Невероятно насыщенная жизнь - Фролов Вадим Григорьевич (читать книги полностью TXT) 📗
Не хватало еще такого рожать! Сидит — трясется. И имечко — у-у! Жизнь, между прочим, показала, что я была права. Но это после.
Номер второй: очень приятная такая, полненькая девчонка с ямочками на щеках и, по-моему, веселая и умненькая.
— Тебя как дразнят? — спросил ее этот нахал Петька Зворыкин.
— Меня не дразнят, — сказала она, — но если ты хочешь знать, как меня зовут, то я тебе скажу. Конечно, если ты очень вежливо попросишь.
— Я не попрошу, — сказал Петька независимо, но я видела, что он растерялся, — скажите, пожалуйста, фифти-фуфти!
— Чудак, — сказала новенькая, — у тебя очень плохое произношение. Надо говорить: фефти-фюфти. Понял?
Девчонка усмехнулась так хитренько и уселась на подоконник. Отличная девчонка. И прическа у нее отличная. Интересно, как на нее посмотрит Г. А.? Зоенька и Юлька на нее уже косятся, а мальчишки незаметно посматривают.
Третьего новенького еще не было. Гера появился вместе с Колей Матюшиным. Он сразу направился ко мне, и вид у него был такой важный и строгий, что я перетрусила. К счастью, тут же в класс вошла наша славная Маргоша — Маргарита Васильевна, и все радостно заорали: все соскучились по ней, не только я. На столе уже стоял большой букет цветов, а про свои совсем я забыла — как вошла в класс — сунула их в парту и забыла. А тут, конечно, вспомнила, достала их и протянула Маргоше. Она взяла цветы и поцеловала меня в щеку, ребята заорали еще громче, а я за спиной услышала тихое: «подлиза». Повернулась — ну, ясно, это Апологий. Стоит сзади, смотрит на меня невинными глазами и трясется. Я ничего не ответила, только посмотрела на него так презрительно…
Наконец все угомонились и расселись по местам, и Маргоша весело сказала:
— Ну, здравствуйте.
— Здравствуйте! — опять заорали все.
— Какие вы все стали большие, здоровые и красивые. Я очень рада вас всех видеть, — сказала Маргарита Васильевна.
— И мы тоже! — закричали мы.
— И вы тоже, — басом сказал Коля Матюшин и покраснел.
— Что тоже? — удивилась Маргарита Васильевна.
Коля почему-то ужасно смутился, махнул рукой и сел, а этот Апологий — он сел справа от меня за соседнюю парту — выпучив свои масляные глазки, очень вежливо сказал:
— Он хотел сказать, — и он показал на Колю, — что вы тоже стали большие, здоровые и красивые…
Колька погрозил этой трясучке кулаком, а Маргарита Васильевна засмеялась.
— Ну, что ж, спасибо, — сказала она.
А между прочим, наша Маргоша и верно большая, здоровая и красивая. Румянец во всю щеку — такая, в общем, русская красавица, а главное, очень добрая и умная. Я не помню, чтобы она на кого-нибудь крикнула или просто, как говорят учителя, повысила тон. (У нас была одна учительница, которая так и говорила, когда сердилась: «Вы хотите, чтобы я повысила на вас тон?») Не помню, чтобы Маргоша читала кому-нибудь нудные нотации, как некоторые. А вот умела сказать как-то так, что все сразу становилось понятно — и какой ты хороший и какой ты ужасно, ужасно плохой. И действительно становилось очень стыдно, если ты оказался плохим, и очень радостно, если ты был хорошим. И потом ей совершенно невозможно было врать. Она только посмотрит, улыбнется как-то грустно и, между прочим, немного презрительно, и ты готов хоть сквозь землю провалиться…
— Ну, ладно, — сказала Маргарита Васильевна, — давайте поговорим, как мы будем жить, товарищи семиклассники.
— Отлично будем жить! — крикнул Гриня Гринберг и встал. — Как мы будем жить? — спросил он нас и поднял руку. Он махнул рукой и мы все гаркнули:
— Отлично!
— Ну, вот и прекрасно, — сказала Маргоша, — значит, нам и собрание проводить вроде незачем. Пойдемте погуляем.
— У-р-ра! — завопили все, но тут встал Г. А.
— Конечно, мы пойдем и погуляем, — сказал он, — но все-таки мне кажется, что некоторые организационные вопросы мы должны решить сейчас.
