Список прегрешений - Файн Энн (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
Я даже нашел несколько писем — от школьных подруг, с которыми она распрощалась на все лето. Никому бы и в голову не пришло писать мне письма из-за того, что мы не виделись сорок два дня! Честно сказать, не помню, чтобы я вообще получал письма, разве что из библиотеки во Фретли. На одном из конвертов большое коричневое пятно — видно, след от кружки с недопитым кофе, которую Касс по небрежности на него поставила. Мне никогда и в голову не приходило взять с собой кружку наверх.
В комнате Касс странно пахло — словно в магазине на Рождество. Моя-то комната пропахла клеем. А еще там повсюду — на подоконниках, на столе, на шкафах и на стенах, а то и свешиваясь из полуоткрытых ящиков, с абажуров и дверных ручек, — болтаются разные побрякушки со всякими гам цветочками. Их десятки, они блестят на солнце, будто настоящие сокровища. Сережки и кулоны, узенькие трубочки помады, шкатулочки, покрытые эмалью, кольца и стеклянные бусы; яркий плетеный ремешок для часов и два расписных блюдца, полные иностранных монет, мерцающие стеклянные бутылочки и баночки, фарфоровые горшочки с красивыми этикетками, закладки для книг и открытки с видами, хрупкие серые сухие цветы и тугие клубки пестрой шерсти. Даже мобиль висит у нее над кроватью — восемь маленьких серебристых дельфинов, плывущих в воздухе. Ну прямо сорочье гнездо, честное слово!
Откуда у нее это барахло? И где она взяла деньги, чтобы купить все это? Украла, что ли? Или это подарки, подарки от Халлорана? И почему папа и мама ничего не замечают?
Я подошел к комоду и выдвинул неглубокий ящик, который мы когда-то разделили картонкой пополам, чтобы наши игральные шарики не перемешивались. Касс выбросила эту картонку. Теперь тут угнездилось яркое белье, я даже не знал, что она такое носит!
Я не хотел к нему прикасаться, но догадывался, что ключ где-то там. Просто я знаю Касс. Там он и оказался, в самой глубине, где никому не придет в голову искать, в одной из этих тоненьких серебряных трубочек, над которыми хихикают на переменах девчонки и передают друг другу за обедом, когда думают, что мальчишки на них не смотрят. Мягкие шелковистые ткани коснулись волосков на моей коже, когда я вытянул руку, и на миг эластик запутался в моих пальцах. Неужели они все носят такое под обычной школьной формой? Неужели мама передает это потом и Лизе?
Я захлопнул ящик и уже было направился к двери, когда заметил в зеркале свое отражение. Я выглядел таким вороватым — словно Джемисон, когда тот крадется за оградой. Я вдруг замер и задумался. Разжал руку и какое-то время смотрел на ключ, но все же не положил его назад в ящик, а лишь плотнее сомкнул пальцы.
Ненавижу смотреть в зеркало! Никогда этого не любил. Когда я был маленьким, мне на миг казалось, что это Касс там стоит, упрямая и угрюмая. Но теперь-то я так не ошибаюсь. Мы уже давно друг на друга не похожи. Вы бы и не догадались, что мы двойняшки. Но я по-прежнему не люблю зеркала. А Касс наоборот. Она перед ними всю жизнь проводит. Не знаю, как ей это удается! Я стоял и смотрел на себя, а отражение таращилось на меня в ответ — совершенно чужой человек, спокойный взгляд, серые глаза. Мне захотелось встряхнуться, у меня было то самое выражение, на которое вечно жаловался Халлоран, когда рисовал меня. Он говорил, что я слишком хорошо замаскировался. Он прав. Я так хорошо замаскировался, что меня будто и нет вовсе. Неудивительно, что он выбрал меня позировать для своего «Печального пугала». Сказать по правде, я бы и сам не узнал собственного лица в толпе.
— Ууу! — сказал я своему отражению.
Мой голос вновь прозвучал хрипло, как тогда, когда я кричал на Джемисона. Сероглазый незнакомец смотрел на меня и не шевелился, но рука его так же крепко сжимала ключ, как и моя, костяшки его пальцев тоже побелели.
Уж лучше я его зарою. Последние два огарка догорают. Остальные уже потухли, стало еще холоднее. Теперь я буду следить за Касс каждую ночь. Буду лежать и прислушиваться. И наблюдать за тропинкой в окно. А если обнаружу, что она все же улизнула, пойду за ней следом.
В конце концов, в отличие от нее, я не утратил сноровки.
