Чудеса в Гарбузянах (илл. А.Василенко) - Нестайко Всеволод Зиновьевич (прочитать книгу TXT) 📗
Так вот — вчера…
…Вчера ребят занесло в совсем другой, противоположный Бамбурам угол села, что назывался нежно и умиротворяюще — Липки.
Название понятно, потому что за последней хатой сразу начиналась буйная, хоть и небольшая, липовая роща. Ребят часто заносило сюда. В отличие от Бамбур, Липки были безлюдные и заброшенные. Почти во всех хатах окна и двери заколочены досками, дома оставлены, заросли бурьяном. Старые люди поумирали, молодые в город переехали. Во всех Липках только в одной хате, у самого липняка, жил одинокий дед — старый Коцюба. Для взрослых, конечно, Липки — грусть и тоска. Но для ребят — это рай земной. Правда, что может быть привлекательней для безудержной мальчишеской фантазии чем заброшенное человеческое жилище! Где каждый уголок дышит тайной, где каждая тропинка ведет в неизведанное, загадочное.
Как это захватывающе играть в сыщиков-разбойников, в войну, в разные погони и преследования.
Скрип-скрип! — таинственно скрипит старая, на одной петле калитка.
Порх! — вылетает из-под ветхой почерневшей стрехи какая-то птица.
— Воздух! — кричите вы, падая на землю.
— Та-та-та-та-та-та! — из автомата стреляете по фашистскому «мессеру», что уже упорхнул в густую крону старой груши.
Нет! Что не говорите, заброшенные безлюдные Липки — это рай земной для ребят.
В тот день они ловили диверсанта. По агентурным данным, его сбросил ночью вражеский самолёт в районе Липок.
Вам не надо объяснять, какое это сложное, ответственное дело — ловить диверсанта. Сколько оно требует умения, терпения и выдержки. И осторожности. Чтобы не вспугнуть его, внезапно застигнуть, захватить и обезвредить.
Тут просто так идти нельзя. Тут нужно красться, ползти на четвереньках, а то и на животе.
Сашка Цыган, Марусик и Журавль обшарили уже все Липки и подползали к роще.
— Тсс! — предупреждающе поднял палец Сашка Цыган, который полз, как всегда, первым. — Есть.
Марусик и Журавль поравнялись с ним и вытянули шеи.
Диверсантов было двое.
Они сидели на траве под липою и… целовались. Диверсанты были очень похожи на колхозных комсомольцев Васю и Клаву.
— Ну скажи… скажи… — в перерывах между поцелуями канючил «диверсант» Вася.
— Ага… — капризно надувала губы «диверсантка» Клава. — Тебе скажи, а ты… Сначала поедешь в Киев, зацепишься, пропишешься, вызовешь меня… тогда, может, скажу… Понимаешь?
— Клава!
— И не говори… Не говори мне! Я тут не останусь. Что я — глупая? Глупее других всех? Ты посмотри — одни пустые забитые хаты. Один придурковатый дед Коцюба…
Ребята переглянулись и презрительно скривились. И потеряли бдительность. Под рукою Сашки Цыгана треснула сухая ветка.
— Подожди!.. — насторожился «диверсант» Вася. Пришлось ребятам немедленно отступить. Вася был почти двухметрового роста, в армии служил в десантных войсках… И если учесть, что взрослые почему-то очень не любят, когда дети подглядывают, как они целуются, то лучше было, не задерживаясь, отступить. Что ребята и сделали со скоростью почти сверхзвуковой.
— Чтоб ему! — пытаясь отдышаться сказал Сашка Цыган, когда они были уже на безопасном расстоянии.
— Ага! — выдохнул Марусик.
— Подождите! Вон кто-то идет, — кивнул Журавль.
Ребята притаились за огромными, как слоновьи уши, лопухами.
По дороге шел незнакомец.
— Вот это все-таки диверсант, — уверенно сказал Сашка Цыган.
— Диверсант, — как эхо, повторили Марусик и Журавль. По этой дороге чужие, незнакомые не ходили. Эта дорога вела от птицефермы в колхозные поля. Незнакомец был молодой, с черной бородкой, в потертых джинсах и зеленой стройотрядовской куртке с яркой эмблемой на рукаве — явно городской. За плечами болтался небольшой рюкзак.
Он свернул с дороги и направился к хате деда Коцюбы.
Ребята ползком двинулись за ним.
Дед Коцюба поднял голову:
— Добрый день, дедушка, — вежливо поздоровался диверсант.
Дед Коцюба поднял голову:
— Здравствуй, сынок, коль не шутишь.
— Можно у вас тут присесть… отдохнуть немного?
