Команда «Братское дерево». Часы с кукушкой - Стрезовский Йован (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
— Вот это да… — Мы даже растерялись.
— Что будем делать, ребята? — спросил Коле. Мы молчали. Правда, не долго.
— А что, если это приманка? Как бы нам на удочку не попасться. Вдруг Бузо опять что-то подстроил?
— Не думаю, — твердо сказал Джеле. — Недавно я слышал, как они ссорились. Бузо упрекал Марко за то, что тот молчал тогда, после уроков. А Марко ему на это: «Да не мог я иначе, слова в горле застревали». Бузо рассердился и говорит: «Ну и катись к лешему! Больше я в тебе не нуждаюсь». Тогда и Марко взорвался: «Как и я в тебе, пират!»
— Тогда все ясно, — задумчиво произнес Коле. — Зови!
Танас сломя голову бросился назад к ручью. Но только Коле построил команду для торжественной встречи, как Васе, указывая рукой на вершину холма, закричал:
— Смотрите!
Нас точно громом поразило: двое здоровенных верзил вели вниз по круче — кого бы вы думали? — Длинного!
— Живой, — охнули мы от удивления. — Поймали его… Когда верзилы с Длинным спустились с холма, мы увязались за ними.
На площади перед зданием общины народу собралось видимо-невидимо. Окруженный плотным кольцом, Длинный был страшен: грязная одежда свисала с него лохмотьями, лицо и руки были покрыты коростой, глаза налились кровью. Люди пытались заговорить с ним, но он, как затравленный зверь, только молча озирался по сторонам. Один лишь раз, когда ему подали кусок хлеба, Длинный робко протянул руку. Мы силились протиснуться вперед, чтобы получше разглядеть бедолагу, но приведшие его пастухи палками расчищали пространство, никому не давая подойти вплотную.
— Где вы его отыскали? — спросили у пастухов.
— В горах, на летнем стойбище. По ночам костер жег. Не ровен час, мог наши хижины спалить.
— Длинный, зачем ты в горы-то подался? — удивился кто-то.
Длинный с жадностью набивал хлебом рот и молчал.
— Неужто не знаешь? — ответили из толпы. — Все из-за того сарая.
— А Длинный-то здесь при чем?
Внезапно все обернулись: по дороге, сипло дыша, с мотыгой в руке бежал объездчик. Толпа расступилась.
— Ага, сукин сын, добрался я до тебя! — зашипел объездчик и замахнулся мотыгой.
Длинный сжался и шарахнулся в сторону, но тут кто-то ухватил объездчика за руку, не давая ему замахнуться в другой раз.
— Эй, полегче! — предупредил пастух. — Куда это ты разлетелся с мотыгой?
— Да я этого мерзавца в порошок сотру!
— Что ты прицепился к парню? — подскочил и второй пастух.
— Это вы у него спросите. Кто его надоумил поджигать мой сарай?
Длинный ощерился и с пеной у рта, бешено сверкая глазами, процедил:
— Мать, которую ты в могилу свел, меня надоумила!
Объездчик дернулся, но, не желая разоблачать себя, попытался еще раз взмахнуть мотыгой. Его обступили со всех сторон и крепко держали за руки. Точно разъяренный бык, стоял он в толпе односельчан и вдруг рванулся прочь, выкрикивая на бегу угрозы. Вслед за отцом бросился и Бузо.
Длинный шагнул к людям. Не было у него в эту минуту ни слов, ни сил, чтобы высказать все, что переворачивало его душу. Он тихо плакал. Мы чутьем угадывали, как тронуло его истерзанное сердце человеческое участие и доброта.
Пастухи засобирались в обратный путь, и тут, словно очнувшись от страшного сна, люди стали думать, как быть с Длинным.
— Пусть домой идет, — предложили пастухи.
— Пропадет он один-одинешенек. Кто кормить-то его станет?
Среди наступившей тишины раздался чей-то голос:
— Староста его должен к себе взять. У него в доме, по крайности, с голоду не умрешь.
— Как бы не так! — недовольно проворчал староста. — Не обязан я чужих детей кормить да нянчить.
И вновь воцарилось тягостное молчание. Бедный парень совсем сник. Кто знает, о чем он сейчас думал? Вперед протиснулся учитель и, взяв Длинного за руку, сказал:
— Он будет жить у меня. Негоже нам оставаться равнодушными к его судьбе. Мы все за него в ответе, дорогие односельчане.