6 глава
Яне позаботился принести с собой свечей. Чтобы отыскать тетрадь, мне пришлось ползать на коленях в темноте, а вокруг, отдаваясь эхом, падали — кап-кап — жирные капли, словно спустя сотни лет их наконец выпустили на волю. И только здесь, скорчившись у промозглой сырой кирпичной стены, в том месте, куда еще проникал хоть какой-то дневной свет, зеленоватый и водянистый, я смог записать новые семь пунктов в «Список» — последний гадкий урожай, на этот раз полностью мой, все слова только обо мне.
Обалдуй, камень, глухой, болван и предатель. Вот. Это новые пять. Я записал их аккуратно после недоразвитый. Я ничего не забыл, хотя после той сильнейшей грозы прошло уже больше недели. Тогда я закопал ключ Касс и, промокнув насквозь, попытался проскользнуть домой, но наткнулся на отца, он вернулся весь в грязи, тоже мокрый до нитки и злой как черт.
— Где ты пропадал все это время? Где ты был? — он хорошенько тряхнул меня. — Любой другой обалдуй, увидев, что надвигается гроза, догадался бы, что на всех хватит работы! Почему же тебе это в голову не пришло?
Отец швырнул мне в лицо мои резиновые сапоги и сунул в руку тяжелую лопату Джемисона. Он почти вытолкал меня из кухни и прогнал по залитому водой двору к тому самому склону, по которому я только накануне утром мчался вниз как сумасшедший.
Отец остановился внизу на лугу, где две забившиеся дренажные трубы превращали в набухающее болото всходы по другую сторону забора. Это зрелище снова взъярило его:
— Почему ты не вернулся сегодня утром? — заорал он на меня, перекрикивая дождь. — Ведь знал, что ты мне нужен! Даже камень услыхал бы, как я звал тебя с вершины холма! Вот теперь и копай, Том! Копай же! — И в перерывах между собственными яростными ударами лопатой по зарослям травы и смытой земли, преграждавшим путь воде, я услышал, как он кричит мне:
— Ты либо глухой, либо болван, либо предатель, Том. Сам выбирай!
— Обалдуй, камень, глухой, болван, предатель. — Слова звучали у меня в ушах, пока я орудовал огромной лопатой Джемисона. Я твердил их самому себе, пока работал, как подбадривающее заклинание. Я даже подобрал им мелодию и насвистывал, когда отец работал слишком близко. Я копал и копал, а звук этих слов будоражил мои мысли: обалдуй, камень, глухой, болван, предатель — снова и снова.
А дождь все лил, лил и лил. Никогда в жизни я так не промокал! До того как мы приступили к работе, у меня все болело от холода, усталости и голода, но когда мы проработали там немного, копая эту напитавшуюся водой забитую канаву, каждый мускул просто кричал, а руки, казалось, раскалились докрасна.
Но я не сдавался. Чем больнее мне было, тем яростнее я вгрызался в этот засорившийся бурьян, словно боль была не в шее, плечах и руках, а в каждой лопате перемешанной черной земли, которую я поднимал и отшвыривал в сторону.
Вскоре, однако, я согрелся. Я вспотел так, что колючий полощущий дождь меня даже радовал. И постепенно мое тело подчинилось и, преодолевая боль, начало двигаться в мерном ритме. Я копал и копал, продвигаясь вслед за отцом сквозь серый облачно-болотистый свет. Так мы вместе прочистили и расширили весь водоотвод вдоль нижнего луга, и накопившаяся дождевая вода, стекавшая по крутому склону, смогла наконец попасть в главную канаву а оттуда понеслась, бурля, вниз к поднимавшейся реке.
Тогда мы смогли остановиться. Другая канава была не так важна. Дождь поутих, но все еще моросил, пусть и тише. Но я встал перед отцом, который отдыхал, опершись на лопату, и, не говоря ни слова, откинул мокрые падавшие на глаза волосы и начал копать и вторую канаву.
Отец тоже ничего не сказал. Только вздохнул, вытащил из земли лопату и встал вслед за мной. На лице его была странная кривая усмешка, но я не обращал на это внимания. Идти первым намного сложнее: приходится пробивать землю, которую второй человек просто откидывает в сторону. Раньше я этого не понимал. А отец знал это, но ни разу не предложил поменяться местами. Время от времени он искоса поглядывал на меня, но я делал вид, что не замечаю. Я знаю: он ждал, что я сдамся, отступлю в сторонку, чтобы передохнуть, опершись на лопату, как поступал он сам, а потом пристроюсь ему вслед.
