В бесконечном лесу и другие истории о 6-м «В» - Иванов Сергей Анатольевич (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
— А я согласна! — вдруг сказала Ольга.
С чем она согласна и чего она согласна — одному богу ведомо! Путаные мысли бродили в голове. Она то забывалась, то вспоминала про них вновь. «Жил на свете человек — скрюченные ножки, и гулял он целый век по скрюченной дорожке…» Ничего не поймёшь, ничего не решишь. А время летело! Солнечно-грустный осенний денёк прошёл мимо глаз, как невидимка.
Только уже на обратном пути, на платформе, когда поезд, по секундам вырастая, летел навстречу станции, Ольга огляделась кругом: господи, красота какая, тишина! И даже гитарой её не разрушишь!
Но потом снова за свои мысли.
Всё-таки зачем она согласилась, скажите на милость! Не хватает ей забот?.. Нет, это как раз понятно. Ей вожатой хотелось попробовать. Огонёк какой-то заманчивый светил: или оттого, что с Лёнькой и Родькой хорошо получалось, или оттого, что последнее время едва ли не любой в классе мог ей приказать да указать…
Когда примерно три недели тому назад назначали вожатых, о ней даже не подумали. Ольга и так и эдак пробовала. Даже сама предложила одного человека — Борю Сахаровского, чтоб потом и на неё обратили внимание.
А сама она о себе не напомнила. И оказалось, хорошо!
Когда уже набрали нужное количество народа (семь человек, но подумаешь: можно ведь и на одного больше!), Нелька Жужина попросила:
«А можно ещё меня?»
Сразу несколько голосов ей врезали:
«Ты сама-то сначала учись… Класс позорить… Жужжи, жужелица, дома!»
И даже Тамара Густавовна в тот раз промолчала.
А ведь некоторые пошли в вожатые, можно сказать, из-под палки. Машка Цалова весело толкала её в бок и пела шёпотом:
«Слава богу, слава чёрту, пронесло!»
Тут как раз ничего особенно плохого нет. Не каждому же должно нравиться быть вожатым. А Машка — искренний человек. Ольга вздохнула.
…Когда уже совсем подъезжали к городу, ей на колени вдруг упала сложенная вчетверо бумага. Ольга повернула голову от окна.
— Тебе записка, — подчёркивая голосом свою особую холодную вежливость, произнесла Машка. — Дома прочитай… Если хочешь!
И было непонятно: то ли «дома, если хочешь», то ли «прочитай, если хочешь». Но Ольга не посмела улыбнуться — так гордо и торжественно Машка удалилась на своё место.
Дома Ольга развернула записку. Это оказалось целое письмо! Даже непонятно было, когда Машка сумела его накатать! Многие слова были зачёркнуты густой-густой непролазной решёткой из синих линий, будто за этой решёткой сидели не простые слова, а львы. Ольга только головой покачала. Над каждой такой решёткой с особой тщательностью было выведено новое слово.
Весь текст этого большого письма для нашей истории не так важен. Машка припоминала случаи, когда она, Ольга, тоже думала, что Машка неправа, а выходило, что именно права. Разве не так?!
Ольга, конечно, могла бы вспомнить сто случаев, когда Машка кипятилась, грохотала, а выходило, что всё зря. Но не в том сейчас было дело. Ольга нашла наконец главное место в письме.
С него Машка, наверное, и собиралась начать, да так увлеклась доказательством своей правоты, что главное оказалось где-то в хвосте, затолканное целым полчищем надменных и ехидных слов.
«А ещё, — писала Машка, — я хочу сказать тебе про твою «Тамару Густавовну» (имя учительницы Машка нарочно поставила в кавычки, но, видно, этого ей мало показалось, так она вдобавок и подчеркнула!). Твоя «Тамара Густавовна» решила на тебе проделывать эксперименты, как на подопытных кроликах. Я нечаянно слыхала (Машка неплохой и честный человек, но вот любит иной раз подслушивать), как она договаривалась с учителем из второго класса Сергеем Георгиевичем («Сергеем Геннадиевичем!» — догадалась Ольга испуганно), чтобы дать тебе отстающего ученика, чтобы ты сама от стыда подтягивалась. Она говорит: «Этот метод даёт хорошие результаты». Понятно??? А ты после этого сколько хочешь можешь её звать Тамарой Густавовной!»
