Приемная мать - Раннамаа Сильвия (читать книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
— Все это, наверное, так и было на самом деле?
— А ты думаешь, приснилось, что ли? — насмешливо сказала Анне. Марелле, кстати, из всех нас чаще всего видит сны. Она без конца рассказывает всем о своих сновидениях и ищет в них таинственные предзнаменования. Постоянно надоедает своими утверждениями, что тот или иной сон у нее сбылся, но никто из нас не может уловить связи между ее сновидениями и действительностью. Даже если она рассказывает об этом задним числом.
И правда, до чего же разные люди жили и сейчас живут на свете. Из золота и серебра, и из совсем тонкого алюминия, а иногда вдруг замечаешь, что просто из обыкновенной фольги. С золотых людей наш разговор перескочил на славу и знаменитостей. Кто же из нас когда-нибудь сможет прославиться? Конечно, Анне. Когда-нибудь мы прочтем на афише: «В главной роли заслуженная артистка ЭССР Анне Ундла...». И тогда все мы пойдем в театр и будем вспоминать этот вечер и как Анне читала нам стихи Гейне. С озабоченным видом в разговор вмешалась Марелле: — Ой, Анне, ведь ты это не серьезно? Я всегда считала, что это самая ужасная профессия на свете. Подумать только, прежде всего человек должен выучить наизусть разные слова, а потом на сцене, при всех... О, нет! Сама подумай, тебе придется при всех обнимать чужого мужчину и...
Тут Марелле покраснела и запнулась на слове «целовать».
— Ха-ха-ха! — громко рассмеялись девочки. «Целовать», — подсказала Тинка. Марелле нахмурилась. Я поняла ее. Она не выговорила этого слова совсем не потому, что не сумела. А ведь нам здесь не много надо для того, чтобы рассердиться и еще меньше, чтобы рассмеяться. И долго еще девочки продолжали закатывать глаза и вздыхать: «О, милый, поцелуй меня! Поцелуй меня!»
— Все равно. Во всяком случае, я не пойду в театр смотреть Анне, — совсем по-детски защищалась Марелле. Анне усмехалась. Каким-то своим мыслям. Большой мечте о далеком будущем. Тому, чем она могла поделиться только с лучшим другом, да и то не всегда. Это было видно по ее глазам. Мне-то ведь тоже знакомы такие мысли, потому что и у меня есть свое, сокровенное. Только здесь никто и не подозревает об этом.
Тем временем Лики выстирала чулки и, вешая их у печки, заявила:
— А у нас в школе есть еще один кандидат на афишу.
— Ты сама, конечно, — сказала Марелле. — Твое имя всегда в газете.
Дело в том, что у нас в школе Лики самая яркая спортивная звезда среди девочек, и на прошлогодней республиканской спартакиаде школьников она завоевала по легкой атлетике второе место. Почти половина спортивных дипломов, вывешенных внизу, в школьном коридоре, получила Лигиа Салус, т. е. Лики.
— Ах, глупости, — засмеялась Лики, — я говорю о настоящих величинах. Ну, о Свене.
— О Свене? — в свою очередь удивилась я. — Ты имеешь ввиду нашего Свена? Свена Пурре?
Какие же у него таланты? Я до сих пор считала, что внешность человека — это еще не талант, а больше за ним ничего выдающегося мне заметить не удалось. На уроках литературы он выглядит довольно бледно, да и по другим предметам не выше среднего. В своем неведении я выглядела довольно глупо. Неужели я ничего не слышала? Я осмелилась напомнить, что учусь в этой школе всего около двух месяцев. Так неужели я раньше нигде не встречала имя Свена? Ведь он так много выступал по радио, и в «Ноорте хяэль» было о нем написано. Я приняла всезнающий вид, как Веста относительно Гейне, и понемногу выяснилось, что Свен уже почти зрелый пианист.
— Но почему же он учится в этой школе? Тогда бы ему следовало быть в музыкальном училище, — недоумевала я.
— Ой, ты, значит, не слышала, что с ним произошло? — на меня смотрели почти с сожалением. Оказывается, Свен и учился в музыкальном училище. Но у него получилась там с одной девочкой ужасная драма, такая, что он должен был даже жениться(!!!). Но родители Свена в последний момент вмешались в эту историю, тогда-то он и попал в нашу школу. Здесь в районе у него влиятельный родственник, который беспрестанно его контролирует, так сказать, присматривает за ним. Тинка (а она двоюродная сестра Свена) знала, по-видимому, гораздо больше, чем изволила сообщить. Однако, чтобы удовлетворить наше любопытство, она заявила, что та девочка была здорово интересная, а другая девочка набивалась к ней, Тинке, в подруги и пишет ей письма и, конечно, исключительно из-за Свена.
