Робинзоны студеного острова - Вурдов Николай Александрович (бесплатные полные книги .TXT) 📗
8
Был разгар полярного лета. Солнце не сходило с неба, и мы бы, наверное, перепутали день с ночью, если бы не огромные, с несколькими крышками карманные часы бригадира.
Недели через две сбор яиц пришлось прекратить: часто стали попадаться запаренные. Петрович стал комплектовать группы для промысла кайры. В одну группу он включил тех, кто хорошо умел стрелять, в другую — умеющих грести, и плавать, в третью — самых молодых, четырнадцатилетних. Они должны были «шкерить» кайру и засаливать ее в специальных чанах из брезента.
Тема Кривополенов, Володя Ермолин и я попали в одну шлюпочную команду. В нашей же группе оказались Толя Гулышев и Петя Окулов. Они должны были стрелять по кайрам со скал. Наше дело было подбирать ее с моря в шлюпку.
Нам, «промышленникам», выдали огромные рыбацкие сапоги. На ходу сапоги хлябали, но все мы страшно гордились ими. По общему мнению, они придавали нам вид заправских поморов. Мы ходили, бухая новыми сапогами, по гальке, и, казалось, сразу стали солиднее.
Петрович был верен себе. Прежде чем отправить нас на промысел, он прочитал целую лекцию о правилах безопасности.
Толя и Петя повесили на плечи малокалиберные винтовки, засунули, в карманы пачки с патронами и направились в западную сторону острова.
Им-то что: поднялись наверх, прошли с полкилометра — и уже на месте; а нам надо было обогнуть половину острова, а это не так-то просто при свежем ветре и волне.
Тема сидел на корме и правил, а мы с Володей гребли. Нам, конечно, много раз приходилось грести в шлюпке на Двине, но здесь это оказалось гораздо сложнее, чем на реке.
Море почти никогда не бывает спокойным, всегда дышит, волнуется. Иной раз хочешь загребнуть, а волна опустится захватишь веслами воздух и летишь с банки.
Все же постепенно мы приноровились и друг к другу, и к волне, стали грести дружно, хотя и порядком вымотались, пока добрались до наших стрелков. Те уже дожидались, удобно устроившись на площадках скал.
Как негромкие хлопки, прозвучали первые выстрелы. Первые кайры стали падать с выступов окал…
Все больше и больше спинок кайр стало чернеть на море. Мы подгребали к ним, подбирали в шлюпку.
— Правая табань… греби прямо… левая табань… оба назад… — командовал на корме Тема. Он уже давно предлагал подменить кого-нибудь из нас на веслах, но мы самолюбива отказывались, скрывая нарастающую усталость.
Время от времени под шлюпкой в глубине проносились какие-то тени. Это, взмахивая крыльями, ныряли кайры.
Когда лодка почти уже наполнилась, мы заметили, что много тушек скопилось у берега, почти на границе прибоя. Стали осторожно подгребать, и тут шлюпку мягко подхватила волна и посадила на большой плоский камень. Шлюпка накренилась, волны стали бить ее о камень, грозили перевернуть. Хочешь не хочешь, пришлось прыгать в воду, стаскивать шлюпку. Холодная вода обжигала. Камень был весь покрыт какими-то водорослями, ноги скользили по ним. Волны набегали одна за другой. Больше всего мы боялись за шлюпку: у нас она в бригаде была одна. Что будем делать, если погубим ее? Об этом даже и подумать было страшно.
Мы падали, поднимались, снова падали, а волны, перекатываясь через наши головы, били шлюпку днищем о камень. Сверху что-то кричали Толя и Петя. Но чем они могли нам помочь?
С великим трудом нам все-таки удалось стащить шлюпку с камня. Мы отгребли в безопасное место и первым делом стали выливать воду из рыбацких сапог (ох, уж эти сапоги, они чуть не утопили нас!), и тут только увидели, что Володя Ермолин — босой.
— И сам не заметил, как сползли с ног! — сокрушался он. — Попадет теперь от Петровича.
Мы посочувствовали Володе, но жалеть о сапогах было некогда. Нас била дрожь. Обратно гребли изо всех сил — согревались. Груженая шлюпка шла тяжело, и мы совсем выдохлись, когда добрались до палатки. Там ребята принялись выбрасывать на берег добытую птицу, а Петрович сразу же заставил нас переодеться в сухое белье, дал выпить обжигающе горячего крепкого чая. О сапогах он и слова не сказал.
