Все будет в порядке - Воскобойников Валерий Михайлович (книга бесплатный формат TXT) 📗
глава седьмая
Со следующего дня Шурка начал заниматься по книгам, которые приносила ему Синусоида. Никто в классе так и не понял, что же такое произошло и почему Шурка снова сидит на уроках, да к тому же становится постепенно школьной достопримечательностью. Ни сам Шурка, ни Володя объяснять никому не стали. А Шурка оставался после уроков, шёл к Синусоиде в кабинет, и они там обсуждали вместе математические теории. И когда однажды другая учительница спросила Синусоиду, пойдёт ли та в субботу в театр, Синусоида гордо ответила:
– Конечно нет. Мы с учеником идём в Дом учёных, на лекцию академика Александрова.
– С каким учеником, с тем самым? – спросила учительница.
– С ним, у меня пока только один такой ученик, – подтвердила Синусоида.
И Володя, который слышал этот разговор на школьной лестнице, понял, что Синусоида говорила, конечно, о Шурке.
Некоторые люди, их немного, мгновенно различают остальных по национальностям – кто к какой нации принадлежит. Володя этого не умел. Негра от китайца он, конечно, отличить мог. А на большее не был способен, потому что об этом не задумывался. До пятого класса он и вовсе считал, что все вокруг него только русские. А какие ещё могут быть, если говорят по-русски, по-русски думают и видят русские сны.
Первый раз он задумался о нациях вскоре после того, как Шурка Абуалиев навсегда помирился с Синусоидой и мгновенно из умственно отсталого превратился в школьного математического гения.
Они шли с Шуркой всё той же дорогой из школы домой, Шурка молчал, а потом вдруг таинственно спросил:
– Как ты думаешь, я – кто?
– Инопланетянин, что ли? – Володя даже приостановился от неожиданности. Честно говоря, он был к этому готов. Но, слегка подумав, добавил: – Нет, если у тебя родители есть, значит, человек.
– Вавилов говорит, что я – чучмек.
– Какой ещё чучмек?
– Ну, этот, чёрный. Чечен, может быть, или ещё кто…
– Это ты-то чеченец?! – Володя даже рассмеялся. – Сам он чеченец, вот что. Откуда он это взял?
– У меня уже усы начинают расти, видишь. И волосы чёрные.
– Волосы у тебя и правда чёрные… Зато фамилия русская.
– Нет, фамилия у меня тоже не русская.
– Ну и что? В России каких только фамилий нет! Я как раз вчера по радио слышал: есть даже человек с фамилией Ю. И ничего, живёт. Картины пишет.
Володя об этом разговоре больше не вспоминал, но на следующий день по дороге из школы Шурка вдруг спросил:
– А ты бы стал дружить с человеком, если бы про него узнали, что он не русский?
– Да откуда я знаю. Негра Васю из седьмого «а» знаешь? С ним же все дружат!
– То с негром, – согласился Шурка, – а то – с чёрным.
– Да иди ты знаешь куда! – разозлился Володя. – Нашёл о чём говорить!
Володя и не думал, что Шурка заговорит снова.
– Никому не скажешь? – спросил вдруг тот уже не по дороге домой, а в первую перемену, уведя Володю наверх, к металлической чердачной двери. – Я правда не русский.
Шурка проговорил это почти с отчаянием и, отвернувшись от Володи, приложился, как когда-то Анатолий, лбом к железной двери.
– Кто тебе такую чушь наболтал? Выброси её из головы и не думай об этом, – заспорил Володя. – Русский ты, понял?
– Я у отца спросил…
– А он?
– Подтвердил.
– Откуда отец-то знает? Мало ли что он сказал! Ты русский. Русский и всё, понял?!
Шурка посмотрел на Володю с сожалением.
– А кто же ещё знает? Отец сказал, что мы с ним – копты.
– Кто-кто? – переспросил Володя. – Те, которые коптят что-нибудь, что ли? Так это профессия. А национальности такой нет.
– Есть, – упрямо не согласился Шурка. – Есть такая народность. Копты – это древние египтяне.
– Не может быть!
