей не терпится с кем-то взрослым новостями поделиться.
С рюкзаком этим в руках Маргаритку из горящего дома вынесли — потому от него так горелым и тянет. Врач скорой помощи рюкзак у себя оставила — его как в угол машины закинули, так он там и пролежал. А теперь, когда Маргаритку выписывают, спохватились, что это единственная ее вещь из родного дома.
А еще пришли женщины из опеки и детдома. Они сейчас у завотделением выписку получают на Маргаритку и потом придут, скажут ей, что она домой не поедет уже. И что мамы и папы у нее нет.
— Но, может, по дороге скажут, а не здесь. Реветь ведь будет, и мы вместе с ней. Нет уж, такое дитю говорить — это надо железным быть, — вздохнула медсестра.
Я назад в палату кинулась. А там Маргаритка вынула из портфеля все свои вещи, на кровати разложила и любуется.
— Смотрите, все мои тетрадки, и карандаши цветные тут, и ручка, и…
Подойти и посмотреть я не успела. Вошли в палату две женщины в накинутых сверху белых халатах, поздоровались со мной, с Маргаритой. А потом одна из них говорит мне:
— Вы извините, но не могли бы вы нас на пять минут оставить наедине с Риточкой?
Я Сережку за ручку взяла, и мы пошли в холл, где телевизор стоял. Нашли там мультики.
Сережка смотрел и смеялся. А я ничего не видела и не слышала. Все думала, как там Маргарита.
Смотрю — ведут ее. Я ее в первый миг и не узнала — привыкла видеть в халатике, а тут переодели ее в платье с клетчатой юбкой, на голову какую-то панаму нацепили. Наверное, чтоб солнце не напекло — после сотрясения мозга голову надо беречь. Платье Маргаритке велико и висит на ней цветным мешком. А сама она идет и ногами по полу загребает, только что не спотыкается. Портфель ее одна из сопровождающих женщин несет.
Я кинулась — хоть до свидания сказать.
Маргарита подняла на меня глаза, и на мои слова прощания ничего не ответила. Не кивнула, не улыбнулась — словно не слышала. Отвела взгляд равнодушно и поплелась за взрослыми дальше.
Молча.
Глава 2
Рассказывает Настя Кожевникова
Я раньше в другом детском доме жила. Тот был просто с номером, а потом меня сюда перевели. У этого детдома есть имя, он называется «Теремок». По-моему, название так себе, для малышей, а у нас тут народ от семи и до восемнадцати лет. В восемнадцать лет уже как-то смешно: «Где живешь?» — «В теремке!»
У нормальных домов на улицах номера и нет названий. Но у нас-то не нормальный дом, а детский.
Люди думают, что нас в детском доме держат за забором и водят везде строем, как солдат. Я однажды на рынке разговорилась с теткой, она так удивилась, что я детдомовская, спрашивает: «Как же это ты одна без взрослых по улицам ходишь?»
А я разозлилась, говорю: «А у вас домашние дети в четырнадцать лет тоже только за ручку ходят? Вот и нас иногда без поводка и намордника выпускают!»
В старом детдоме, где был номер, было похуже, чем здесь. Там были спальни на двенадцать человек. А тут комнаты на четверых. Мне сначала показалось как-то тесно, комната малюсенькая, всего одно окно, а потом я привыкла. И что еще хорошо: свой шкаф с вещами (ну не совсем свой, а на двоих один), стол письменный есть, общий, и кресло. Уроки, конечно, за столом все делать не поместятся, можно в групповую комнату пойти, а можно просто на кровати на коленках писать.
И еще здесь все время ходят шефы. Привозят все, вот недавно новые покрывала на кровати привезли, пушистые, с розами, два новых телека. Один директор у себя в кабинете поставила, а один как раз в нашу группу попал. Так что у нас телек теперь лучше всех.
В седьмой группе, где я живу, шестнадцать человек. Это так придумали — группы. В старом детдоме у нас были спальни по возрасту — одна спальня для тех, кто маленький, одна для средних, одна для старших, ну и, конечно, девочки и мальчики отдельно. А тут говорят, надо, чтоб как в семье было. Так что у нас и девочки, и мальчики, и семь лет есть, и четырнадцать, все перемешано.
В моей комнате я самая старшая. Лерка, которая, как и я, спит у окна, только слева, закончила шестой класс, а я седьмой. Вике семь лет, а Маргаритке — девять.
Маргаритка у нас в комнате новенькая. Она пришла только в начале лета, мы познакомиться толком не успели, всех в лагерь отослали, причем меня в один, а мелюзгу — в другой.
Так что в июне мы с ней прожили вместе всего неделю. Новенькая — это интересно, конечно, только нам втроем было посвободнее.
Она приехала когда, ее воспиталка завела к нам в комнату и оставила.
Лерка и говорит:
— Ну вот, больше народу — меньше кислороду.
Новенькая ничего не сказала, только зыркнула на нас сердито и положила на кровать розовый портфельчик.
Лерка к ней давай цепляться:
— А что это у тебя в чемодане? Золото-брильянты, наверное? Или ты у нас отличница, даже летом уроки учишь?
И цап портфельчик, хотела открыть.
А новенькая вдруг вскочила, в лямку вцепилась и на себя портфель дергает.
Так они возились: Лерка к себе тянет, эта — к себе. Вика пищит, я молча смотрю. Лерка-то сильнее, она хотела новенькую ногой отпихнуть. Ну не пнула по-настоящему, а так. Почти. Тут эта новенькая вдруг как-то другой рукой лямки перехватила и — я даже не поняла, как она дотянулась-то — вцепилась Лерке в руку зубами, будто собака. Лерка взвыла, попыталась ее за волосы оттащить. Тут я уж не выдержала, разняла их.
Лерка ругается, чуть не плачет — на руке у нее следы зубов:
— Дура, акула, шавка дикая!
И все норовит опять на новенькую кинуться. А та смотрит на нее тоже так недобро, но молчит, только портфель свой подальше к стенке закинула.
Ну все, думаю, было у нас в комнате тихо-мирно, а сейчас эти начнут все время драться.
Лерка вообще-то хорошая, только любит цепляться ко всем. Но она не со зла.
Так что я ей сказала:
— Связалась с мелкой, своих дел, что ли, нет?
И тут эта новенькая рот открывает:
— Меня зовут Маргарита. А вас как?
Словом, познакомились.
Вечером воспиталки устроили групповой час. Чтоб все новенькую узнали.
Налили чаю, вафельного торта отрезали по куску.
И начали Маргариту расспрашивать.
Как она учится? Какие у нее предметы любимые? Любит ли она рисовать? А петь? А какая у нее любимая песня, и не хочет ли она нам ее спеть?
Маргарита отвечала односложно. Учиться она любит, петь умеет, а песню забыла.
Сидела, торт кусала, не поднимая ни на кого глаз.
Так что ее разные глаза я заметила только вечером.
После чая нас отпустили по комнатам, и тут уже мы познакомились по-настоящему.
Она, правда, и тут много о себе не рассказала. Есть у нее сестренка, но ее отправили в другой детдом, дошкольный. А родители ее умерли. И сама она из пожара еле спаслась. Показала нам даже шрам на ноге. Большой такой шрам.
— Особая примета, — засмеялась я. Но Маргаритка не поняла, что это означает.
