Эмиль из Леннеберги - Линдгрен Астрид (книги полностью TXT) 📗
Эмиль отбросил в сторону резак. Он остался совсем один. Даже Альфреду теперь не до него. И чем больше он думал об этом, тем яростнее злился. Где это видано – просидеть взаперти всю бесконечную субботу, да еще в одной рубашке! Ведь у него не было времени даже одеться – его то и дело волокли в столярку. Видно, папа с мамой, да и Альфред тоже, хотят навсегда запереть его в столярке! Ну, так они еще у него узнают!
Эмиль ударил кулачком по верстаку, и тот заскрипел. Так вот вам, получайте! В этот миг Эмиль принял роковое решение. Он останется в столярке на всю жизнь. В одной рубашке и шапчонке, одинокий и всеми покинутый, он будет сидеть там до самой смерти.
«Вот они обрадуются-то, и мне не придется попусту бегать взад-вперед, – подумал он. – Но и они пусть не суются ко мне в столярку, нет уж. Понадобится папе постругать доски, а негде. Да это и к лучшему, а не то он еще оттяпает себе пальцы. Не знаю никого другого, кроме папы, кому выпадало бы столько бед в один день!»
Когда совсем стемнело, пришла мама Эмиля и отодвинула наружный засов на двери столярной. Потянув дверь на себя, она увидела, что та заперта изнутри. Мама улыбнулась и ласково позвала:
– Эмиль, миленький, не бойся, папа уже лег спать. Можешь выйти!
Но в ответ из столярной донеслось лишь жуткое:
– Ха! Ха! Ха!
– Почему ты говоришь: «Ха! Ха! Ха!»? – удивилась мама. – Отопри дверь и выходи, миленький Эмиль!
– Никогда больше я отсюда не выйду, – замогильным голосом ответил Эмиль. – Суньтесь только, стрелять буду!
Тут мама Эмиля увидела, что ее мальчуган стоит у окна столярной с ружьем в руках. Вначале она не поверила, что он грозится всерьез. А когда наконец поняла, что он не шутит, с плачем бросилась в дом и разбудила папу.
– Эмиль сидит в столярке и не хочет выходить, – всхлипывала она. – Что нам делать?
Маленькая Ида тоже проснулась и заревела. И все вместе – папа с мамой и маленькая Ида – помчались в столярную. Альфред и Лина, миловавшиеся на крылечке людской, вынуждены были, к великой досаде Лины, бежать вместе с ними. Надо было помочь уговорить Эмиля выйти из столярной.
Поначалу папа был настроен весьма решительно.
– Ничего, выйдешь сам, когда проголодаешься! – закричал он.
– Ха! Ха! Ха! – только и ответил снова Эмиль.
Папа не знал, что хранилось у Эмиля в жестяной банке за верстаком. А был там небольшой, но все же хороший запас еды! Хитрый Эмиль заранее позаботился о том, чтобы не умереть с голода. Ведь никогда не знаешь, в какой день и час снова угодишь в заточенье. Поэтому он всегда держал про запас еду в своей банке. Теперь там лежали белый хлеб и сыр, несколько ломтиков холодной свинины, горсточка сушеных вишен и довольно много сухарей. Воины в осажденных крепостях выдерживали осаду с меньшим запасом провизии.
Эмиль представил себе, что столярка – осажденная крепость, и он будет защищать ее от всех врагов. Храбрый, как настоящий полководец, он стоял у слухового оконца и целился из ружья.
– Ни с места, стрелять буду! – вопил он.
– О, Эмиль, милый мой мальчик, не говори так, а лучше выходи скорее, – всхлипывала мама.
Но и ее слова не помогли. Эмиль был неумолим, не помогло даже предложение Альфреда.
– Слышь, Эмиль, выходи, пойдем на озеро купаться вдвоем – только мы с тобой! Ты и я!
– Нет уж! – с горечью закричал Эмиль. – Сиди себе на крылечке с Линой, на здоровье! А я… я посижу здесь!
Так оно и вышло. Эмиль остался сидеть где сидел. И когда все увидели, что ни угрозы, ни просьбы не помогают, папе с мамой и маленькой Иде пришлось вернуться домой и лечь спать.
Печальный был этот субботний вечер. Мама и маленькая Ида плакали в три ручья, а папа только вздыхал, лежа в постели, – ведь и ему не хватало его мальчугана, который обычно лежал вон там в кроватке: кудрявая головка на подушке, а сбоку – кепчонка и ружье.
Понятно, Лина была не из тех, кто скучал по Эмилю, и не из тех, кому хотелось идти спать. Ей хотелось спокойно посидеть на крылечке с Альфредом, и она была даже рада, что Эмиль остался в столярной.
