Карл Бруннер - Балаш Бела (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Правда, Карл еще никогда не пробовал спать под кустами. Это вовсе не так просто, как описывают в книжках про индейцев. Мама тоже как-то рассказывала про поездку в горы, как они спали ночью в лесу и как это было чудесно. Светляки мерцали в траве, и сквозь ветви деревьев на высоком темном небе поблескивали звездочки. Карлуша давно уже мечтал провести ночь в кустах под открытым небом. И вот его желание исполняется самым неожиданным образом.
Но кусты в Тиргартене были, по-видимому, вовсе не приспособлены для спанья. Они были слишком малы, чтобы укрыть человека. У тех, что побольше, ветви свисали до самой земли, и под ними не было места. На некоторых была такая редкая листва, что дождь проходил насквозь. Земля повсюду была сырая и к тому же такая шишковатая и неровная, что на ней невозможно было лежать.
Карлуша долго бродил по темному Тиргартену. Наконец, он выяснил, что лучшие спальные места были под скамейками. Там хоть посуше и не было кочек.
Карл заполз под скамейку, но не решился сразу закрыть глаза. Деревья так неуютно шумели под дождем, и тяжелые капли стучали по скамейке, над его головой. Где же светлячки, о которых говорила мама, и звезды, что мерцали в вышине сквозь ветви деревьев? Здесь не было ничего подобного. Черные, как уголь, деревья. Одинокие фонари, излучавшие дрожащий желтый свет, казалось, робко жались к их темным толстым стволам. Над высокими черными верхушками в той стороне, где находился городской вокзал, пылало красное небо. Быть может, там был пожар?
Обычно Карлуша не боялся темноты. Но эти черные деревья, казалось, корчили рожи. У них были носы, глаза, бороды и руки. Они шевелились под ветром, как будто кивали и подмигивали ему. А вдруг за широким черным стволом притаился полицейский? За каждым стволом легко мог кто-нибудь спрятаться.
Слышался грохот проходящих мимо поездов. Иногда громче, иногда тише. Это зависело от ветра. Где-то играл джаз-банд. Затем вдалеке раздался звук, похожий на выстрел. Ага! Едут пожарные. Рожки трубят: та-та-та-та… Еще одна машина. Где-то большой пожар. Чей-то крик… Потом громко запел пьяный. Деревья шумели, и дождь стучал по скамейке. Потом зазвонил колокол.
Карл вспомнил о своем ваньке-встаньке. Как можно было совсем забыть о нем! Мальчик сунул руку в карман и вытащил маленького железного фронтовика.
«Плим-плим-плим…» тихо зазвенел колокольчик в железной груди. «Плим-плим-плим» звучало так успокоительно. «Мы все-таки вместе. И вместе хорошо выспимся! Плим-плим… Спокойной ночи! Я тоже тут. Мы не знаем, где наша мама. Но она сейчас, наверное, думает о нас».
Карлуша крепко стиснул в руке маленького ваньку-встаньку и прижал его к лицу: «Идем, дружочек, спать».
Слеза покатилась по щеке мальчика. Веки опустились, и легкая дрожь пробежала по маленькому озябшему телу. Потом он уснул. Во сне Карл опять увидел Тиргартен. Деревья были удивительно странные. Они походили на чудовищных зверей в тумане. Они шевелили огромными хоботами и медленно вытягивали длинные руки. Деревья-звери приближались. У каждого из них была только одна нога — большой, толстый, черный ствол. Уже двадцать таких чудовищ собралось вокруг Карлуши. Небо было совершенно красное.
За каждым стволом шевелилось что-то черное. Разглядеть было очень трудно, но Карлуша знал, в чем дело. Вскоре показались локти, нога, затем голова, и из-за каждого ствола медленно выполз черный шупо.
Из-за каждого ствола медленно выползал черный шупо.
Все они стояли спокойно, потому что еще не обнаружили Карлушу. Он лежал под скамейкой и не двигался.
Вдруг он услышал свисток. Но бежать нельзя, а то все двадцать шупо сразу его заметят. Они стоят рядом. Ноги их касаются Карлушиной головы.
