Боцман знает всё - Шманкевич Андрей Павлович (книги онлайн бесплатно серия TXT) 📗
И отряд наш сразу удвоился, а когда показались стены Кремля, нас было уже втрое, а то и вчетверо больше. По дороге не только вожатый — все мы в такт барабану выкрикивали, как только видели ребят:
— При-стра-и-вай-тесь!
Гремел барабан. Горело под майским солнцем наше пионерское знамя. Мы шагали, не сбиваясь с ноги, и во всю силу своих лёгких оповещали всех, кто смотрел на нас с тротуаров, из окон домов и трамваев, что синие ночи взвились пионерскими кострами, что картошка, испечённая в золе этих костров, «объеденье» и «пионеров идеал». Мы шагали, как шагали красные бойцы в песне «Смело, товарищи, в ногу», чтобы духом окрепнуть в борьбе. Мы обещали «свергнуть могучей рукою гнёт роковой навсегда»…
Пропуская нас, останавливались трамваи и редкие автомобили, извозчики прижимали свои пролётки к тротуарам. В домах распахивались окна, люди выходили на балконы, военные брали под козырёк…
Наконец вот она — Красная площадь и Мавзолей у Кремлёвской стены. На нём строгими буквами написано: «ЛЕНИН».
Вместе с нами на площадь вошли другие отряды. Мимо красного здания Исторического музея проходили краснопресненцы, от причудливого Храма Василия Блаженного шли замосквореченцы… Площадь расцветала знамёнами и галстуками, как весеннее поле маками.
Мы впервые на этой площади, где каждый торец мостовой, каждый кирпич в стенах и башнях — сама история. Сколько мы об этом слышали и читали! Нам хотелось увидеть всё сразу, но мы не могли оторвать глаз от Мавзолея. Как сквозь дремоту, я слышал голос нашего Гришука:
— Это Крупская… Жена Ленина… А это наш всероссийский староста Михаил Иванович Калинин… Да не тот, что стоит посредине, а рядом. Что посредине, тоже с бородой, это Феликс Кон. Он самый старый коммунист…
Мы проникались всё большим уважением к Гришуку — ведь он всё знал. Борис, нарушая строй, стал к нему поближе. Я тоже сделал шаг. И тут запели фанфары военного оркестра.
— Сигнал «слушайте все!», — пояснил Гришук. — Сейчас будет говорить секретарь ЦК комсомола…
Сначала говорил секретарь, он был самым молодым на трибуне Мавзолея, потом говорил Михаил Иванович Калинин, его сменила Надежда Константиновна Крупская, говорили и другие руководители партии и правительства. Говорили о том, что с этого исторического дня мы становимся не просто пионерами, а пионерами — юными ленинцами.
— Сегодня у могилы дорогого нам Ильича вы, первые ставшие в ряды пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, дадите торжественную клятву высоко нести почётное звание юного ленинца. Как эстафету передадите вы это звание тем, кто потом станет вам на смену… Привести вас к торжественной клятве поручается старейшему члену Коммунистической партии товарищу Феликсу Кону.
Мы стояли довольно далеко от Мавзолея, у памятника Минину и Пожарскому, и первых слов Феликса Кона не расслышали. И не мы одни — по ряду прошёл шумок. Тогда Феликс Кон нагнулся, поднял рупор из белой жести и поднёс его ко рту.
— Повторяйте за мной слова торжественного обещания! — сказал он. — «Я, юный пионер Советского Союза…»
Будто волна морского прибоя прокатилась по площади, когда мы повторили первые слова торжественного обещания. С каждым новым словом шум прибоя нарастал. И у каждого из нас нарастало такое чувство, которому, наверно, ещё и названия не придумано. У нас слилось воедино чувство беспредельной радости и гордости, чувство силы и окрылённости, чувство решимости ни на шаг не отступать в дальнейшей жизни от того, в чём клялись мы перед могилой Ильича…
Я на секунду перевёл взгляд на Бориса, и мне показалось, что рядом со мной стоит кто-то другой — и ростом повыше, и в плечах пошире. А глаза его светились таким ясным светом, точно он и на самом деле смотрел в бесконечные дали моря.