Анне вздохнула и закатила глаза:
— Сколько разбитых сердец в одной школе! Такого мальчика следовало бы запретить законом!
— Что ты вздыхаешь? — засмеялась Тинка. — Ведь у тебя сердце огнеупорное и ударостойкое. И от баков тебя тошнит — Тинка подразумевала две «элегантные» полоски на щеках, украшавшие лицо Свена (и многих других мальчиков), как признак их исключительности.
И Анне опять не нашлась, что ответить. Второй раз за один вечер. А это ведь совсем на нее не похоже. Тем больше болтали о Свене другие девочки. Даже у Роози вырвался протяжный вздох, когда обсуждалась игра Свена. Ну да, ведь совершенно бесспорно, что у Свена Пурре глаза, как у кубинца, костюм словно с демонстрации мод и вообще для обыкновенного школьника выдающаяся внешность. К тому же, как выяснилось еще, и исключительная для десятиклассника анкета.
У нас тут вообще очень много людей с интересными анкетами. Особенно, если подумать, что многие приехали сюда издалека и многие из лучших условий, чем здешние. Большинство, конечно, просто ребята из соседних и этого района, те, у кого дома по той или иной причине какие-либо затруднения. Но возьмем хотя бы Тинку. Я спросила, что ее привело из столицы в эту школу. И ее откровенный ответ просто ошеломил меня.
— Знаешь, — сверкнула Тинка зубами, — я для них дома была просто невыносимой девчонкой. Они больше не могли со мной справиться. У папаши для меня нет времени, бабушка сама хворая, а тетя Эме... Ты представить себе не можешь, что такое эта тетя Эме. Она и теперь квохчет, как курица, когда я появляюсь дома. Ей бы только держать меня в купальной простыне и греть у радиатора. Просто невозможно было в этих условиях оставаться нормальной, поверь мне.
— Но если бы ты знала, как я сначала ревела и скрипела зубами, когда папаша меня сюда привез! Целые полгода не писала домой ни строчки. И папашины переводы отправляла назад. Они узнавали обо мне только от Свена. Тогда тетя Эме лично явилась на место и шефство надо мной передала Анне. С тех пор Анне за меня пишет домой. О, какая это задушевная корреспонденция!
Когда тетя Эме была здесь, я не обмолвилась с ней ни одним словом. Теперь это смешно. Теперь я не сказала бы ни слова, если бы они решили забрать меня отсюда. Я бы просто не поехала. Ни в коем случае.
Интересно, на оттаивание уходит полгода. Если уж у Тинки это продолжалось так долго, то боюсь, что у меня вообще ничего не получится. Хотя я никогда не сердилась на то, что приходится быть в этой школе. Но я бы не рассердилась, если бы можно было уйти из нее.
По-видимому, в тот вечер в «мельнице раздора» застряло одно зернышко недовольства и его пришлось-таки перемолоть. А именно, сегодня я была дежурной. Веста на этот раз провела проверку очень поверхностно и после завтрака вообще не заходила в группу. Я старалась, как умела.
Наконец, когда я собралась сменить домашнее платье на школьное, выяснилось, что кто-то так основательно перевернул все в платяном шкафу, что я с трудом разыскала свою форму. На дне шкафа нашла.
Ох, беда! Ничего не поделаешь! Пришлось поставить утюг. В последнюю минуту и в страшной спешке. Все уже ушли, а я еще возилась с утюгом. Только маленькая Сассь копошилась в спальне.
Кстати, у нас все малыши распределены между старшими, которым поручено о них заботиться. Моя подшефная как раз и есть эта Сассь. На самом деле ее зовут Тийна, а Сассь — это фамилия, но Тийной ее никто не называет даже, наверное, и дома. И голова у нее почему-то недавно острижена под ноль и сейчас она ходит, как карманная щетка. Всегда она какая-то надутая и нахохленная и всегда у нее какие-то свои права, которых она самозабвенно добивается и которые почему-то никогда не совпадают с правами других.