Ильинична хлопотала около нас, наливала суп, накладывала пшенную кашу, а нам было не до обеда. Мы сразу полезли в постели, но и там еще не сразу удалось согреться.
По счастью, шлюпка не получила никаких повреждений, и сразу же после нас на промысел вышла вторая смена: стрелки Саша Потапов и Володя Дергач, гребцы Володя Попов, Геня Сабинин и Сергей Колтовой. Через несколько часов они вернулись измученные и уставшие еще больше нас.
Когда ребята возвращались с промысла, подул сильный восточный ветер, и шлюпку стало относить в открытое море, а там ищи-свищи маленькую шлюпку, как иголку в стогу сена! Ребята понимали это и подналегли на весла. И все-таки шлюпка почти не двигалась с места. Около полутора часов бились ребята, пока не зашли на восточную сторону острова.
Нелегко давалась добыча кайры. Поочередно работало три смены. Каждая возвращалась донельзя уставшая, иззябшая от «купаний» в морской воде. Но, удивительное дело, никто из ребят ни разу не болел, наоборот, благодаря хорошему питанию, свежему морскому воздуху все заметно поправились: лица округлились, зарумянились, чаще стали слышны шутки, смех. Младшие ребята пользовались случаем побаловаться, повозиться, как в школе на большой перемене, лишь грозные окрики Петровича заставляли их вспоминать о работе. Только у гребцов, которым частенько-таки приходилось попадать в полосу прибоя и «булькаться» в холодной воде, стала появляться по ночам ноющая, похожая на зубную, боль в ногах. Ох уж эта боль! Она не давала уснуть, но даже и во сне ребята стонали, беспокойно ворочались. (После приезда в Архангельск эти боли сразу же прекратились)…
Около самой палатки дружно работали «шкерщики». Старшим у них был официально назначен «мощный мужик» — Арся Баков. Он гордился назначением и частенько покрикивал на свою шумливую беспокойную команду. Даже его лучшему другу Гене Перфильеву доставалось от усердия «старшого».
Ребята снимали с птиц шкурку, на которой изнутри, был слой сала в палец толщиной, вынимали внутренности, промывали тушки и укладывали их в брезентовый чан с крепким тузлуком, раствором поваренной соли.
Работа была не тяжелая, но грязная, утомительная, однообразная. Отдыхать «шкерщикам» приходилось мало: только разделаются с грузом одной смены, глядишь, подваливает следующая шлюпка.
Нелегко приходилось и стрелкам. Каково им было часами стоять или сидеть почти без движения на одном месте, особенно в холодные, ветренные дни! Безо всякой страховки перебирались стрелки с места на место по узким карнизам почти отвесных скал. Да что говорить! Не каждый из гребцов согласился бы пойти на скалы с малокалиберной винтовкой.
Однажды мы здорово разозлились на Петю Окулова.
Мы нагрузили полную шлюпку битой птицы, волны, вот-вот были готовы залить ее… А стрелки продолжали стрелять. У берега, у линии, прибоя, чернели более двух десятков спинок кайр; мы не решались их подбирать. На наши крики о прекращении стрельбы Толя и Петя не обращали внимания: не слышали, или вошли в азарт.
— Вот черти! — возмущался Тема. — Шлюпка полна, всю битую птицу в море унесет.
Мы погребли к дому. Стрелки наверху всполошились, замахали руками. Они что-то кричали, но из-за ветра ничего не было слышно.
Петя вдруг вскинул винтовку. Пуля ударилась о воду и, отрикошетив, прожужжала над нами. За ней другая, третья… Одна, сплющенная, еще теплая, ударилась Володе Ермолину в шапку.
— Что он делает, гад! Он же подстрелит кого-нибудь из нас! — закричал Тема.
— Вернуться хочет заставить, забрать оставшуюся птицу, — догадался Володя. — А шлюпка и так полнехонька.
Мы видели, как Толя Гулышев добрался до Петьки и вырвал у него винтовку.
«Ну, Петька! Ну держись теперь, Булка чертова! Чего еще выдумал: как по кайре, по людям стрелять!» — всю дорогу возмущались мы.
Пригребли к палаткам и, как только выскочили на берег, первым же делом отозвали Петьку в сторону.