– Кто его знает, сколько этот проказник усидит на месте, – пробурчала она и, тихонько подойдя к двери, закрыла дверь на засов.
Альфред так рьяно играл на гармошке и пел, что не заметил коварства Лины. «Скачет с поля брани молодой гусар…» – распевал он. Эмиль слушал его, сидя на своем чурбане, и тяжко вздыхал.
Лина, обвив шею Альфреда, как всегда, нашептывала ему что-то на ухо, а Альфред отвечал, как всегда:
– Ну да ладно, женюсь на тебе, так уж и быть, коли тебе это в самом деле позарез надо, только спешить-то некуда…
– Хоть бы на будущий год, а? – упрямо твердила Лина, и тогда Альфред, вздохнув еще более тяжко, чем Эмиль, запел про «Невесту льва». Эмиль слушал эту песню, сидя в столярной, и думал о том, как было бы здорово пойти с Альфредом на озеро.
– Ясное дело, – пробурчал он себе под нос. – Я мог бы спокойненько пройтись с Альфредом и искупаться, а потом снова залезть в столярку, раз мне так теперь захотелось…
Эмиль бросился к двери и откинул крючок. Но что толку, если зловредная Лина заперла дверь на засов? Дверь не поддавалась, хотя Эмиль толкал ее изо всех сил. Тут Эмиль все понял. Он догадался, кто его запер.
– Ну, я ей покажу, – пригрозил он. – Она у меня еще узнает. Она еще увидит!
Он огляделся по сторонам. В сарае начало темнеть. Однажды, после одной из своих самых отчаянных проделок, Эмиль убежал отсюда через окошко. Но после этого случая папа приколотил снаружи поперек окна доску, чтобы Эмиль не повторил своего номера, а то еще чего доброго свалится в крапиву, которая растет под окном. Папа явно заботился о своем мальчугане и не хотел, чтобы он обжегся крапивой.
«Через окошко теперь нельзя, – размышлял Эмиль, – через дверь тоже. Звать на помощь – ни за что в жизни не стану! Как же мне отсюда выбраться?»
Он задумчиво уставился на открытый очаг. Очаг сложили в столярной, чтобы зимой там было тепло и чтобы папа мог, когда понадобится, развести огонь и растопить столярный клей.
– Придется через трубу, – решил Эмиль и тут же забрался в очаг, где было полно золы, остававшейся с прошлой зимы. Зола ласково обволокла его босые ноги и забилась между пальцами.
Эмиль заглянул в трубу и увидел кое-что интересное. В дымовом отверстии прямо над головой висел красный июльский месяц и глазел на него.
– Эй, ты, месяц! – крикнул Эмиль. – Сейчас ты увидишь, как я умею лазать!
И, упираясь в закопченные стенки трубы, он полез вверх.
Если ты когда-нибудь лез по узкой трубе, ты знаешь, как это трудно и каким чумазым выбираешься оттуда. Только не подумай, что это остановило Эмиля.
Ни о чем не подозревая, бедняжка Лина, сидя на крыльце людской, висла на шее у Альфреда. Но ведь Эмиль пообещал, что она еще кое-что увидит, и она в самом деле увидела. Подняв глаза, чтобы взглянуть на месяц, она в тот же миг закричала так, что крик ее разнесся по всей Леннеберге.
– Мюлинг! – заорала Лина. – Мюлинг на трубе!
В Смоланде мюлингами называли привидения в обличье маленьких детей, и в старые времена их все очень боялись. Лина, верно, тоже наслушалась от Кресы-Майи жутких историй про страшных мюлингов, которые могут привидеться людям, и поэтому так испуганно закричала, увидев на трубе одного из этих маленьких страшилищ с чернымпречерным лицом.
Альфред же, взглянув на мюлинга, только рассмеялся.
– Этого маленького мюлинга я знаю, – сказал он. – Давай-ка спускайся вниз, Эмиль!
Выпрямившись во весь рост, в почерневшей от сажи рубашонке, Эмиль стоял на крыше, решительный, как полководец. Подняв к небу свой черный от сажи кулачок, он заорал так, что слова его разнеслись по всей Леннеберге:
– Сегодня вечером столярка будет разрушена, и я никогда больше не стану здесь сидеть!
Альфред подошел к стенке столярной и встал, раскинув руки, как раз под трубой, откуда вылез Эмиль.
– Прыгай, Эмиль! – пригласил он.
И Эмиль прыгнул. Прямо в объятия Альфреда. И они пошли вдвоем на озеро – купаться. Эмилю это было просто необходимо.
