Первый ученик - Яковлев Полиен Николаевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗

Аполлон Августович вынул толстую папиросу и сердито постучал ею о крышку тяжелого портсигара.

Широкоплечий сдержанно поклонился и вышел из кабинета.

Володька остался.

— Вот, — еще раз показал директор на Самохина, — не будь, Токарев Владимир, таким олухом, как этот, стоящий перед тобой экземпляр.

Володька внимательно посмотрел на Самохина. Тот опустил голову и уставился на паркет.

— Да-да, — продолжал директор, — не учится, грубит, ведет себя отвратительно. Мы исключаем тебя из гимназии, Самохин. Слышишь?

Самохин молчал.

— Завтра же явишься сюда с отцом, заберешь свои бумаги и можешь отправляться на все четыре стороны. Понял?

— Понял, — тихо ответил Самохин.

У Володьки забилось сердце. Не выдержал, сделал шаг вперед и сказал неуверенно:

— Вы его простите… Он больше не будет.

Директор с любопытством уставился на новичка и сердито оглядел его с ног до головы.

А Самохин подумал: «И чего лезет? Не знает, а распинается… С директором без спросу разговаривает. Задается… Вот в коридоре как стукну по рыжей макушке!..»

Долго и нудно пилил еще Аполлон Августович Самохина. В конце концов еще раз, самый последний раз, простил и не выгнал окончательно из гимназии. Наказание Самохину было ограничено сидением в карцере, стоянием в углу каждую перемену в течение целого месяца и тройкой по поведению с предупреждением исключить из гимназии при первой малейшей провинности.

— Ступай! — резко приказал директор.

Самохин неуклюже поклонился и пошел к дверям. Следом за ним — Володька.

В коридоре ожидала ватага. Коряга — впереди всех.

— Ну как? — с тревогой спросили друзья.

— Живой! — радостно улыбнулся Самохин и, почесав за ухом, добавил: — Только того… «Еще одно последнее сказанье, и летопись окончена моя». А вот, — указал он на Володьку, — новенький. За меня, чудак, клянчил… А рыжий, как лиса. В наш класс… Принимайте. Только чур — без меня не бить. Я еще посмотрю, что за человекус…

МУХОМОР

— Н-начнем, — сказал Швабра и весело спрыгнул с кафедры. Потирая руки, улыбнулся сладко и вызвал длинного Нифонтова отвечать урок. Нифонтов шагнул. Худой и высокий, он встал у доски и замер, как кипарис в безветренную погоду. Откашлялся и понес чепуху. Швабра гонял его минут пять, расщедрился: поставил кол и принялся за Корягина.

Корягину сразу же влепил «пару».

— С-следующий!

Следующим оказался Лобанов.

Лобанова срезал с двух слов.

— Медведев!

И пошел, и пошел гонять всех по очереди.

И вот, как только Швабра начал всех резать в классе, Амосов не вытерпел и сказал:

— Афиноген Егорович, а у нас новенький есть.

— Что ж, спросим и новенького, — обрадовался Швабра и сказал с расстановкой:

— Токаре-ус Владими-рус. Шествуйте.

Токарев Владимир не первый год учится. И в той гимназии, где учился раньше, насмотрелся он на разных учителей, но таких, как Швабра, еще не встречал.

«Сумасшедший он, что ли?» — с удивлением подумал Володька и, недоумевая, пошел к доске.

Швабра долго и молча разглядывал новичка. Все утихли а ждали, что будет дальше. Под пристальным взглядом Швабры Володька чуть-чуть смутился.

— Так-с… — улыбнулся Швабра и неожиданно заговорил быстро-быстро, точно высыпал дробь из стакана.

— Неправильные глаголы третьего спряжения, Токареус Владимирус, перечислить все по порядку!.. Начи… найте!

Володька опешил. В первый момент даже не понял, чего от него хотят. Однако успокоился, сообразил и не спеша, отчетливо перечислил глаголы.

Швабра щелкнул пальцами и посмотрел на учеников: вот, дескать, какой я. Погулял цаплей перед партами, остановился перед Володькой и спросил ласково:

— Наизусть басню какую-нибудь по-древнегречески можете или не можете, Владимирус? Нуте-с…

— Могу.

И так же спокойно Токарев прочитал басню.

— Недурно. Сколько вы имели раньше по-гречески?

— Пять.

Амосов заерзал.

— А по-русски?

— Тоже пять.

Амосов шумно вздохнул.

— Коробит Амоську, — шепнул Самоха. — Ведь вот же завистливый!

