Дагги-Тиц (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
– Балда! Ангину захотел? – Зоя шлепнула его Инкиной линейкой. А Инки показала большой палец. Молодец, мол…
Инки опять начал увязать в густой стыдливости, но тут Зоя велела снова идти в комнату. Расселись, и она уже вслух сказала:
– Инки молодец. – (А Полянка тепло дышала рядом.)
– Ага, он молодец, – облизываясь, подтвердил Юрась. – Освободил меня от „Комариной“ роли. Мне Паучище в сто раз больше нравится.
Глазастый Никитка поерзал на ковре и тоном заговорщика попросил:
– Зой, споем „Пароходика“…
Зоя быстро потянулась назад, сняла висевшую над диваном гитару. Взяла аккорд. И все (кроме Инки, конечно) разом запели:
Вроде бы забавная была песенка, дурашливые слова. Но Инки показалось, что поют ее чересчур серьезно. Если и было на лицах веселье, то… и оно какое-то серьезное. Старательное. А может быть, это лишь чудилось. Он, Инки, был новичок в компании и, конечно, многого не знал, не понимал… Полянка пела потише остальных и поглядывала на Инки. Словно хотела спросить: „Ну, как тебе здесь?“ А было неплохо. Не так уж часто он видел, чтобы столько людей вместе и все друг к дружке – по-доброму, хотя и разные. А главное, что рядом была Полянка…
Трудно поверить, что за неделю можно подготовить спектакль. Пусть маленький, для школьной сцены, однако все же целое представление.
Впрочем, это лишь Инки казалось, что – за неделю. На самом деле возились немало, с лета: костюмы готовили, с малышами репетировали. Но Инки-то пришлось осваивать роль всего за семь дней! И ему чудилось, что все произошло стремительно. Он не успел еще оглядеться в новой школе, а тут – будьте добры, премьера!
За два дня до нее Инки совсем перестал бояться. Не стеснялся уже ни взглядов со стороны, ни своего комарино-гусарского костюма с прозрачными крылышками и жестяными шпорами на кроссовках. Даже когда репетировали в школьном зале и набивалось туда немало постороннего народа, Инки не ощущал прежней скованности. Он обязан был спасти Муху (Цокотуху? Дагги-Тиц?). Избавить от беды Полянку. И он знал, что избавит. Когда колченогий нескладный Паучище зловещими движениями накидывал на Полянку волейбольную сетку, тянул к жертве черные суставчатые лапы, разгневанного Инки будто пружина выбрасывала из-за кулис. Он вскидывал деревянный, покрытый серебрянкой клинок. И начинал боевой танец, который придумывал на ходу. С разворотами, взмахами и выпадами он приближался к оторопевшему Пауку (тот вразнобой махал растопыренными конечностями и ресницами из черных спичек). „Ну, держись!“
Р-раз!..
И на премьере все шло, как задумано. Детсадовские „букашки“ спели свои песенки, сплясали танцы, помогли Полянке водрузить посреди сцены большущий самовар (настоящий, начищенный). Под такую вот песенку:
…Инки отвоевался как надо! И бумажная голова, дергая ресницами-гребешками, под шумные хлопки зрителей полетела на доски сцены. Щуплый Юрасик – в соломенном парике, в куцых портках из мешковины, в маленьких лаптях и залатанной рубашке – выскочил из картонного короба и завопил:
– Ай! Не надо, я это понарошку! Я больше не буду!
Инки хлопнул его шпагой по мешковине, и бывший Паук вприпрыжку удрал за декорацию с намалеванными подсолнухами. Инки ловко перебросил оружие в левую руку. Развернулся к Мухе. Сдернул с Полянки сеть. Полянка… она смотрела, будто он и правда спас ее от гибели.
– Я злодея победил? – сказал Инки и почуял, что на него вдруг валятся ватными мешками прежние стыд и робость. И голос, кажется, стал сиплым. Он кашлянул и с перепугу спросил тонко-звонко: – Я тебя освободил?
– Победил… Освободил… – Полянка старательно кивала. Видимо, поняла, что с Инки творится неладное, и показывала изо всех сил: говори дальше, не бойся!
А он боялся! Обмяк. Сказать Полянке „А теперь, душа-девица, на тебе хочу жениться!“ было немыслимо. На репетициях говорил тыщу раз – и хоть бы хны, а тут, при полном зале… Будто он по правде должен признаться Полянке в любви…
Инки зажмурился. Согнул одеревенелую руку (в которой шпага), рукавом футболки вытер под носом. Выговорил с ощущением, что сейчас провалится под сцену:
– Я… это… теперь… давай поженимся, ладно?
…И были шум, смех, шквал хлопков, заключительная пляска обрадованных „букашек“, и Полянка держала его за руку и шепотом говорила „кланяйся“, и он кланялся, будто ему перебили поясницу. И вертелось в голове: „Второй раз выступаю с ней, и второй раз скандал… Она теперь наплюет на меня…“
Потом Инки утащили за кулисы. Зоя сбросила с него гусарский кивер и встрепала мокрые волосы.
– Ну, ты герой! Талант… Импровизатор! Тебя надо в театр Мейерхольда!
Инки понятия не имел, кто такой Мейерхольд, но медленно осознавал, что скандала и позора, кажется, нет. Почему-то им все довольны. Он не стал разбираться почему. Полянкины глаза светились, и этого хватало для робко вернувшейся радости…
Когда зрители разошлись, участники спектакля устроили за кулисами настоящее чаепитие. Из того самого самовара. С рафинадом и сухими бубликами. А после чая „штурманята“ встали кружком и, обнявшись за плечи, спели „Пароходик“. Инки уже знал, что в этой компании такая традиция. Сам он почти не пел, стеснялся, только шевелил губами, но чувствовал под ладонью Полянкино плечико, и было ему хорошо.
Когда шли от школы к Полянкиному дому, стыдливость опять облепила Инки, будто клейстер.
– Ты чего? – сказала Полянка.
Он ответил честно:
– Да ну… тошно вспомнить. Встал там, как чурбан придурошный, слова застряли… Ты хотя бы треснула меня по шее!
– Что ты! Зрители бы не поняли…
– Да не тогда, а сейчас!
Полянка на ходу потрогала его жилку у глаза.
– Не выдумывай…
– Больше ни разу не сунусь на сцену.
– Не выдумывай, – сказала она опять, и почему-то Инки не решился спорить.
Чтобы сменить разговор, он спросил насупленно:
– А эта песня… про пароход… она откуда? Я ее до приезда сюда ни разу не слыхал.
Полянка шла рядом, смотрела перед собой и молчала. Слишком долго молчала. Инки тревожно глянул на нее сбоку. Полянка опустила лицо.
– Ее сочинил Мелькер. Это наш бывший руководитель. Мы его так звали… Есть такая книжка, называется „Мы на острове Сальткрока“, и в ней очень добрый дядька, он дружил с детьми. Ну вот и нашего Бориса мы так прозвали…