Ольга отложила письмо. Второй раз читать его не хотелось. Досада горчила всё внутри. Будто даже к языку доползла. Досада на Машку за её некстати подслушанный разговор. Подслушивать вообще, между прочим, низко!
Но теперь уж ничего не поделаешь: разговор был подслушан. И Ольга про него знала. И поэтому у неё нет никакого иного выхода, как только прийти к Тамаре Густавовне и крикнуть, что, мол, я вам не подопытный кролик!
И вот она уже крикнула…
Ну пусть будто она уже крикнула. А что потом? В какие тартарары ей придётся лететь, если ещё и Тамара Густавовна удивлённо и разочарованно пожмёт плечами!..
Так страшно сделалось!
Нет, ни за что! Никакой обиды она не позволит себе. Ведь и Тамара Густавовна не со зла это придумала, не для какой-нибудь диссертации…
Ну, а как же записка?..
А не читала она её!
Просто выбросила по дороге, да и всё. Они ведь с Машкой в ссоре.
Нет, не надо, что выбросила. Лучше пусть потеряла. Ведь Машка тоже не со зла. Она ведь старалась, чтоб Ольгу никто обижать не смел.
Наутро Тамара Густавовна отдала ей дневник. Там стояла только четвёрка по истории, и больше ничего.
Четвёрка — такая же крупная и высокая, как Тамара Густавовна.
Между прочим, отметки вообще чем-то похожи на своих полководцев — учителей. Вот и эта четвёрища тоже: не смогла она уместиться в положенной ей клетке. Жирными своими рожками она залезла за перегородку — туда, где сидела невидимка, двойка по алгебре.
Ольга очень ясно представляла её себе: аккуратную, небольшую, злую, с красивым нажимом в нужных местах. Они все были как с конвейера — двойки Елены Григорьевны, двойки-близнецы. Только эта, на Ольгино счастье, оказалась невидимкой!
— Я тебя прошу, Оля, заниматься каждый день. Есть математика, нету… Тебе надо подогнать!
Ольга всё никак нарадоваться не могла на чистую дневниковую страничку, и поэтому, когда Тамара Густавовна произнесла неопределённое: «Ну вот, Оля…», она горячо закивала:
— Конечно! Я обязательно!
— Нет, погоди-погоди! Сроку у тебя две недели.
— Чего?
— Две недели она тебя не спросит, Елена Григорьевна.
— А потом?
— А потом спросит. И будет видно, каковы твои результаты.
Вот какое, значит, Еленино условие: две недели и… Будто две недели до казни. Лучше уж прямо сегодня, чем терпеть.
— Ты заведи отдельную тетрадочку, — спокойно продолжала Тамара Густавовна, — чтоб было наглядней.
Наглядней… Такое слово учительское! Ольга очень легко представила себе, как Тамара Густавовна произносит: «Этот метод даёт хорошие результаты». И стало неприятно. Однако она сказала:
— Хорошо, я буду… А когда надо туда пойти, в тот класс?
— Да сразу после этого урока и шагай. Я с ним условилась, он всё знает. Запомнила? Сергей Геннадиевич Ветров. Ну «Ветров» тебе не надо. Это я просто…
Он писал в журнале, сидя за учительским столом. Ольга стояла примерно в двух шагах и ждала. Конечно, она и раньше видела его. Но только не приглядывалась. Как-то однажды решила про себя: учитель физкультуры, вот и всё.
Он и правда был похож на физкультурника. Пиджак в красную крапинку сидел на нём как влитой. Под пиджаком тонкий свитер с высоким горлом. У стола стоял пузатый рыжий портфель. Из него торчала какая-то странная штука. Ракетка, догадалась Ольга, теннисная ракетка! Правда, что физкультурник.
Наконец он кончил писать, поднялся, и Ольга тут же потерялась рядом с его высотой и огромностью.
— Погоди, — он сказал откуда-то из-под лампочки, — сейчас я её позову. — И в три шага вышел из пустого класса.
Ольга дух перевела, огляделась кругом. По стенам висели разные плакатики и картинки. Странно было думать, что их рисовал громадный Ветров. Меленькие, словно съёжившиеся, парты вытянулись тремя очень ровными рядами, и их казалось больше, чем обычно. Ещё здесь стоял какой-то особый запах — более домашний, более детский. В душе у Ольги что-то шевельнулось, словно что-то припомнилось, — какие-то далёкие и тихие колокольчики.