— Пять… — смотря в окно, повторил Швабра. И вдруг, повернувшись, резко: — А сколько же вы думаете иметь у меня? Ась?

Володька пожал плечами.

Швабра дружески передразнил его, сделал такой же жест. Амосов хихикнул.

«Начинается», — сердито подумал Самоха и, рванув из тетради клочок бумаги, быстро написал Амосову записку: «Сиди и не рыпайся, а то на перемене башку чернилами оболью».

— Так сколько же вы будете получать у меня? — повторил свой вопрос Швабра. — Поразмыслите-ка.

— Не знаю. Буду стараться.

— Ну-ну, старайтесь… Переведите-ка вот это, — Швабра ткнул пальцем в книгу.

Володька наморщил лоб. В двух местах чуть не сбился, но все же перевел без ошибки и облегченно вздохнул.

— А вот это?

И Швабра перевернул страницу.

Володька задумался. Амосов немедленно поднял руку:

— Я переведу.

— Сядь, ватрушка! — не выдержал Самоха и, поймав на себе строгий взгляд Афиногена Егоровича, поднялся и сказал с досадой:

— Чего он выскакивает?

Швабра ничего не ответил. Спокойно и молча поставил против фамилии Самохина единицу и певуче обратился к Токареву:

— Нуте-с… Новенький.

— Одного слова я здесь не знаю, — угрюмо сказал Володька.

— Не знаете? — поднял брови Швабра, — а пятерки получали. За что же, позвольте спросить? Ну, а вообще ничего, неплохо. Старайтесь. Пока что садитесь.

И поставил три с плюсом.

В классе переглянулись. А Амоська — на десятом небе…

На перемене Самоха отозвал в сторону Токарева, взял за пуговицу и стал сердито внушать:

— Ты знай, это он тебя испытывает. Ухо держи востро. Он у нас, брат, идиотистый. Если кого не взлюбит — аминь. Могила. У него только Коля Амосик да вот Бух еще… К Нифонтову он тоже благоволит. Это ничего, что он им иной раз двойки ставит. Он им простит. А к тебе присматривается. Будешь расшаркиваться, в глазки его по-собачьи смотреть — поставит и тебе пятерку, а нет — забудь, какие они, пятерки, на свете есть. Станешь хорошо отвечать — все равно в конце четверти срежет. Он у нас — ух… Одно слово — Швабра.

Володька слушал…

— Впрочем, как хочешь, — продолжал Самоха. — Дружи с Амосовым, с Бухом — и дело твое в шляпе. Только к нам тогда в компанию не суйся.

— А ты что за птица? — вдруг резко спросил Володька. — Какое тебе дело?

— Не птица я, а Самоха. Не ори.

— Самоха… Чихал я, что ты Самоха. Без тебя знаю, что делать! Сам по-собачьи в глаза смотри, если нравится. Дурак!

Смерили друг друга. Самохин сказал первый:

— Надулся… Как пузырь бычачий… Лопнешь.

Ткнул Володьку пальцем в живот и улыбнулся.

— А ты не лезь с глупостями, — обиженно ответил Володька. — Сроду я не подлизывался. А будешь лезть, так я не посмотрю, что ты самый сильный в классе. Сам целуйся со своим Амосовым… Иди от меня.

Самохин искоса посмотрел на Володьку, поправил на себе пояс и процедил сквозь зубы:

— Думаешь, мне жалко, что ты хорошо учишься? Думаешь, я…

— Ничего не думаю. А чего ты от меня хочешь?

— Слова тебе нельзя сказать… Ишь, раскраснелся. Рыжий, как огонь. Настоящий мухомор ты…

Неожиданно придуманное для Володьки прозвище так понравилось Самохе, что он звонко и весело засмеялся. А смех был так прост и искренен, что Володька даже и не подумал обидеться. Сам до ушей улыбнулся.

— Ну и пусть мухомор, — добродушно сказал он. — Плохо разве? А ты кто? Самошка-блошка?

— Я? Нет, брат, не блошка. Ко мне никакая кличка не пристает. И так пробовали называть и этак — ничего не выходит. Самоха я, да и только. Вот уже пятый год, как Самоха. А ты не злись, убери губы. Думаешь, я забыл, как ты за меня директора просил? Ты думаешь, я против тебя иду? А если сказал тебе то да се, так я не потому. Чудак ты… А бровь у тебя почему одна выше, а другая ниже?

— Так родился. А тебе что? Завидно?