— Садись, а чего же… Место есть… Идешь куда-то?
— Да просто так… Землю ногами меряю.
— Турист, значит…
Ребята переглянулись. Диверсант был явно подозрительный.
— Ну, это ничего, — сказал дед. — Григорий Сковорода тоже турист был.
— Точно, — улыбнулся диверсант. — Вот и я по его примеру… Институт закончил, последние каникулы перед работой… Решил по Украине немного походить.
— Правильно! — одобрительно кивнул дед Коцюба. — А то у нас кое-кто сразу за границу норовит, в джунгли, в прерии… А в шевченковских, гоголевских местах, куда люди со всего света приезжают, сроду и не был.
— Вот-вот, — поддакнул диверсант.
— Хитрый, змеюка! — прошептал Сашка Цыган. Марусик и Журавль молча кивнули.
— Медку хочешь? — ласково спросил дед Коцюба.
— Спасибо.
— Попробуй сначала, потом благодарить будешь, — дед взял с завалинки пузатенький горшок и протянул диверсанту.
Марусик вздохнул.
Несколько дней назад в перерыве между боями дед и их угостил медом. Воспоминания про это угощение были такие сладкие, что ребята дружно сглотнули слюну.
— Нектар! Амброзия! Вкуснота! — восторженно восклицал диверсант, пробуя мед. — Спасибо! Спасибо!..
— Не меня — пчел благодари. И липы эти. И землю нашу.
— Да-да… Земля наша… — незнакомец мечтательно вздохнул. — Лучшей нет в мире…
— Правильно.
— Только что-то не людно тут у вас.
— Да-а… — теперь уже дед вздохнул. — Здесь, считай, я один только и остался.
— Один? Совсем?
— Ага…
«Эх, и зачем это дед говорит? — с досадой подумал Марусик. — А если это действительно плохой человек? И что-то замыслил недоброе. Никто и крика деда не услышит…»
— А из родни у вас — что, нет никого? — дальше расспрашивал диверсант.
— Почему это? Двое сыновей, дочка, внуков пять, еще и правнуков двое… Жена, правда, умерла, — вздохнул дед. — В позапрошлом году. Царство ей небесное.
— И где же дети, внуки?
— Один сын на флоте слышит. Первый помощник капитана. Дочка в Виннице замужем, бабуся уже. А второй сын, самый младший, в Киеве. В рабочий класс перешел. На «Арсенале» работает… Внучка, дочка его, Галочка, медсестра в больнице.
— А почему же они вас к себе не заберут?
— Что я, сундук, чтобы меня забирать?
— Ну, вам же тут одиноко одному. Да и тяжело же, наверно.
— Пробовал я. Не выдерживаю. Домой, сюда вот тянет. Не могу. Почти же восемьдесят лет… за вычетом войны, фронта проработал вот здесь, на этой земле. Только в позапрошлом году, как бабы не стало, перешел на пенсию. А то все при деле, в колхозе.
— И кем же вы работали?
— Да кем же… Колхозником.
— Рядовым?
— Рядовым. Хлеборобом. А хлеб именно и растят.
— И так всю жизнь?
— Всю жизнь. И тут…
Ребята сначала услышали, а уже потом увидели ее — черноволосую зеленоглазую девушку, которая порывисто ворвалась неведомо откуда во двор деда Коцюбы. И все трое, словно по команде, улыбнулись.
— Здравствуйте, дедушка! — сказала девушка и лишь потом увидела незнакомца. — Ой! Здравствуйте!
— Здравствуйте! Здравствуйте! — с интересом глянул тот на девушку. Но она на него уже не смотрела.
— Дедушка! Тут моих комсомольцев не было?
— Которых?
— Ну… Клавы, Васьки…
— Да что-то не видел. А что такое?
— Да взносы собрать не могу. Никак не встречу…
«Мы! Мы видели! Вон там в роще целуются твои комсомольцы!» — очень хотелось закричать ребятам. Но они, конечно, не закричали.
— Жалко, что вы, дедушка, не комсомолец. Я бы хоть с вас взносы собрала.
— А что — давай, — улыбнулся дед. — Сколько тебе?
— Да я шучу. Наоборот. Может, вам что надо? Так я… Вы не стесняйтесь. Это же наша комсомольская обязанность — помогать пенсионерам.
— Спасибо, дочка. Не нужно мне ничего. Все у меня есть. Да что такому деду и надо? Лучше я тебя медом угощу. — Он взял с завалинки еще один пузатый горшок. (Там их стояло несколько, словно специально для угощения). — Держи! Пусть это будет мой комсомольский взнос.