— Правильно, — сказали хором Зоенька и Юлька.
Они всегда кричат «правильно», чтобы ни сказал Г. А.
— Какие вопросы, Гера? — спросила Маргоша.
— Ну как же, Маргарита Васильевна, — сказал Гера немного даже укоризненно, — вы же сами нам всегда говорили, что мы должны быть организованными.
— Говорила, — сказала Маргоша и чуть-чуть прищурилась.
Я еще давно заметила — когда она так прищуривается — значит, ей что-то непонятно или не нравится.
— А-а! Я поняла. Действительно — мы уже седьмой. Ответственность соответственно повышается. Мы должны переизбрать наши органы самоуправления. Так я тебя поняла, Гера?
— Так, — твердо сказал Г. А.
— Он слагает с себя полномочия, — услышала я шипящий голос справа. Апологий! Ну… он получит!
Маргоша кивнула своей красивой головой, встала из-за стола и присела к Веньке на самую заднюю парту. Венька, как зверек какой-то, шарахнулся…
— Гера, начинай собрание, — сказала она.
Г. А. вышел и встал за учительский стол.
Я должна объяснить. Наша Маргоша отличная учительница. Она знает свой предмет так, что мы, и даже самые умные из нас — Г. А., Гриня Гринберг, Зоенька, как ни странно, Петька Зворыкин (математик), Коля и… мы всегда теряемся, когда она нам задает вопросы, между прочим, по программе.
Она почему-то преподает географию. Я бы хотела, чтобы она преподавала литературу. У нас литераторша так себе. «Что хотел сказать Пушкин этим своим стихотворением?» А я не знаю, что он хотел сказать. Да и никто, наверно, толком не знает. Сам Пушкин, наверно, не думал, что его будут проходить в школах. Мало ли что он хотел сказать?! А вот читаешь его и совсем не думаешь, что он хотел сказать. Он сказал — и все. И все понимаешь. Ну, не очень-то и не всегда, но главное все-таки понимаешь… Папа о Пушкине вообще не может говорить спокойно. Он говорил:
— Я засыпал под Пушкина и просыпался под Пушкина. И вот сейчас мне много лет, а я помню, как мама читала мне на сон грядущий «Руслана и Людмилу»… «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой…» И если ты будешь знать Пушкина — тебе захочется знать все!
И вот что интересно — по литературе у меня всегда железная четверка. По грамотности — пять, а по содержанию всегда четверка.
— Басова, как всегда, в своем репертуаре, — говорит наша литераторша Рената Петровна, — ей мало темы, которую утвердило гороно, ей обязательно надо высказать свои мысли. Это, конечно, неплохо, но надо их иметь, а Басова перепевает чужие, вычитанные из взрослых журналов. А там бывают всякие мысли. И в них даже мы, специалисты, иногда разбираемся с трудом. А ваше дело программа!
Ничего я не перепеваю. Я просто стараюсь думать — так меня, по крайней мере, учит папа.
Но нашей Ренате — мы ее зовем «граната» — ей нужны только «взрывы». Она так и говорит: Пушкин — это взрыв нашей поэзии. Горький — это взрыв нашей прозы. «Взрыв» — она произносит шипящим голосом вначале, а потом — на «р» — она сама взрывается.
А литературу я очень люблю. Я думаю, что человек не может жить без литературы. Литературы и чувства юмора. Но это не всегда получается. У Ренаты Петровны, например, чувства юмора и не бывало. А у Маргоши — ого! Она — молодец, у нее сплошное чувство юмора — она понимает, что иначе с нами нельзя, иначе ничего не получится.
Я помню, как только Маргоша пришла к нам в класс и сказала, что она будет у нас классной руководительницей, Петька Зворыкин сказал:
— Видали мы и не таких. (У нас до этого была очень слабая классная руководительница, и мы говорили что хотели).
— Не таких видали, — сказала Маргарита, — таких, как я, не видели.
— Ну? — сказал Петька.
— Что сказал Гагарин, когда сел в свой корабль? — спросила она.
— «Поехали», — сказал Г. А.
— Правильно, — сказала она, — «поехали». Что вы знаете, например, о снежном человеке?
— Это неподтвержденная гипотеза, — сказал Гриня Гринберг.
— Я поеду на Памир! — крикнул Коля Матюшин.