Во всю уже дребезжал звонок на урок, но они по-прежнему стояли у металлической чердачной двери.
– Отец мне всё рассказал, всю историю нашей семьи.
– То есть ты настоящий древний египтянин? – переспросил Володя с восхищением. – Вот это да! Чего ты тогда страдаешь-то?! Этим гордиться надо, понял? На Ти-Ви выступать. Ты, может, родственник фараонам.
– Нет, – и Шурка помотал головой. – Мы из феллахов, из крестьян то есть. А прадедушка захотел стать моряком, приплыл в Одессу и там женился на русской. И в гражданскую войну был кавалеристом.
– Колоссально! – сказал Володя с восхищением. – Вот это история! Древний египтянин – кавалерист. Он за кого был – за Будённого или за этого, Деникина?
– Отец сам не знает. Знает, что кавалеристом.
На урок они, конечно, опоздали. А после школы Володя понёс эту новость старшему другу, Анатолию. Тем более что Анатолий был главным Шуркиным спасителем.
– А Шурка Абуалиев – по-научному копт, – сообщил он таинственным голосом, – древний египтянин. Он мне сам об этом сказал.
Володя ждал, что Анатолий удивится, но тот спокойно проговорил:
– Такой же древний египтянин, как ты – древний славянин. Мы, если разбираться, все происходим от древних людей.
– А его кое-кто евреем считает или чёрным.
– И что?
– Я им всем буду говорить, что он не чёрный, а копт.
– А что, если бы еврей или, как это, лицо кавказской национальности – так плохо?
– Конечно, плохо! Чего в этом хорошего.
– Балда ты, оказывается, Вовик! – удивился Анатолий. – Говорим с тобой, говорим, а самое главное ты не усёк. Ты что, всерьёз так думаешь, что еврей и чеченец хуже египтянина и русского, или только придуриваешься?
– Не знаю, – смутился Володя.
– Сам подумай, если бы Шурка оказался не коптом, а грузином или евреем, он что – сразу бы стал хуже?
– Нет, конечно.
– Ты это запомни на будущее: если где услышишь человека, который убеждает, что его нация – самая красивая, самая добрая и самая умная, сразу высекай, что это вшивый оратор, или полный идиот, или политический жулик.
глава восьмая
Раньше многое было по-другому, не так, как сейчас, в пятом классе. Например, тогда Володя влюблялся каждую неделю, а иногда и по нескольку раз в день. И в разных девочек. Кто на него посмотрит внимательнее или нечаянно ему улыбнётся, в ту и влюбится… А сейчас, в пятом классе, Володя вовсе влюбляться перестал. И удивлялся – чего это взрослые вокруг него как будто с ума посходили.
Уже месяц милиционер дежурит около их парадного, мёрзнет на ветру, ждёт маму, и каждый день – с новым букетом. Мама сначала букеты эти не брала, гнала милиционера прочь, но однажды цветы пожалела – очень были красивые, редкого оттенка.
– Дамский угодник несчастный, потому в городе столько жулья и развелось, что милиция на свиданиях торчит, – ворчала мама, аккуратно подрезая цветы, чтобы поставить их в вазу, – Такую красоту ведь не выбросишь! – оправдывалась она перед Володей.
И постепенно с того дня их квартира стала всё больше походить на оранжерею или цветочный магазин. Скоро цветы стояли всюду – в банках из-под зелёного горошка, в молочных пакетах, в бидоне. И милиционер продолжал ежедневно приносить новые.
Эти цветы Володе очень пригодились. Для Анатолия и Зинаиды.
Зинаиду Володя увидел в воскресенье утром, в булочной.
– Ты что такой грустный, Вовик? – спросила Зинаида и сама печально вздохнула.
– Я не грустный, – удивился Володя и чуть не добавил: «Это ты грустная».
Но выглядела Зинаида при этом так красиво, что Володя, если бы он был взрослый, как Анатолий, наверно, на ней бы женился. Обязательно бы женился! Анатолий же лишь вспоминал про неё изредка, потому что считал, что главное для мужчины – любимое дело. Так он недавно объяснил Володе. И дел у Анатолия, в самом деле, было сейчас много.