— Завтра мы опять придём сюда, — сказал он. — Я нарисую Мавзолей, а дома достану хорошей фанеры, выпилю из неё все части Мавзолея и сделаю модель. Она будет стоять в нашей школе, у стены. На стене я нарисую Кремль…
Я не успел ему ответить: послышалась команда, и колонны пришли в движение. Всю площадь заполнили звуки военного оркестра. Начался парад пионеров-ленинцев. Мы прошли торжественным маршем мимо Мавзолея, всматриваясь в лица тех, кто стоял на его трибунах, кто приветствовал нас пионерским салютом.
И снова песня подхватила нас на свои волшебные крылья и понесла над площадью, над Кремлём, над Москвой!
Благотворительная кружка
В один день жизнь моя резко изменилась. Ещё накануне я сидел с ребятами в хате бабки Ковалихи и при каганце читал им «Робинзона Крузо», а назавтра вечером я уже был городским жителем и до ломоты в глазах смотрел на электрическую лампочку, стараясь понять, как в неё поступает керосин.
Оставшись в квартире один, я решил это выяснить при помощи сапожного ножа отца. Меня спасло только то, что сапожные ножи имеют ручку из нескольких слоёв кожи. Кончик лезвия ножа обуглился, лампочка разбилась вдребезги, пробки перегорели. Вызванный монтёр не приходил целую неделю, но, я думаю, мы не страдали от темноты: всю неделю мои уши горели яркими факелами…
От такого вступления в городскую жизнь я затосковал, воспоминания о вольной жизни в станице не покидали меня ни на минуту, нестерпимо хотелось вернуться к друзьям, к Шурке, Борису Белобрысу, к Шмыгалке… Однако тосковал я недолго: ведь я же был не просто сам по себе, я же был пионером. И я пошёл по городу искать своих единомышленников и скоро нашёл их на главной улице Армавира, на Почтовой.
На Почтовой, в доме, которого сейчас, после Отечественной войны, уже не существует, над кинотеатром «Люкс» был первый клуб пионеров. У меня не было никаких документов, но у меня был уже порядком выцветший красный галстук, и этого документа было вполне достаточно…
— У нас сейчас развернулась борьба с беспризорностью… Мы собираем средства на эту борьбу. Вот тебе пара, вот вам кружка и флажки, идите собирать… — деловито, не тратя лишних слов, сказал вожатый, человек уже в летах, сунув мне жестяную кружку с дырой в крышке. Крышка примыкалась к кружке петлёй, на которой висел кусочек картона с сургучной печатью. Товарищу вожатый сунул свёрток с красными флажками из бумаги, наколотыми на булавки.
Моего соседа по строю звали Петькой. Он уже собирал пожертвования и на беспризорников, и на голодающих, поэтому он отобрал у меня кружку и повесил себе на шею, а мне передал свёрток с флажками.
— Ты не жди, пока они нашарят в кармане гривенник… — наставлял меня Петька. — Ты сразу прикалывай флажок. Отколоть ему будет неудобно, а не отколоть — значит, гони монету!
Оказалось, что на борьбу с беспризорностью ополчились не только мы с Петькой: по городу с кружками ходили чуть ли не все школьники и комсомольцы. Мы почти не встречали прохожих, не украшенных красными бумажными флажками.
— По вагонам бы в поезде пройтись, — сказал Петька. — Ты не сдрейфишь до Туапсе проехать?
— А раньше я дрейфил? — сказал я, хотя дрейфил отчаянно да и на поезде ещё ни разу в жизни не ездил.
К моему удивлению, нас беспрепятственно впустили в поезд. Кондуктор даже подсадил Петьку с его кружкой, а у меня взял флажок и приколол себе бесплатно на грудь.
Не успели мы сесть, как поезд дёрнулся и мы поехали. Для меня всё это было так ново, так неожидан но, что Петька еле оторвал меня от окна.
— Идём собирать… Что ты, улиц не видал?
Успех сбора превзошёл все наши надежды: к вечеру кружку так набили серебром, что Петька то и дело поправлял на шее лямку.
