Действующие лица и исполнители - Алексин Анатолий Георгиевич (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Ксения Павловна побледнела. Она хотела обнаружить себя и Зину и тем самым остановить мужа. Но не решилась… А Лера отца не останавливала.
— И еще одно потрясение! — продолжал незнакомым Зине голосом Николай Николаевич. — Наш Немирович-Данченко предложил кандидатуру на роль Джульетты. Но не учел главного: зритель должен поверить, что эту Джульетту можно полюбить! Ты знаешь, кого он предложил? Немыслимо себе представить… Балабанову! Вашу Зиночку… Она выдвигает его, а он выдвигает ее!
Зина взглянула на Ксению Павловну, которая была близка к обмороку, и тихо сказала:
— Я не знала об этом. Честное слово. Андрей мне об этом не говорил… Вы верите, Ксения Павловна?
На пороге кухни появилась Лера. Она молчала, но взгляд ее вопрошал: «Здесь все было слышно?»
— Не волнуйтесь, пожалуйста, — обращаясь к ним обеим, сказала Зина. — Ничего не случилось!
Она вышла в коридор и, взглянув на Николая Николаевича, который впервые на ее глазах оторопел, внятно, чтобы было слышно на кухне, сказала:
— Что касается Джульетты, вы абсолютно правы. В данном случае я с вами согласна!
И, не дав ему опомниться, она открыла и закрыла за собой дверь.
Ее всегда любили как человека. И убеждали, что эта человеческая любовь гораздо прочнее и лучше другой — «нечеловеческой». Она и сама в нескольких спектаклях объясняла своим юным зрителям, что дружба важнее любви. Но делала это без вдохновения и убежденности.
В ТЮЗ ее пригласил Петруша. Увидев ее в студенческом дипломном спектакле, он громко сказал:
— Она будет гениальной актрисой!
Педагоги стали делать Петруше условные знаки, но он не обратил на это никакого внимания.
— Некоторые считают, что главное в машине — двигатель внутреннего сгорания и коробка скоростей, а другие — что тормозная система. Я принадлежу к первым, — нередко говорил он.
И еще он любил повторять:
— О людях надо говорить не хорошо и не плохо, а как они того заслуживают!
Петруша увез Зину из ГИТИСа к себе в ТЮЗ и официально объявил ее лучшей актрисой театра.
Когда Валентина Степановна попыталась указать ему на непедагогичность подобного заявления, он возразил ей:
— Другие тоже хотят быть лучшими? Это приятно. Пусть станут — и я объявлю об этом с такой же радостью.
— Когда вы наконец повзрослеете? — вздохнула заведующая педагогической частью.
— Никогда! А если это случится, я тут же уйду из ТЮЗа. Петруше было за пятьдесят. «Какой у него необъятный лоб! — говорили люди, будто не замечая, что это лысина. — Какие благородные серебряные виски!» А это была просто-напросто седина.
Петруша не обозначал Зинино амплуа словом «травести».
— У актеров на сцене не может быть «должностей», — уверял он. — Герой, героиня, простак, травести… К чему заковывать их в эти звания?
Услышав, что Костю Чичкуна называют «актером с отрицательным обаянием», Петруша вспылил:
— Опять ярлыки?! Сказочные злодеи — злодеи веселые. Разве это настоящие негодяи? Они больше смешат, чем пугают… И актер с неприятными, отрицательными чертами их бы сыграть не смог.
Если эффектную блондинку Галю Бойкову называли «поющей актрисой», он возражал:
— Она просто умеет петь. Но это не главное ее качество. Иначе она выступала бы в опере. Или в крайнем случае на эстраде.
Актера он называл просто «актером», предпочитая почему-то это слово слову «артист».
Зина влюбилась в Петрушу сразу, еще в коридоре ГИТИСа, когда он начал высказывать ее приятелям, дожидавшимся распределения, свои мысли об их возможностях и перспективах. После этого многие стали вздыхать: «Эх, если бы он был не в ТЮЗе!» Но он и не собирался их приглашать. Он пригласил к себе только Зину…
Петруша не замечал ее чувств. Зина ходила даже на те его репетиции, в которых сама не участвовала, — и он восторгался ее увлеченностью театром. Когда семья Петруши отправлялась на летний отдых, Зина покупала ему продукты, готовила — и он называл ее доброй соседкой. Когда однажды, в отсутствие семьи, с ним случился сердечный приступ, она достала даже те лекарства, каких не было в городе, сидела возле него всю ночь — и он стал называть ее «скорой помощью». И еще сказал, что так о нем заботилась только мама.