Издали он слышит свое имя, потом вдруг: «Марихен! Марихен!» Голос матери… Он доносился издалека. А вот и она сама бежит в одежде проповедницы Армии спасения. У нее мокрые распущенные волосы, и на бегу она протягивает ему руки. Почему-то она совсем крошечная, не больше ваньки-встаньки…
— Марихен, Марихен! — зовет мама тонким далеким голоском и бежит к нему. В это время сверху опускается исполинская белая рука с растопыренными пальцами и хочет ее схватить. Каждый палец руки больше матери. Она бежит что есть сил. Платье ее совершенно мокро. Белая рука парит над ней, как чудовищная белая птица.
— Марихен, Марихен!
— Я не знаю, где он, — услышал Карл чей-то ответ. В темной подворотне лежал на земле Франц. С его лба по бледным щекам стекала кровь.
— Я не знаю, где он, — болезненно, как в бреду, стонал Франц. — Он взял с собой гайку и задвижку.
Карлуша быстро положил гайку обратно на лестницу. Он хотел положить и задвижку, но почувствовал запах пригоревших бобов. Он заглянул в комнату. Там, на полу, среди разбросанного платья и белья, лежала его мать. Вокруг нее розы, тюльпаны, гвоздики и сырая земля из цветочных горшков. Мать была мертва… Тут же стоял Хельмут и звонил в колокольчик. Карлуша услышал и другой тоненький звон. Ванька-встанька стоял на улице перед домом. Он вынул из своей груди маленький колокольчик и звонил, зажав его в железной руке.
Но тут появилась большая шелковая дамская туфля и наступила на ваньку-встаньку. Ванька-встанька лег, придавленный широкой подошвой. Но едва дамская туфля шагнула дальше, как ванька-встанька сразу поднялся. Он стоял прямо и звонил: «Плим-плим!..» У него было лицо Франца.
В этот миг появился огромный генеральский лакированный сапог с серебряной шпорой. Один шаг — и маленький Франц лежит под сапогом. Но сапог идет дальше.
«Плим-плим!» — и железный человек опять встает. «Рот фронт!» А теперь это Хельмут! Снова сапог, снова шаг. Опять ванька-встанька лежит на земле и снова встает. И каждый раз у него другое лицо.
«Плим, плим, плим! Рот фронт! Несмотря ни на что!»
Теперь это Лиза. А вот и мама! На ней ее старая шапка красного фронтовика. О, какая она красивая! Она склоняется над Карлом и хочет его поцеловать. Сердце мальчика бьется от счастья так сильно, что он просыпается.
Когда Карл открыл глаза, он не сразу понял, что его окружает. Это было похоже на картинку, изображавшую южноамериканский бамбуковый лес, которую он видел однажды в какой-то книге. Наконец, он все-таки понял, что это трава, обыкновенная трава. Она находилась так близко от его глаз, что, казалось, росла высоко, прямо до сумеречного неба. Тяжелые капли росы повисли на ней. Божья коровка ползла вверх по стебельку и остановилась перед серебряной каплей. (Может быть, она захотела пить?) На божьей коровке было семь темных точек. Такие попадаются часто. Вот одиннадцать точек — большая редкость.
Карлуша поднялся. Он продрог. У него болела спина. Он начал растирать руки и ноги, чтобы немного согреться. Потом отряхнулся, почистился и сел на скамью.
Так! Значит, он всю ночь проспал один-одинешенек под открытым небом. И не так уж страшно было. В его классе никто, верно, на это не решился бы. Они бы здорово струсили. Карлуша улыбнулся. Он был немножко горд.
Который же теперь чае? Ночью он слышал бой часов, а теперь они почему-то не бьют. Должно быть, очень рано. Солнце еще не взошло. Сквозь темные вершины деревьев брезжит серый рассвет. Но светлые, усыпанные гравием дорожки ясно видны. Множество длинных, мокрых, черных улиток ползает вокруг.
Карлуша был очень голоден. Но вдруг он услышал нечто такое, что заставило его забыть о голоде: на кусте сирени запела какая-то птичка. Как она заливается и щебечет! Какие пускает трели! Настоящая канарейка! Не успела она кончить, как наверху, в гуще ветвей, засвистал дрозд. Сначала тихонько, точно спросонок. Потом со всех сторон откликнулись другие птицы. Вскоре образовался настоящий хор.