Толпа облегченно вздохнула и почтительно расступилась, давая проход учителю с Длинным. Женщины утирали слезы и поминали господа бога, а мы пошли провожать учителя до школы.
На другой день учитель немного опоздал на урок. Положив журнал на стол, он испытующе посмотрел на нас.
— Отныне, ребята, у вас в классе будет еще один ученик. Представлять его нет надобности, вы знаете, о ком идет речь. Да, Длинный, как вы его прозвали, будет учиться вместе с вами. Но прежде я должен вам кое-что объяснить. Вы насмехаетесь над ним, дразните, и я раньше прогонял его из школы. Мы все перед ним виноваты. Знаю, он для вас «чокнутый» — так, кажется, вы говорите? Поверьте, это заблуждение. Вы живете в теплых домах, вас кормят и одевают, у вас есть возможность ходить в школу, поэтому вы уже много знаете и умеете. У него такой возможности не было. Судьба обделила его. Он жил со своей несчастной матерью в нищете и одиночестве и на себе испытал, что такое несправедливость. Всеми гонимый, он вынужден был скитаться. Какая горькая жизнь!
Учиться ему будет необычайно тяжело, ведь ему еще никогда не доводилось сидеть за партой. Прошу вас, будьте к нему внимательны, помогайте во всем. Относитесь как к своему товарищу, принимайте во все игры, не отталкивайте его, не позволяйте снова почувствовать себя лишним. Если вам по привычке захочется над ним подшутить, подумайте, что такая судьба могла не обойти и вас, но выпала вот на его долю. Не пристало оскорблять людей, вдвойне не пристало оскорблять слабых.
Тихо скрипнула дверь, на пороге, потупившись, стоял Длинный. Мы встали, как вставали всегда, когда кто-нибудь входил в класс.
— Ну же, смелее! — И учитель указал Длинному на свободную парту.
Затаив дыхание, стояли мы и смотрели, как прилежно выводит учитель в журнале его настоящее имя — Славчо.
VIII
Вчера мы не учились. Учитель пришел в класс крайне встревоженный и мрачный, таким мы его никогда не видели. Сел за стол и, помолчав, сказал через силу:
— Ребята, с сегодняшнего дня занятия отменяются. Мы должны расстаться. Дай бог нам когда-нибудь снова собраться всем вместе, но надежды на это мало. Вы, конечно, уже слышали — на нашу страну напали фашисты. Идет война, а вы знаете, что это такое. По истории проходили. Я видел ваши полные ужаса глаза, когда говорил о том, как гибнут на войне люди. Часто вы просили рассказать об этом подробнее. А вот сейчас не спрашивайте меня ни о чем. Уроки кончились, я ухожу из села. Но пока мы еще вместе, послушайте меня в последний раз. На войне все может случиться, кто-то сложит голову, кому-то суждено будет вернуться. Если с этой войны не приду я, не огорчайтесь и не забывайте школу. Приходите сюда, вспоминайте обо мне. За эти годы я сроднился с вами, старался научить вас всему, что знал сам. Я страдал, когда с вами приключались несчастья, сердился, когда вы озорничали, радовался вашим успехам. Вспоминайте и о первых школьных днях, как я пытался посадить вас за парты, а вы, словно испуганные зайчата, с плачем цеплялись за материнские юбки.
Поднимите головы и посмотрите мне в глаза. Я хочу, чтоб вы поняли: вы остаетесь, а мы, старшие, должны уйти. Только и вы уже не маленькие, вам придется заменить дома ваших отцов и братьев, которых я сегодня увожу.
Вот что мне хотелось вам сказать. Спасибо вам за все… А теперь возьмите портфели и выходите во двор. Попрощаемся там, где я вас четыре года назад впервые увидел всех вместе.
Из-за парты поднялся Коле и нерешительно, страшно волнуясь, попытался от имени всех сказать:
— Обещаем вам, учитель… — Но губы у него задрожали и взгляд затуманился.
Учитель ласково, чего никогда раньше с ним не случалось, погладил Коле по голове. В горле у нас запершило.
Во дворе дядя Петре, не скрывая слез, долго жал учителю руку. Он знал, что с уроками покончено и ставший ненужным звонок будет теперь пылиться на полке. В коридоре и классах стихнет беготня и галдеж, которые так часто выводили его из себя… Но нет ничего печальнее школы, в которой устанавливается тишина и покой, она напоминает тогда храм, в котором живет лишь гулкое эхо…