Уезжая куда-нибудь, Петрушина жена сама просила Зину опекать мужа. Вообще у жен Зина пользовалась безграничным доверием.
Однажды эффектная Галя Бойкова, жившая на первом этаже в общежитии, принесла заболевшему Петруше пакет из театра. Жена его вполголоса, но твердо сказала:
— Я очень прошу: пусть это делает Зиночка.
Петруша уехал из-за жены: ей не подходил климат города.
Сначала Зина не поверила, что он может уехать. Потом Петруша с досадой сказал, что он ее «на сцене не узнает». Потом через приятельницу в Москве она достала все новейшие медицинские препараты, которые могли бы помочь жене главного режиссера. И, наконец, попросила Петрушу взять ее с собой. Он не взял ее. И вообще не взял никого.
— Хорош строитель, который разбирает по кирпичику созданное им здание, чтобы из этого же материала воздвигнуть где-то другое.
Вспоминая об этой его фразе, Зина подумала: «Он пожертвовал своим желанием не расставаться с нами… А здание-то все равно рассыпается. И мы наблюдаем за этим с постыдной терпимостью!»
Прощаясь, Петруша сказал ей:
— Я очень полюбил вас, Зиночка, как актрису и как человека!…
«Вероятно, иначе меня полюбить невозможно», — сказала сама себе Зина, вернувшись от Патовых и вспомнив все это.
Минут через десять к ней пришла Ксения Павловна.
— Николай Николаевич хотел прийти сам, но я его не пустила… Мы с вами легче поймем друг друга. А Лера хлопнула дверью и убежала. Я не знаю, вернется ли она… Сказала, что не вернется!
— Вернется, — успокоила Зина.
— Вы должны понять: он вовсе не думает того, что сказал. Наверно, он полагает, что вы выглядите слишком уж юной. А ведь это — достоинство женщины. Это нельзя назвать недостатком. Вы согласны, Зиночка?
— То, что маленькая собачка до старости щенок, — это аксиома. И главный режиссер вправе это сказать.
— При чем тут собачка?! Мы с Лерой знаем вас немногим более года — и уже очень любим… как человека!
«Опять!…» — подумала Зина.
— Вы же такая чуткая… И должны понять: Николаю Николаевичу очень трудно. Он находит, что вы с ним мало считаетесь. Он знает, что Терешкина из министерства к нему приглядывается. И чего-то там из-за нее не утверждают. Хотя, если б она узнала его лично, они бы стали друзьями. Я уверена! И этот молодой режиссер… По мнению Николая, он берется за очень уж многое…
— Он не берется. Это мы его просим.
— Пусть так… Николаю это обидно. Он считает, что вы с ним бываете… ну, резки, что ли… Что слишком часто ставите его предшественника как бы ему в пример. Обо всем этом он думает… Но того, что он сказал, он не думает! Вернее, думает не так, как это можно было бы понять…
Ксения Павловна готова была признать существование всех претензий, которые были у Патова к Зине, кроме той, что он высказал в коридоре.
— Как раз в этом Николай Николаевич прав абсолютно, — повторила Зина. — Какая из меня Джульетта? Шекспир перевернется в гробу!
— Он имел в виду вашу слишком явную… ну, что ли, детскость, — продолжала уверять Ксения Павловна. — Я надеюсь, это никак не повлияет на ваши отношения с нашей семьей! Для нас с Лерой вы самый близкий человек в этом городе.
— Я вас тоже люблю. — И сейчас?
— А что вообще случилось? Главный режиссер не видит во мне Джульетты. И правильно делает. Я тоже не вижу ее в себе. И скажу об этом Андрею. Почему он не предупредил меня?
— Наверно, хотел раньше согласовать… Только вы знайте: Николай Николаевич не будет возражать! Иначе мы с Лерой…
— Не покидайте его, — попросила Зина. — У меня нет семьи… Не хватает еще, чтобы и ваша распалась!
— Вы шутите… Значит, вы не сердитесь. Это так приятно! Знаете что?… — Ксения Павловна остановилась, решаясь на какой-то важный для себя шаг. — Я испытываю к вам большое доверие. И обращаюсь к вам с просьбой. Помогите мне выполнить тот ваш план… Помните? Насчет пробы в драматическом театре. Мы сделаем это втайне от Николая. И вы увидите, как он будет доволен. Вы убедитесь, что он вовсе не против… Просто у него есть свои правила. Я всегда это в нем уважала. Он не любит делать то, что не принято. Не положено… Переступать через нормы…
